Виктор Банев - Череп императора

Мы пили чай — он, кстати, тоже оказался не ахти — и обстоятельно обсуждали все достоинства и недостатки петербургского климата. К тому моменту, когда господин Дэн в третий раз повторил фразу «Да-а, ранняя осень в этом году…», я начал потихоньку догадываться, что имеется в виду под выражением «китайские церемонии».

Сперва я решил, что главным моим собеседником будет важного вида консул Ю, однако, как выяснилось, по-русски консул практически не говорил и общался со мной в основном юркий Дэн. Черт, какая у него там должность — представлялся он или нет? Этот вопрос начал меня страшно занимать, однако, насколько я мог судить по прочитанным еще в школьные годы шпионским романам, спросить собеседника на дипломатическом приеме о том, кто он собственно такой, было бы верхом бестактности.

Мы допили чай, и бесшумные официанты унесли чашки. Стоило мне подумать о том, что жмоты китайцы не дали к чаю даже пирожных, как на столе начали появляться холодные закуски, соусы в крошечных соусницах и палочки для еды. Наверное, лицо у меня здорово вытянулось, потому что Дэн тут же заулыбался:

— Вас удивляет, что сперва был чай, а потом закуски?

Я помычал в ответ в том смысле, что вообще-то да, удивляет.

— Понимаете, Илья, — можно я буду называть вас по имени? — мы хотели бы угостить вас так, как это принято в Китае. А в Китае обед начинается с чая, а заканчивается супом.

По тому, с какой готовностью явно ни слова не понявший консул Ю тут же заулыбался, я решил, что, очевидно, подобные трюки повторяются здесь регулярно. Приглашают гостей, говорят им одни и те же вещи, подсмеиваются над европейцами. Где-то я читал, что по-китайски европейцы называются «северные варвары». Ну-ну, веселитесь, цивилизованные вы мои.

Странный все-таки народ эти китайцы. Странная кухня, письменность их эта дурацкая — иероглифами, странная мимика. Ни хрена по лицу не поймешь. То ли действительно рады посидеть со знаменитым петербургским журналистом, то ли изучают меня, как муху под микроскопом. Мы по пятому кругу обсудили слякотную погоду, Дэн рассказал о том, как именно следует есть палочками, я спросил: правда ли, что китайцы едят настоящие ласточкины гнезда. «Правда», — ответил Дэн.

Официанты унесли пустые тарелки, и на столе появились три стопочки и бутылка с иероглифической надписью по округлому боку.

— Вы пьете водку, Илья?

— Пью, — мужественно сознался я.

— Позвольте угостить вас нашей китайской водкой. Думаю, что такой вы еще не пробовали. — По-прежнему улыбающийся Дэн налил всем троим не меньше чем на четыре пальца водки и радостно сообщил: — У этой водки крепость — девяносто шесть градусов. Попробуйте.

Попробовать? Откуда-то из глубин подсознания всплыла картинка: вдрабадан пьяный советский пленный перед сытыми рожами злодеев-гестаповцев. Я положил себе на тарелку креветок в грибном соусе. Потом посмотрел на непроницаемое лицо Генерального консула и добавил пару кусков обжаренного омара. Потом взглянул на зловеще желтеющее девяностошестиградусное зелье и поближе придвинул соусницу.

Я поднял заметно отяжелевшую рюмку. Смерти он моей хочет? Кинув прощальный взгляд на замерших китайцев, я опрокинул рюмку себе в рот. И содрогнулся. Китайцы не мигая смотрели на меня, и поэтому содрогнулся я только мысленно. Не схватить креветку прямо руками стоило мне больших трудов. Я аккуратно подцепил белую загогулинку креветки непривычными палочками, окунул ее в соус и, не торопясь, закусил.

Не меняя радушного выражения лица, китайцы едва пригубили из своих рюмок и поставили их на место. Хм… Может быть, трескать подобные напитки сразу по полстакана было нарушением дипломатического этикета? Чертовы азиаты, могли бы и предупредить.

К моменту, когда на столе появилась фарфоровая супница («Ага, скоро конец», — подумал я), мы с Дэном были практически братьями. Забыв о так и не сказавшем ни слова генконсуле, мы спорили о пельменях. Я доказывал, что это русское национальное блюдо («Вспомните Гоголя — что там у него ел этот, как его… в „Вечерах на хуторе близ Диканьки“? Скажете, вареники? Так это те же пельмени!» — горячился я), а он, повесив на спинку стула свой пиджак, стоял на том, что блюдо это китайское, доказательство чему — сама форма слова «пель-мень», что по-маньчжурски означает «отрубленная голова», и если я хочу, он может рассказать мне на эту тему старинную и очень красивую легенду. Изредка я бросал взгляды на забрызганные дождем громадные окна и отгонял мысли о том, как я буду в таком вот состоянии добираться до дому. Я говорил: «Да-а, хорошая водка». «Выпьем еще», — кивал Дэн, и мы поднимали очередной, строго идеологически выдержанный тост. Момента, когда разговор сполз на мои вчерашние похождения в «Мун Уэе», я почему-то не заметил.

— Скажите, Илья, а как давно вы знакомы с Ли Гоу-чженем? — с невинным видом поинтересовался Дэн.

Доверительно наклонившись к своему новому другу, я сообщил:

— Вы знаете, я практически вообще не был с ним знаком.

Дэн скорбно потупил взор, и мы помолчали.

— Давайте будем откровенны, — наконец заговорил китаец. — О господине Ли я спрашиваю вас отнюдь не из любопытства. Убийство нашего соотечественника — событие экс… экзтра…

— Экстраординарное, — подсказал я.

— Да-да. Вы — журналист крупной газеты и должны понимать: то, что произошло вчера, очень и очень серьезно. Будет скандал, и не в интересах города, чтобы этот скандал получил широкую огласку.

Решив, что начинается серьезный разговор, я плюнул на светские условности, вытащил из кармана вожделенную пачку «Лаки Страйк» и с наслаждением закурил. От запаха благовонных китайских пахитосок можно было просто угореть. Старательно подбирая слова, я заверил глубокоуважаемого господина Дэна — как, черт возьми, называется его должность? — в своем искреннем желании сделать все возможное для того, чтобы последствия столь печального события никоим образом не смогли бросить тень на наши с Китаем традиционно дружественные отношения.

— Понимаете, Дэн, — можно я буду называть вас просто Дэн? — мстительно поинтересовался я, — уровень преступности в Петербурге в последнее время постоянно ползет вверх. Это большая проблема, но все мы ищем возможности бороться с этим злом. То, что жертвой бандитского нападения стал иностранный гражданин, просто возмутительно. Я не милиционер, но думаю, органы сделают все возможное, чтобы найти и покарать виновных. — Переведя дух, я глубоко затянулся и вспомнил увесистый «Ролекс» на запястье бизнесмена из Китая. — Конечно, это ужасно. Из-за каких-то часов или кошелька убивать человека…

Дэн задумчиво на меня посмотрел:

— Из-за часов?

— Ну, вашего соотечественника ведь ограбили?

— Нет.

— Как «нет»? — Честно сказать, я растерялся.

— В ФСБ нам сообщили, что из вещей господина Ли ничего не пропало.

— Что, и кошелек не взяли?

— И кошелек.

Достав из пачки новую сигарету, я прикурил ее от предыдущей. Черт, а действительно… Я как-то не задумывался, но из-за чего все-таки завалили этого китайца? Вчера в туалете, стоя над его трупом, я как-то сразу решил, что какой-то обожравшийся наркотиками придурок позарился на пухлый бумажник коммерсанта. Мало ли уродов с пистолетами ходит нынче по найт-клабам?

— Илья, я наводил о вас справки, — заговорил Дэн. — Все, с кем я беседовал, говорят, что вы профессионал. Журналистское расследование — это ваш коронный жанр. Скажите, о чем просил вас наш соотечественник?

Это уже становилось утомительно. Сперва ФСБ, потом эти. Медленно, чтобы до китайца дошло, я по пятому разу принялся излагать историю вчерашнего вечера. Девушек-машинисток я из уважения к собеседнику опустил и начал с исчезновения Леши Осокина. Визит в клуб. Анжелика со своим никотиновым голоданием. Знакомство с «братцем Ли». Эрго: я ногой вышибаю дверь мужского туалета.

— Вы хотите сказать, что не знаете, кем был Ли Гоу-чжень? — ласково улыбнулся Дэн.

— Знаю. Ли Гоу-чжень был коммерсантом из Китая.

Дэн продолжал улыбаться.

— Ли Гоу-чжень, убитый вчера в вашем городе, был меценатом, знаменитым на весь Китай. Он был «цзи-цзу» — выходцем из семьи китайцев, живущих вдали от Родины. Семья господина Ли долгое время жила в Южной Африке, там они сделали капитал на алмазном буме конца шестидесятых годов и были очень состоятельны. Очень-очень состоятельны. Однако в начале девяностых господин Ли решает вернуться в КНР и привозит с собой все сбережения. Понимаете, сегодня у нас все не так, как было во времена культурной революции. — Заскучавший было генконсул Ю услышал знакомые слова и согласно закивал. — Сейчас многие китайцы — очень состоятельные люди. Они вкладывают деньги в национальную экономику, помогают возрождению отчизны. Ли Гоу-чжень тоже помогал. Он ездил по миру, находил предметы китайской старины, выкупал их и бесплатно передавал в наши музеи. За эти заслуги Государственный Совет вручил ему орден. Он всего себя отдавал этому делу. Господин Ли даже не был женат, чтобы семья не стесняла его возможности ездить по свету.