Станислав Родионов - Тихие сны

— Вот дураков я не люблю.

— А это самая большая, нация на земле, — бурчу я у своего стола понепонятнее, ибо Лида против внушения негативных мыслей.

Под давлением общественности — главным образом, зубоскальных насмешек в райотделе — инспектор Леденцов расстался с изумрудным костюмом и теперь был в лазурном. Но зелёный с тёмными бородавками галстук остался и походил на крокодильчика, подвешенного за хвост к шее инспектора.

— Молодец, — похвалил Петельников.

— Это вы за пять корпусов?

— Нет, за идеальную маскировку.

— То есть, товарищ капитан?

— Никто не узнает, что ты работаешь в уголовном розыске.

— То есть, товарищ капитан? — переспросил Леденцов.

— Думают, что в цирке клоуном.

Леденцов помолчал, поспевая за крупными ботинками старшего инспектора.

— Товарищ капитан, рыжая шевелюра требует своего колера.

— Перекрась её для пользы службы.

Они шли к пяти корпусам шестнадцатого дома. Ребята из уголовного розыска за день изучили все квартиры, расспросили всех старушек, просмотрели домовые книги, опросили дворников — просеяли шестнадцатый дом сквозь крупное сито. В его ячейки всё уплыло, кроме шести фамилий, шести девушек от двадцати до тридцати лет, беленьких, в джинсовых брючных костюмах. Эти фамилии уместились на крохотной, как шпаргалка, бумажке. Проверить их Петельников намеревался лично.

У магазина «Духи» они остановились.

— Подожди-ка, — велел Петельников и шагнул внутрь.

Его обдал жаркий воздух и аромат всех цветов мира, которых вроде бы доставили сюда возом и свалили где-то в душной кладовой. Инспектор взглядом поискал знакомое светлое лицо, оттенённое синью век и кармином губ. Оно белело на своём месте, на фоне подсвеченного неоном стекла. Петельников кивнул. Продавщица сразу оставила своих покупателей и оказалась за свободным краем прилавка, у инспектора.

— Как жизнь, Поленька?

— Спасибо, «душим» клиента.

— А у меня к вам дело.

— Уголовное?

— Нет, личное.

— Если нужны духи, то ни в коем случае не берите «Юбилейные». Ими нельзя пользоваться не только женщине, но и мужчине после бритья.

— А есть духи «Не вертите»?

Она изумлённо обдала его темнотой глаз, хлопнула синью век и рассмеялась:

— Шутите?

— Ну, скажем, для детей. Мол, ребята, «Не вертитесь»…

— Название духов должно сочетать товарные качества с поэтическим вымыслом.

— Ну, а нет ли чего близкого по созвучию?

Полина задумалась. Её безукоризненно белая кожа походила на мелованную бумагу. Уж не вымачивает ли она лицо в каких-нибудь французских «шанелях»?

— Не вертите… Господи, да это «Нефертити».

— О! Поля, у вас голова такая же светлая, как и ваша кожа. Кстати, чем эти «Нефертити» отдают?

— Букет комбинированный, пряный, слегка корой, слегка старинной мебелью…

— Поленька, я ваш должник. Как там жених?

— Сделал предложение, — и она порозовела, словно впитанная «Шанель» вся испарилась.

— Если обманет, то скажите мне — я посажу его на пятнадцать суток.

— Ну а «Нефертити» возьмёте?

— Неужели я похож на человека, который орошает себя духами?

— Для жены.

— Неужели я похож на женатого?

— Есть хороший мужской одеколон «Фаворит».

— Поленька, от мужчины должно пахнуть табаком, коньяком и чесноком…

Леденцов ждал у витрины, рассеянно оглядывая девушек, — они улыбались, полагая, что из этой витрины он и вышел.

— Итак, духи зовутся «Нефертити», а пахнут мумией, — сообщил Петельников.

— Тогда мы её найдём, товарищ капитан.

Инспекторам других районов города работать с Петельниковым было непривычно. Мешала не его бессонная работоспособность, не странная сила тёмных глаз к цепкого голоса, не подкупающая уверенность, — мешал юмор. Им был заражён весь их отдел, и, может быть, благодаря вечным шуткам коллектив инспекторов работал весело и неутомимо.

Пять корпусов шестнадцатого дома стояли к улице торцами, как громадные силикатные кирпичи. Петельников заглянул в свою бумажку: в первом корпусе жили две искомые девушки, а в остальных по одной. Первый корпус был перед ними. Инспекторы пошли в парадную и поднялись на третий этаж. Леденцов осторожно надавил звонок, одновременно глянув на Петельникова, — в квартире шумела музыка.

Когда открыли дверь, то она, музыка, свободно вырвалась на лестницу и понеслась вниз и вверх, отскакивая от ступенек чётким ритмом. Молодой человек с длинными волосами улыбнулся им и по-женски отбросил локоны с плеч.

— Нам Светлану Ипатову, — сказал Петельников.

— Проходите, мужики, — молодой человек отступил в переднюю и крикнул куда-то в глубину квартиры: — Светка, новые гости!

Оттуда, из глубины, из музыки, гомона и сигаретного дыма материализовалось волнистое существо со светлыми волосами — такими же длинными, как у молодого человека. Оно улыбалось неопределённой, отлетевшей с земли улыбкой:

— Ребятки, вы мне нравитесь…

— А у вас улыбка Джоконды, правда, подвыпившей, — ответил комплиментом и Леденцов.

— Ребятки, но я вас не знаю…

Рядом с волнистым существом встало другое — тоже женское, чёрненькое, угловатое, с грудью, перечерченное колкими подвесками. Оно заломило тонкие руки и хрипло изумилось:

— Ой, да ведь это же Спартак Вербило!

— Спартак… кто? — переспросил Леденцов, потому что изумление относилось к нему.

— Вы дрессировщик Спартак Вербило! У вас в цирке номер с терьерами…

— Девушка, он терьера от интерьера не отличит, — примирительно сказал Петельников.

— Ой, дошло! — чуть не взвизгнула она. — Он арфист!

— Мало ли жуликов? — подтвердил парень в локонах.

— Спасибо, конечно, но, как говорит мой товарищ, я арфу от Марфы не отличу, — признался Леденцов.

— Спартачок, — она погрозила пальчиком с заострённым ноготком. — Ты же играл в Большом зале бемоль-фантазию, а?

— Девушка, ему моль-то не поймать, — сказал Петельников и, опасаясь, как бы их сейчас не схватили и не усадили за столы, коснулся рукой кармана с удостоверением и добавил строгим голосом: — Мы из уголовного розыска.

— Боже! — томно взорвалось беленькое существо, освобождаясь от неземной улыбки, которая-таки отлетела. — Даже в такой день испортят настроение…

— Я сделаю тому подсечку, кто его испортил! — пустотный голос перекрыл всю музыку, вытащив за собой и его хозяина, крепыша полусреднего веса.

— Подсечку кому — Вербиле? — изнемогла от такого предположения чёрненькая.

— Ему, — подтвердил крепыш и повёл такими плечами, словно у него под пиджаком была ещё и кавказская бурка.

— Вадусик, сбрось кайф! Это же арфист и дрессировщик Вербило…

— Да не сделает подсечку, — успокоил свою заступницу Леденцов.

— Это почему же? — плечистый пьяно мотнул головой, сближая её с леденцовской.

— У тебя шнурок развязался.

Крепыш шатко присел и начал ощупывать ботинки.

— Вадка, иди в комнату — они из милиции, — вмешалась беленькая Светлана Ипатова, обрушиваясь на инспекторов: — Господи, я же сказала на допросе, что за рулём сидел Мокин. Неужели не поверили?

— А вы сказали правду? — строго спросил Петельников.

— Ну какой смысл врать?

— Тогда вопрос исчерпан. Пойдём, Вербило…

— Счастливого и культурного вам праздничка, — добавил Леденцов.

Они вышли из квартиры, сбежали по ступенькам и оказались на улице, у газончика с белыми флоксами.

— Товарищ капитан, ваше предыдущее замечание о моей одежде принято к сведению, — виновато сказал Леденцов.

— Ну, и какой теперь костюм наденешь?

— У меня есть красный, в тон причёске.

— Неплохо, будешь вроде пожарной машины.

— Тогда куплю мышиный, товарищ капитан.

Флоксы ещё не осыпались. Своим несильным запахом они придавали сентябрьскому воздуху осеннюю грусть. Петельников вдохнул глубоко:

— Ну, какими духами пахло от подозреваемой номер один?

— Спиртным и сигаретами.

— Она ни при чём.

— Ни при чём.

Они не смогли бы толком объяснить, откуда эта уверенность. От весёлой ли гулянки — не стала бы женщина веселиться после такого злодейского поступка. От её ли поведения — не так ведёт себя человек с замутнённой совестью. И ещё от чего-то, что не передаётся словами. Да и где ребёнок, не в этой же дымной компании? Куда-нибудь спрятала? Краденого ребёнка спрятала, а сама резвится? Так не бывает.

Из дневника следователя.

Иринка вошла в переднюю, и я подхватил её вместе с портфельчиком.

— Пап, ты мне все перепёлки сломал.

Смотрю на косички-обрубочки, на чистенький лобик, на вздёрнутый носик… Да нет, дело тут не в «перепёлках», — голубые глаза затуманены и куда-то убегают от меня взглядом.