Сергей Зверев - Грехи отцов

Федерат вытер лоб рукавом хламиды, хрипло выдохнул и закрыл глаза. Посидел так с полминуты и проговорил негромко:

– Это не так просто, как тебе кажется, – убить человека, особенно когда видишь его каждый день. Я мог сорваться и наделать глупостей, если бы работал на Орехова, для меня в тот момент ничего важнее не было, чем покончить с ним, а со стороны наблюдать и готовиться было проще. Я знал, что он враг твоего отца и киллера первым делом стали бы искать на вашей стороне, я рисковал, но мне все удалось. И меня уже не было в городе, когда погиб твой отец.

Сердце колотилось где-то в горле, язык не слушался, «стечкин» плясал в руках. Сорваться он мог, наделать глупостей… Все просчитал, паскудник, все продумал и спрятался на стороне врага, ловко перевел стрелки. Егор моментально вспомнил те дни – и постоянный страх, и неизвестность, и машины у подъезда, и «сотрудники», безвылазно сидевшие в их квартире, перепуганную мать. И бледного растерянного Влада на пустой площади, и отзвуки вальса, еще летавшие над ней.

– Ну ты и скот, – с трудом выговорил Егор, – моим отцом прикрывался, решал свои проблемы, наплевал на нас…

– Я вас спас, если ты забыл, – отозвался Федерат, – ты мог бы уже в могиле сгнить.

Мог, это он в точку. Те люди сработали профессионально, и странно было бы ждать иного от фэйсов, но тогда все обошлось. А Федерат сам помирать не собирался и ловко обставил убийц, спасая прежде всего свою шкуру, ведь до последнего звонка тогда оставалась еще неделя с лишним.

– Пошли, – Егор толкнул Федерата в плечо, – поднимайся. С тобой один человек поговорить хочет. Поднимайся, сволочь, или шею тебе сверну и с обрыва сброшу, будешь три дня подыхать, пока тебя собаки не сожрут…

Подумал, что убить умирающего невеликий подвиг, а сам Федерат лишь того и ждет, но подействовало. Чурсин с трудом поднялся на ноги, отдышался и хрипло сказал:

– Ты обещал, так что проваливай…

Егор рванул его за рукав, толкнул перед собой, и Чурсин свалился на колени. Егор дернул его за ворот, потащил вперед.

– Давай, шевелись. – Он боялся одного: выстрелить Федерату в затылок, держался из последних сил. Федерат поднялся на ноги и уперся ладонями в колени. Он в упор глядел на Егора, и тот невольно отступил – и заяц, загнанный в угол, может броситься на охотника, а Федерат сейчас вдвойне опасен.

– Убивать я тебя не буду, – как мог спокойно сказал Егор, – не дождешься. Я тебя обменяю.

– На что? – Федерат вытер выступившую на губах кровь.

Егор толкнул Чурсина к забору:

– Давай, веди. Где тут у вас дырка?

Оказалось, что недалеко, не доходя десятка шагов до угла, в стене обнаружился искомый лаз, прикрытый листом гипсокартона. Федерат пробрался в щель меж битых кирпичей первым, Егор шел за ним, не выпуская «стечкина» из рук, шел наугад, на шум. Под ногами что-то сочно хрустнуло, как оказалось, те самые широкие листья, в темноте они казались черными. Федерат, согнувшись на один бок, топал по полю, брел, не разбирая дороги. Егор догнал его, потянул вбок, в сторону темневшего на фоне ночи недостроенного пролета моста. Черт знает почему, но ему не терпелось оказаться как можно дальше от стен скита, от непотребств, лжи и людской подлости, кишевших за забором скита, как гадюки в болоте.

Федерат брел, еле переставляя ноги, постоянно запинался и тяжело дышал. Он то и дело хватался руками то за горло, то прижимал ладони к груди, жутко кашлял и останавливался. Егор сбавил ход, и, как ни хотелось поскорее убраться подальше отсюда, дождался Чурсина, и пошел рядом, приноравливаясь под его шаг. Как-никак Федерата следовало беречь, это единственный живой свидетель ореховских дел, и Влад узнает много интересного, а также прокуратура – как раз их тема.

Кое-как миновали поле, перебрались через грядки, увязая в мокрой рыхлой земле, пересекли тропку, что тянулась вдоль поля, и оказались в редкой лесополосе. Она точно чертой делила владения сестер и внешний мир: за березками шла полоса песка, перемешанного с щебенкой, виднелись бытовки – на первый взгляд пустые, – громоздились сложенные стопкой бетонные плиты и прочий стройматериал. Федерат плюхнулся на траву и дышал, как загнанный пес, Егор остановился напротив, ждал, когда Чурсин придет в себя.

– Что с тобой? – спросил он, прикидывая шансы Чурсина дотянуть до утра. Выглядел он до того паршиво, что Егор уже всерьез планировал искать попутку и везти киллера в больницу.

– Легкое гниет, я ж после ранения толком не лечился, а потом денег не было, – сипло сказал Федерат. Он лег на спину, глядел в небо и говорил точно сам с собой, медленно и тихо, точно сказку плел, выдумывая на ходу.

– А влетел так, что и вспомнить смешно – в самоволку ушли, за чачей. – Чурсин криво улыбнулся. – В селе мужик один обалденную самогонку гнал, к нему только очередь не стояла. У приятеля сын родился, нас командир ради такого случая отпустил, мы к этому деду ввалились, взяли, как положено, тут же выпили, закусили. Выходим – а по нам очередь от ворот, приятеля насмерть, я в госпитале в себя пришел. Оказывается, фэйсы прикатили за бухлом и приняли нас за боевиков. Но дело потом замяли, им звезды поотрывали, вдове приятеля государство пенсию платит, а меня после госпиталя комиссовали. Санаторий предлагали, но я отказался…

Со стороны подворья раздался приглушенный расстоянием крик, негромко ухнули колокола, потом все стихло. Федерат сел, опираясь руками на траву, повернулся туда, всмотрелся в темноту.

– Пошли. – Егор потянул его за ворот. – Валим, говорю.

А сам сжимал в кармане мобильник, прикидывая: сейчас звонить или подождать, огорчить Влада сейчас или подождать до рассвета? Но ведь она на то и ночь, что во тьме все кошки серы, и кто знает, как оно обернется, а рисковать Егор не мог. Он дотащил слабевшего на глазах Чурсина до бытовки, сбил замок с двери, огляделся внутри, втолкнул Федерата в душный темный вагончик и сел на ящик у двери. Федерат устроился напротив, на груде мешков, лег на бок и прикрыл глаза. Колокол ударил еще раз, от звона пробрало так, что по спине побежали мурашки. Федерат шептал что-то себе под нос, потом умолк, и стало так тихо, что с трассы доносился шум двигателей и гудки сигналов. И еще где-то далеко внизу волны плескались о песчаный берег да негромко кричали птицы. Федерат не шевелился, закрыл глаза, но Егор чувствовал, что тот не спит. Он и сам гнал сонливость, ворочался на ящике, пару раз прошелся по бытовке, остановился рядом с мешками, спросил:

– Почему именно женский монастырь?

Спросил просто, чтобы не молчать, тишина сделалась невыносимой. От нараставшего напряжения Егор места себе не находил, то и дело глядел на часы, но прошло всего сорок минут. А сидеть им тут еще часа три, пока не рассветет, хорошо, что сейчас лето, и светает рано.

– А куда взяли, там и прижился, – не открывая глаза, отозвался Чурсин, – не до жиру, как говорится. Орехов же меня без жилья оставил, бомжем сделал. Я после дембеля сначала с одной женщиной жил, потом с другой, но расстались. Я и егерем работал, и сторожем, пофиг, лишь бы жилье было.

Он глянул на Егора, и тому стало не по себе – перед ним был молодой, полный сил и опасный человек, от него можно ждать чего угодно. Отошел на всякий случай, посмотрел на Чурсина и понял – показалось. Это лунный свет, что падал через мутное окошко, так причудливо омолодил убийцу, точно добавил ему жизни, но оказался лишь игрой теней.

– На Север вербоваться хотел, но по здоровью не взяли, – говорил меж тем Федерат. – И тут меня очередная подружка выперла, нового кавалера себе нашла, помоложе. Я ушел, неделю по вокзалам кантовался, уж хотел драку затеять и сесть года на три за телесные средней степени тяжести…

– За убийство пожизненное дают, у нас гуманное государство, – не сдержался и съязвил Егор. Федерат усмехнулся:

– Сколько мне той жизни осталось… И сам говоришь, что хоронят в общей яме, под номером вместо имени. А я как чужую могилу, куда бабку мою безымянной зарыли, увидел, так перевернулось во мне что-то: боюсь, веришь, что и памяти по мне не останется. А так хоть что-то, имя и две даты под фотографией. Разве я много прошу? А у сестер мне хорошо было…

– Кто бы сомневался…

– Дурак ты. Среди сестер и настоящие есть, истинно верят, а не как все, но я с ними мало общался, с собаками в основном. Щенки нынче в цене, но женщине с такой псиной не совладать, тут мужская рука нужна. Мы и жили, друг другу не мешали: работали, молились. А ты звони своему человечку, звони, скажи, чтоб сюда ехал, дорожка неблизкая, аккурат к утру доберется.

И снова прикрыл глаза, перевернулся на спину и точно задремал, не обращая внимания на Егора. Тот вернулся на свой ящик, посидел с минуту и включил мобильник. Потом глянул на часы – половина второго ночи, отличное время. И набрал Юркин номер, подобрался, услышав сначала гудок, а потом тишину в трубке.

– Юр, привет, – тихо сказал он, поглядывая на спящего Федерата, – звони Орехову, скажи, я все сделал…