Кирилл Казанцев - Когда-нибудь я ее убью

— Паскуда… — прохрипел Чурсин, — урод конченый, тебя по-человечески просили — не лезь… Сейчас, погоди маленько… — Он перехватил пистолет обеими руками, вытянулся в стойку, точно в тире или на стрельбище, навел прицел на сидевшую на полу Вику. Та, не моргая смотрела на Лерика, на пистолет в его руках и не шевелилась, словно ей еще пару ампул аминазина вкололи, глядела равнодушно, точно ей безразлично, что будет дальше. Так бывает, когда вместо того, чтобы бежать от опасности, человек стоит на месте и смотрит на гигантскую волну, пламя или груженный кирпичом, потерявший тормоза грузовик, смотрит, завороженный последним в жизни зрелищем.

Егор подобрал с пола горсть рассыпавшейся земли, бросил Чурсину в лицо, схватил Вику за шиворот и поволок к двери. Отшвырнул, как щенка, подальше, рухнул на пол и перекатом оказался в центре кабинета, заметил мельком и Ритку, что лежала с открытыми глазами, и лысую макушку Игоря, и что-то темное и быстрое рядом с ними. К горлу снова подступила тошнота, перед глазами на миг потемнело, но в последний момент Егор успел подхватить с пола браунинг, вскочить… И сразу грохнуться обратно, упасть на одно колено, выронить оружие — оно вдруг стало слишком тяжелым. Что-то за секунду до этого ужалило под правое ребро, футболка и свитер стали мокрыми и тяжелыми, голова пошла кругом, и только сейчас Егор услышал выстрел. Чурсин снес с места кресло и влип в стену, целился, подняв пистолет на уровень глаз, прищурился и неспешно потянул на себя спуск.

— Я тебя предупреждал, рыцарь херов… — в голове гудело, стало жутко холодно, зубы грохотали друг о друга, ноги не слушались, и Егор стоял на четвереньках, упираясь ладонями в пол. Повернул голову на тихий, как показалось, плеск воды, моргнул, чтоб прогнать наваждение, но не вышло. Под столом, согнувшись в три погибели, сидел Олег, хихикал, раскачивался вперед-назад и держал в руках пистолет. Поднял, перевернул, заглянул одним глазом в дуло и нажал на спусковой крючок. Последовал лишь звонкий щелчок, затвор дернулся, Олег расхохотался в голос и принялся колотить пистолетной рукоятью по полу.

Волнами накатывала сонная одурь, кровь текла из раны черной струей, и остановить ее было нечем. Еще пара минут, и острая кровопотеря сделает свое дело, он остынет и окоченеет прямо здесь, на глазах безумца, Чурсина и Вики. И еще кое-кого, кто торопится принять участие в этой кадрили — даже сквозь подступавшее беспамятство Егор слышал вой сирен, заметил метнувшиеся по потолку кабинета сине-красные всполохи. Полицаи пожаловали, чего и следовало ожидать, персонал постарался, ну да ладно, что уж теперь, не успел, не справился, не выжил… И все повторяется, как тогда, тем августовским вечером, тогда менты тоже «светомузыку» включили, пока тащились по деревне, всех кошек и кур перепугали, а парочку еще и переехали в колеях. Только Игорек тогда трясся как листик осиновый, а сейчас лежит себе и не шелохнется, и Ритка, и еще парочка гиен — этим неплохо было бы сначала клыки выдрать, а уж потом шкуру дырявить, но не взыщите…

Чурсин метнулся по кабинету вправо-влево, бросился к окну, потом к двери, зашипел и едва не растянулся на полном ходу. Вика схватила его за штанину, дернула с силой, тот влетел в стенку, развернулся, раздался звонкий щелчок предохранителя…

— Эй, дядя! Смотри, что у меня есть? Не твое? — Егору казалось, что он выкрикнул это, а сам еле языком шевелил. Показал Чурсину издалека крохотную латунную гильзу, что подобрал с пола, ухмыльнулся и швырнул ее Лерику в башку. Тот купился на примитивную уловку, дернулся рефлекторно, отшатнулся, и этого хватило — Егор перекатился под ноги бандиту, дернул его под коленки на себя, навалился сверху, сгреб за волосы. И бил затылком о выступ в стене, пока хватало дыхалки и сил, пока не застил все поблизости липкий душный туман, пока Чурсин не перестал дергаться, бил, пока самого не стошнило, пока не откатился к столу, врезался спиной в ножку, сдвинул его к окну и успокоился.

Грохот шагов в коридоре, крики, стук двери — все это было не с ним, а с кем-то другим. В комнате моментально стало тесно и холодно, ввалились человек десять в серой форме и гражданском, кто-то сразу вылетел обратно, завидев дохлого Лерика с разбитой башкой, кто-то шел вдоль стены, нарвался на Олега, вылезшего из-под стола с пистолетом в руках. «Вот теперь точно все», — картинка расплылась в желтой дымке, Егор глянул вверх и увидел Вику. Она стояла, держась за спинку стула, покачивалась на каблуках, постоянно оступалась, ее мотало, точно подсолнух под ветром. Стояла и молча смотрела на полицейского, что целился в нее из «укорота».

Кто сказал, что снаряд дважды в одну воронку не попадает? Да отрежут лгуну его гнусный язык — попадает, еще как попадает, что объяснимо. Зачем падать в неизвестность, на новое, черт знает что сулящее и, возможно, насквозь нехорошее место, когда знакомое — вот оно, так и просит, так и манит: сюда, ко мне. И летит, паскуда, летит и радуется, что вновь окажется в теплом месте, где все привычно и уютно, как у себя дома. Падает, поднимая взрывом клочья земли, разносит все близлежащее и близстоящее в труху, вспахивает грунт на пару десятков метров вглубь и успокаивается, до следующего артобстрела. Повторялось все до мелочей, Егор уж и удивляться перестал, да и не до того было — шок, боль, наркотический сон после операции, неспешное возвращение в реальность, потом СИЗО, камера, визиты следователя… С этого момента все пошло по накатанной, он знал, что будет завтра, и дни не считал, не гнал время вперед, дрейфовал в нем, как льдина в океане, оторванная от берега, и не гадал, куда на сей раз кривая вывезет, ибо все равно было, искренне и честно, без разницы. Обвиняли ни много ни мало в преднамеренном убийстве гражданина Чурсина В. М., следователь из сил выбился, раскручивал и так и этак, но, кроме как «приехал вместе с И. В. Мартьяновым, главврачом психиатрической больницы, чтобы по приглашению последнего употребить спиртные напитки в кабинете убитого», ничего не добился. Угрожал, просил, предупреждал — все без толку, выдыхался и уходил, обещая, что завтра зайдет еще разок, и это разок для гр. Чалова Е. В., ранее судимого, временно неработающего, будет последним. Посему очередной вызов из камеры воспринял спокойно и шел по коридору, особо не задумываясь над тем, что новенького накопал товарищ старший лейтенант.

Но сразу все пошло не так — на перекрестке коридоров Егор по привычке свернул к комнатам, где допрашивали подозреваемых, но окрик конвойного заставил развернуться и пойти обратно. Десять шагов по коридору мимо двух закрытых дверей, войти в третью, за которой оказалось помещение для свиданий с десятком стеклянных скворечников-кабинок. Егору досталась третья от поста, от огромного, во всю стену окна, где за пультом нахохлился сержант и сонным ненавидящим взглядом смотрел на заключенных и посетителей. Смотрел, и в его глазах читалось что-то вроде «достали вы все меня, третьи сутки тут сижу, чтоб вас…» — дальше шло непечатно. Егор поднял трубку с аппарата без диска и кнопок, послушал шорохи и трески, глянул напротив на пустую, точно такую же кабинку, и увидел Романа, что протискивался по узкому коридору. Сказать, что полегчало разом, — соврать безбожно, с души не камень — монолит размером с египетскую пирамиду свалился, даже дышать легче стало, а уж говорить… Правда, выглядел друг неважно — лицо в пятнах от ожогов, хоть и подживших, но еще хорошо заметных, левая рука в гипсе, бережно прижата к груди.

Им дали пятнадцать минут, о чем сразу предупредил конвойный, и минут пять из них оба просто смотрели друг на друга через стекло, и никто не решался начать первым. Прорвало Романа, Егор сначала услышал, как тот кашлянул в трубку, а потом его быструю, сбивчивую речь:

— Я тогда подъехал, как ты просил, и только к двери подошел, как эти прикатили. Забор на раз вынесли, я сообразить не успел, как по башке получил. Дальше слышу — твоя орет, попробовал встать — еще раз чем-то огрели. В себя пришел, вижу: я в коридоре лежу, кругом горит все, еле-еле выбрался, к машине двинул, а она тоже полыхает, того гляди бак рванет. Я в кусты, подальше от нее, тут вы подъехали, тебя видел, как ты вокруг дома круги нарезал, орать пытался, но не смог, да ты бы и не услышал. Видел, как ты Ритку чуть не убил, думал — еще немного, и конец ей.

Губы у Романа дернулись в странной гримасе, он откашлялся, отвернувшись, Егор смотрел на друга, а у самого и слов-то не было, кроме одного: жив, слава тебе, обошлось, одним грехом на душе меньше стало.

— Рука болит? — спросил он, и сам привычно прижал ладонь к правому боку, как делал уже с месяц, нащупывая под одеждой повязку. А ее не было, сняли два дня назад, и внизу под ребрами остался короткий шрам, и он еще немного побаливал после нагрузки, а так ничего — заживало как на собаке. Пулю тогда быстро достали, она, как хирург сказал, самую малость до печени не долетела, но кровопотеря свое дело сделала, еле откачали, и зачем — непонятно…