Евгений Сухов - Из шпаны – в паханы

– Что-то ты долго?

Федул поднял глаза на своего гостя. Подозрительности во взгляде Графина не было. Он просто констатировал факт.

– Так темно же. Не видно ни черта. Надо было свечу с собой брать. Подсоби-ка мне с печкой, Графин. Сам понимаешь, возраст.

Бывший хозяин Хитровки принял дрова из рук старика. Федул сосредоточенно наблюдал за тем, как Графин по очереди загружает их в печь. На лице его по-прежнему нельзя было прочесть никаких эмоций. Да Графин и не старался. Здесь, в этом доме, по всему видать, он чувствовал себя в полной безопасности. Федул даже не заметил оружия у бывшего подельника. Видно, тот оставил его в пальто.

Федул взял со стола кружку и сделал два больших, обжигающих горло глотка.

Москва. Бутырская тюрьма. Административное здание

Тимошин оторвался от бумаг и поднял взгляд на заключенного.

– Входите, Зурабишвили.

Приглашение прозвучало не слишком доброжелательно, и в другое время Резо непременно отреагировал бы должным образом, но сейчас он не замечал ничего. Ни презрения в голосе Тимошина, ни той откровенной неприязни, с которой начальник Бутырки смотрел на вошедшего. Мысли жигана крутились только вокруг того, что ему предстояло сделать...

…В интернате Резо прижился не сразу. Большинство ребят были славяне. И таких, как он, именовали просто чушками. Кроме него были два чеченца и один дагестанец. К ним относились так же.

Резо терпел долго, но, как известно, любому терпению приходит конец...

Они подвалили к нему вшестером. Темноволосый жилистый парнишка в сдвинутом на бок картузе был в их компании за лидера. Резо уже приходилось видеть его прежде. Парень появился три недели назад, но за это время успел заработать нешуточный авторитет среди сверстников. Да и ребята постарше относились к нему с уважением и даже с некоторой опаской.

– Деньги есть, чушка? – Резо получил от темноволосого болезненный тычок в грудь.

– Ну есть, а тебе-то что?

Парень расхохотался, и его товарищи тут же поддержали этот смех. На пальцах у одного из них появился самодельный кастет. Резо знал, что у этой братии имеется также и холодное оружие. Здесь с этим было строго, но ребятам удавалось прятать ножи.

– Да ты, оказывается, борзый, гамадрил, – все так же со смехом продолжил темноволосый. – Или просто не врубился еще? Если есть монета, гони ее сюда. Да поживее! Чего уставился?

Резо не стал дожидаться того, во что могло вылиться это словесное препирательство. Нервы у него сдали. И он ударил. Врезал со всего размаху темноволосому по лицу. Парень не удержался на ногах. Его дружки моментально рванулись вперед. Резо отступил и принял боевую стойку. Раз уж на то пошло, он был намерен биться до конца. Даже если этот конец грозил ему гибелью. У одного из нападающих сверкнул нож. Парень с кастетом замахнулся.

– Стойте! – прозвучал за их спинами властный окрик.

Ребята остановились. В просвете между их плеч Резо видел, как темноволосый с трудом поднялся на ноги. Нижняя губа у него была рассечена, но парень даже не пытался смахнуть кровь. Он улыбнулся и характерно прищелкнул языком.

– А ты – молодец, – толпа перед лидером расступилась, и темноволосый вплотную приблизился к Резо. – Не побоялся меня ударить, несмотря на всю мою кодлу. Они же разорвали бы тебя. На что ты рассчитывал, парень?

– Я собирался драться, – грузин пожал плечами.

– Отважно.

– Сейчас посмотрим, как он подерется.

Парнишка с кастетом вновь навис над Резо, но темноволосый спокойно отстранил его рукой.

– Не надо. То, что он сделал, заслуживает уважения, а не наказания. Это человек, парни! – он еще раз ощупал тщедушную фигуру Резо пристальным взглядом, а затем протянул противнику раскрытую ладонь. – Сергей. Сергей Бармаш.

– Резо Зурабишвили.

Грузин ответил на рукопожатие. Ладонь Сергея оказалась такой же жилистой и крепкой, как он сам...

Они подружились. Подружились так крепко, что после того случая ни разу не разлучались в течение двадцати с лишним лет...

И вот теперь Резо должен был предать человека, которого считал своим кровным братом...

– Садитесь, Зурабишвили, – предложил Тимошин, указывая на стул по центру своего кабинета.

Резо остался стоять. В нем все еще боролись два противоречивых чувства. Но подсознательно жиган уже знал, какое из них одержит вверх. Знал и ничего не мог поделать.

– Я разговаривал с Гроссовским, – медленно произнес он, поднимая глаза на Тимошина. – Полагаю, тебе известно, о чем идет речь.

– Ты мне не тычь, кусок дерьма!

Хозяин кабинета поднялся из-за стола. Его пустой рукав плетью свисал вдоль тела. Брови сурово сошлись над переносицей. Но Резо и на это не обратил ни малейшего внимания.

– Андрей Калюжный, мальчик, которым интересовался Гроссовский, – мой сын.

– Да, я об этом уже знаю.

– Где он сейчас? У Камаева?

Вопросы Резо были короткими и хлесткими. Он знал, зачем явился в кабинет начальника Бутырки. Жребий был брошен и Рубикон перейден. Путей к отступлению для него уже не существовало.

Тимошин сумел прочесть решительный настрой заключенного. Он опустился на прежнее место и с расстановкой, отчаянно пытаясь сохранить чувство достоинства, произнес:

– Откровенно говоря, во всех подробностях эта история мне неизвестна, но, полагаю, что да. Мальчик находится у товарища Камаева.

Резо глубоко вздохнул. Припомнилось, как лежа в интернате на соседних койках, они с Рекрутом частенько мечтали о светлом безоблачном будущем.

«Спасибо, брат. Этого я никогда не забуду. Я – твой должник».

– Звони Камаеву. Скажи, что я хочу с ним поговорить.

На этот раз обращение на «ты» Тимошин оставил без внимания. Его единственная рука потянулась к черному телефонному аппарату. Резо внимательно наблюдал за тем, как начальник Бутырской тюрьмы набирает нужный номер.

Москва. Майдан на Хитровке

– А это что за тип? – наполняя стакан водкой, Рекрут слегка наклонился к Бурому. – Тот, что сидит рядом с Клопом?

Бурый даже не повернул головы в направлении человека, о котором спросил новоиспеченный московский авторитет. Он и так прекрасно знал, кто где сидит и какая информация нужна Рекруту.

– Это Зинберг. Старая продажная еврейская душа. Но необходимость в его услугах у нашего брата возникает часто. Этот пройдоха – весьма неплохой ювелир. Наметанный глаз, как говорится. За секунду может отличить тебе натуральный камушек от подделки. То же самое касается и рыжья. Через него можно и сбыт хороший наладить, если что. Не хуже любого перекупщика. Я сам имел с ним дела.

– А вон тот малец? С бельмом на левом глазу?

– Циклоп, – Бурый ловко насадил на вилку скользкий маринованный грибочек и отправил его в рот. – Известный на всю Хитровку скокарь. Форточник. Его небольшой рост – это его козырь. Ребята из тех, что ходят под Жуком, часто пользовались его услугами. Незаменимый кадр, Рекрут. Тебе стоит с ним при случае потолковать тет-а-тет. У него у самого всегда есть в заначке хорошие наколки.

– Добро. Потолкую.

В этот вечер на майдане собралось не менее трех дюжин человек. По словам Митяя и Бурого, все те, кто имеет определенный вес в криминальном столичном мире. Или как минимум имел его при Графине. Рекрут с удивлением для самого себя отметил, что за столом едва ли наберется больше шести-семи жиганов. Да и то, лишь те, кто прибыл вместе с ним из Казани. Представителей московских и ярославских воров новой формации здесь не было. Но московские «иваны» явились к нему на поклон. Ради него они готовы были отказаться от большинства своих прежних традиций и с настоящего момента свято чтить неписанный жиганский кодекс. Значит, их всех тоже можно теперь считать жиганами? Получалось, что так.

Собравшиеся один за другим произносили тосты в честь Рекрута. И они именовали его новым хозяином Хитровки. Казанец чувствовал, что для него наступают новые времена. Он должен создать систему, о которой они говорили с Митяем раньше. Он должен оправдать доверие криминального мира. Рекрут сожалел о том, что в эту торжественную минуту Резо не было с ним рядом. Это их общая победа. Его и его кровного брата...

Митяй склонился к самому уху казанца.

– Видишь того солидного господина в салатном суконном сюртуке? – бывший уркаган кивнул в направлении нужного человека.

Но он мог этого и не делать. Рекрут давно уже обратил внимание на мужчину с роскошными, чуть посеребренными сединой усами, отличавшимся от всей остальной братии тем, что выглядел натуральным барином. Манера держаться, величественная посадка головы, благородное лицо, стиль одежды... В последнем он мог составить конкуренцию разве что Митяю, красовавшемуся по случаю нынешнего мероприятия в белоснежном смокинге и длинноносых лакированных штиблетах.

– Вижу. И что это за фрукт?

– Прохор Чуйский. Известный на всю Москву медвежатник, – в голосе Митяя звучало неприкрытое уважение. – Правда, известен он только особо посвященным. Ни в одной картотеке охранки, а ныне в списках ЧК Прохор не значится. Как по-твоему? О чем это говорит?