Галия Мавлютова - Опер любит розы и одиночество

Я забилась в угол и больше не произнесла ни звука до самой Кирочной.

На углу Кирочной я тронула водителя за плечо.

— Останови, я выйду.

И молча, не попрощавшись, помчалась на квартиру Шаповалова.

Если я начну прощаться с Юрием Григорьевичем, пожалуй, не выдержу, расплачусь или еще что-нибудь сотворю. Лучше ринуться в бой, не раздумывая и не тратя драгоценные мгновения на лишнюю суету. Я сосредоточилась и попыталась представить дальнейшие действия господина из мебельной корпорации.

Как он войдет в квартиру к Шаповалову? И не следит ли он за входом в квартиру?

Я должна принять меры предосторожности. Он может меня опознать. И тогда он вряд ли войдет в квартиру. Что делать? Я окончательно превратилась в Семен Семеныча Горбункова. Вопрос «что делать?» звучал во мне, постепенно превращаясь в оглушающую симфонию. Я сняла дубленку, сунула ее в целлофановый пакет, а голову обмотала шарфом. По крайней мере я смогу войти в подъезд никем не узнанной. Мало ли какая-нибудь хозяйка выскочила на улицу раздетой. А там, на площадке, я смогу проникнуть в квартиру.

Я включила мобильный, поиграла разноцветными кнопками и услышала родной голос Линчука:

— Давай быстрее, мы картошку жарим.

За время совместной работы он научился узнавать даже мой звонок. Я решила обойтись без приветствий.

— Миша, пусть Костя выглянет на площадку, есть там кто или нет? А ты сзади стой.

— Нет там никого, мы уже проверяли.

— Еще раз проверь! — Мой трубный голос загремел по всей Кирочной.

Я оглянулась. Совсем как в шпионском фильме, играю в прятки. Потом съежилась, между прочим, не играю в прятки, а разоблачаю опасного преступника.

Смысл моей жизни заключался в этом опасном занятии, и если я переиграю его, получу дамский бальзам для одинокого сердца.

Так говорит Юрий Григорьевич. Он шутит, но он прав. Если я получу сейчас по башке, меня похоронят под пушечные выстрелы. Не смешно!

На лестнице никого не было, и мне стало грустно. Вдруг я ошиблась и он не придет. Он давно просчитал мои комбинации и сейчас смеется надо мной. Нет, он не так умен, каким хочет казаться. Ведь он упустил из виду Крупина. Кстати, я так и не поняла, почему он не взял в расчет Анатолия Давыдовича?

Забыл? Иногда такое случается с преступниками. Нет, он не забыл. Убийца считает всех ментов тупыми и неповоротливыми. Значения им не придает.

Почему-то, как всегда не вовремя, вспомнился исторический анекдот. У Ивана Андреевича Крылова на стене комнаты темнело жирное пятно от его волос. Знакомые ему говорят: «Покрасьте!» А Крылов им отвечает: «Одно покрасишь, другое появится. Не накрасишься!»

Так и здесь, всех не переловишь. Все равно в огромном городе найдется человек, который сможет опознать господина из мебельной корпорации.

И почему им все мало денег? Такие богатые, миллионами ворочают, а все мало, мало… Утонуть в этих деньгах хотят, что ли?

Дверь в квартиру оказалась незапертой. Я тихонько прошмыгнула и звучно хлопнула дубовой дверью.

— Михаил! Почему дверь открыта?

— Тебя ждем. — Линчук, как всегда, невозмутим. Словно он и не в засаде сидит.

Линчук в хозяйском фартуке кашеварил на кухне. Особенно хорошо ему удается жареная картошка и шашлыки. Уже проверено! Вот и сейчас вкус-нющие запахи разносятся по квартире, дразня мой аппетит. В горле застряла выставочная розовая колбаса. Наверное, эта колбаса еще неделю будет напоминать мне о своем присутствии и в горле, и в других частях тела.

— Вы тут хорошо устроились. Я замерзла, извелась, изнервничалась.

— А ты успокойся, — Линчук помешал картошку и выключил газ. — Садись за стол.

— А вы? — Я неловко устроилась на краешке стула.

Почти за двадцать лет работы в притонах, воровских квартирах, комнатах грязных коммуналок, хазах и «малинах» я так и не привыкла к запахам чужого жилья. Брезгую даже на стул присесть, не то что съесть тарелку жареной картошки.

— И мы покушаем. — Линчук смахивал на крестьянина, добротного и основательного.

На оперативника уголовного розыска он вообще не похож. В триллерах я ни разу не видела оперативника, хотя бы отдаленно напоминающего Линчука.

— Миша, я волнуюсь. Как ты думаешь, придет?

— Если не придет, мы сами его отловим. Ешь давай.

Я взяла вилку и принялась ковырять картошку, лениво цепляя кусочки промасленного крахмала. Какой только гадости не съешь во время работы! Дома года три уже картошку не ела, тем более жареную. Сразу вспомнились семейные ужины в квартире Завадского, салфетки, десерты, бокалы… Эстетика!

Звонок прозвенел, как всегда, неожиданно. Мы замерли. Я с вилкой в руках, застыв от напряжения. Костя Шаповалов с набитым ртом, Линчук с фартуком в руке.

Я кивнула Михаилу, дескать, прячься.

— Костя, к барьеру! — зашипела я пронзительным шепотом.

Сбросив тарелки в раковину, я мысленно пожелала Линчуку всего, что можно пожелать проштрафившемуся сотруднику. Зачем он заварил кашу с ужином?

Я прикрыла тарелки газетой, словно это была застарелая, давно не мытая посуда, и юркнула в ванную комнату. В конце концов этот шпионский фильм можно отыграть до середины.

На ванне боком сидел Линчук со стволом в руке. И куда подевался домовитый мужчина в фартуке? Передо мной был Джеймс Бонд, Майкл Дуглас и Арнольд Шварценеггер в одном лице.

— Миша, я боюсь. — Моя поникшая голова свидетельствовала о неразумных решениях, ошибках, «шапкозакидательстве», отсутствии контроля за эмоциями. Короче, моя голова винилась во всех грехах, в которых меня упрекало руководство ГУВД.

И не только упрекало, но и наказывало, привлекая к дисциплинарной ответственности, переводя из одной службы в другую. Зато я умудрилась послужить во всех ведущих службах главка, набралась опыта и научилась объегоривать преступников.

От этой мысли мои страхи вдруг улетучились. Я схватила Линчука за руку, еле сдерживая смех. Не грешно и посмеяться над завтрашними разборками в ГУВД. Разъяренный Королев, обозленный неудачей, вызовет меня на дуэль. Он обвинит меня в лихачестве и других грехах, перечисленных выше. Но Линчук не поддержал мое веселье. Он с силой вырвал руку и сунул мне под нос кулак. Зрелище не из приятных. Если кто-нибудь видел огромный кулак под собственным носом.

Я притихла. В коридоре послышались голоса и шаги. Шаповалов стукнул по двери ванной. Мы условились раньше — он должен сделать вид, что нечаянно задел дверь.

Я злилась на себя, что не успела проинструктировать Шаповалова по всем правилам.

Вот что он сейчас будет делать? Выпивать вместе с незнакомым пришельцем? Кушать с ним картошку? Угощать гостя? И что должны делать мы с Линчуком?

Выскакивать из ванной комнаты с криками — «лежать», «лицом к стене», «милиция» и «банзай»?

Я сжала голову руками, выдавливая оттуда нужную мысль.

Шаповалов в конце концов не мальчик, а взрослый мужчина. Он должен понимать, что сейчас должен делать, что говорить, как себя вести. В его интересах, иначе завтра загремит на нары до выяснения всех обстоятельств.

Черт, ну почему я забыла диктофон? Почему я такая дура?

Мне захотелось прижаться к Линчуку и всплакнуть от собственной никчемности.

Но Михаил сидел, отчужденно сжавшись. Он держал пистолет в правой руке. В полной боевой готовности. В триллерах этот жест выглядит весьма эстетично и впечатляюще. А в суровой реальности, увы, ствол пистолета напоминал дубинку дикаря. И опять же никакой эстетики!

Почему я всегда чего-то жду? Вся жизнь напоминает сплошное ожидание. Какой-то вечный вокзал ожидания с одним билетом в никуда. Цель достигнута, а дальше что?

Буду сидеть за компьютером за составлением еженедельного анализа оперативной обстановки, имеющей тенденцию лишь к ухудшению. Раскрывай преступления, не раскрывай, оперативная обстановка только усложняется с космической скоростью.

В кухне послышался грохот. Мы с Линчуком подпрыгнули, одновременно вламываясь в узкую дверь ванной комнаты.

Линчук оттиснул меня и оказался на кухне первым, бросившись на помощь Косте. Шаповалов свалил какого-то мужчину на пол и крутил ему руки. Они боролись, пыхтя и сопя, и Линчук накрыл свалку своим телом. Через минуту шумного боя, с клекотом и обрывками фраз, возней и сопением Линчук поднялся, махнув мне рукой, дескать, попался наш голубчик. Шаповалов присел на корточки, поднимая лицо лежавшего мужчины.

— Ба, какие люди! И без охраны! — воскликнула я.

Эмоции бурлили во мне. Какой уж тут контроль!

На полу лежал Шерстобитов. До последней минуты я не верила, что главный подозреваемый — сам Дмитрий Николаевич Шерстобитов, собственной персоной. Слишком яркая фигура на горизонте отечественного бизнеса, слишком уж «засвеченная». До сих пор я так и не смогла представить Шерстобитова в виде маньяка с ножом в руках, расчленяющего мертвое женское тело на куски.