Ева Ланска - Wampum

Клиника «Сент Софи» находилась посреди тропического леса на берегу огромного озера, окруженного горами. Водопад низвергался в озеро, рождая тучу брызг.

У небольшого двухэтажного здания отдыхали немногочисленные пациенты. Кто-то расположился в кресле-качалке, кто-то лежал в гамаке, кто-то читал книгу, устроившись за столиком на веранде и попивая чай, кто-то сидел на берегу и кормил крошками разноцветных рыбок.

Как бы Соня ни силилась вспомнить, она не могла понять, как она оказалась в этой палате с прекрасным видом из окна. Единственным объяснением произошедшему — она умерла и попала в рай.

Она продолжала лежать и смотреть в окно на завораживающий вид, открывающий ее взору часть тропических зарослей, гору и водопад. Девственно белые прозрачные шторы трепетали, ласкаемые легким потоком теплого воздуха. Небольшая разноцветная птичка села не подоконник, внимательно посмотрела на улыбнувшуюся Соню и возмущенно чирикнула.

Послышался стук. Соня вопросительно посмотрела в сторону входа.

Дверь открылась. На пороге показался статный высокий мужчина в очках с гладко выбритой головой.

— Как ты? — спросил он после долгой паузы.

Соня мгновенно узнала его. Именно он передал письмо Андрея.

— Не знаю, — Соне почему-то нравилось, что мужчина обращается к ней на «ты».

— Можно, я войду?

Она утвердительно кивнула, и мужчина зашел в палату. Он придвинул к постели Сони стул и устроился на нем.

— Ты очень ослабла, — мужчина доверительно заглядывал ей в глаза. — Твоя психика расшатана. Тебе пришлось многое пережить. Поэтому ты здесь. Мы сделаем все, чтобы восстановить твое психически-эмоциональное здоровье.

У доктора, а это, судя по всему, был именно доктор, оказались приятные черты лица. Он был одет в безупречный летний костюм. Поверх льняной рубашки был завязан стильный галстук.

— Верните, пожалуйста, мне письмо.

— Оно лежит в твоем ящике, — доктор кивнул в сторону прикроватной бамбуковой тумбочки.

— Андрей здесь. Он в реанимации. Его ночью прооперировали, и он приходит в себя. Он получил огнестрельное ранение в грудь. К счастью, пуля прошла насквозь, не задев сердца. Счастливчик! — доктор улыбнулся, открыв ровный ряд белых зубов.

Соня заметила, что этот врач обладал способностью отвечать на те вопросы, которые возникали у нее в голове. Он как будто предугадывал то, что Соня собиралась спросить.

— Я буду рядом. Я теперь никуда не уйду. Если что — зови. — Доктор встал, и перед лицом Сони мелькнула запонка на рукаве его рубашки.

Это была запонка из той самой пары, что они с матерью дарили отцу.

У Сони перехватило дыхание. Она хотела что-то сказать, но ком в горле не давал ей этого сделать. Она молча открывала рот, не в силах вымолвить ни слова.

Мужчина уже закрывал за собой дверь, когда Соня прошептала:

— Папа…

Леонид быстро обернулся.

Он ждал момента, когда она его узнает сама. Больше всего на свете он хотел расцеловать ее в обе щеки еще тогда, в аэропорту. Но он не смел. Он настраивался на дни, а если понадобится, и месяцы ожидания. После стольких лет разлуки, он мог потерпеть еще немного для того, чтобы услышать это заветное и родное «папа». Но он никак не ожидал, что она узнает его так быстро.

Леонид посмотрел в Сонины влажные от слез глаза, на ее трясущийся подбородок, на протянутые к нему руки.

Он кинулся к дочери и, крепко сжав ее хрупкое тело в своих сильных руках, затрясся в беззвучных рыданиях.

По мере того как Соня рассказывала отцу о невероятных событиях последних нескольких недель, ей становилось спокойней. Она даже могла посмеяться над некоторыми откровенно абсурдными ситуациями, в которые она попадала. Отец слушал ее внимательно. Потом он признался, что некоторые вещи ему были известны, так как он всегда поддерживал контакт со своим бывшим однокурсником, Петром Львовичем.

Отец поведал ей о самом сложном периоде в его жизни — тех годах, когда он практически ничего не знал о ней. С тех пор, как ее удочерила семья партийных работников, Сонин след пропал. Леонид требовал от своего друга, чтобы тот нашел ее, во что бы то ни стало. И Петр Львович занимался поисками, пока не обнаружил ее в одной из средних школ столицы, куда он и устроился детским психологом.

Леонид рассказывал о том, как он не захотел сотрудничать с КГБ, о том, как ему удалось сбежать; о том, как он скучал по своей семье; о том, что он чуть не сошел с ума от горя, когда узнал о смерти жены; о том, как он выжил лишь за счет того, что применил к себе разработанный им же целительный способ воздействия на психику человека; о том, что он, в конце концов, открыл свою клинику, в которой помогает пациентам, дошедшим до крайней степени нервного истощения.

Через две недели пребывания на чудо-острове Соня зашла в палату к Андрею.

В тот же день Соболев встал на ноги. Он бы и раньше бодро вскочил с кровати, если бы знал, что Соня его простила. Но для этого ей понадобилось время, которое она проводила в беседах с отцом.

Спустя три недели после их приезда в клинику, Соня и Андрей сидели на веранде и пили финиковый чай. Леонид был занят с пациентами. Их обслуживала одна из местных жительниц, подрабатывающая прислугой в центре.

— Нам надо уезжать отсюда, — Соболев напряженно вглядывался в линию горизонта. С тех пор, как первая волна радости по поводу их примирения прошла, он часто был напряжен и внимательно смотрел по сторонам.

— Что случилось?

— Твой отец посылал какие-нибудь фотографии Петру Львовичу?

Соня задумалась.

— Ты знаешь, мне кажется, да. Когда мы ездили к океану на прошлой неделе, я увидела знакомый пейзаж. Он напомнил мне те изображения, которые мне показывал Петр Львович, когда говорил про эту клинику.

— Это плохо.

Теперь Соня нахмурила брови. Она наклонилась вперед в готовности выслушать предположения Андрея.

— Как только у нас в отделе утихнет переполох по поводу смерти Краско и моего исчезновения, а это, я думаю, случится на днях, они возьмутся за дело с новой силой. На определение качества песка, воды, всяких там пальм и цветочков с последующим установлением географии пейзажа, у них может уйти от силы две недели.

— А потом? — Соня чувствовала, как у нее опять начинает неприятно щекотать в животе. А казалось, она прочно забыла это ощущение.

— А потом, любовь моя, они будут здесь.

Соня откинулась на спинку стула и шумно выдохнула.

— А отец?

— Они в первую очередь приедут за твоим отцом.

— Как же он сможет бросить свою клинику? — Соня обвела глазами небольшие домики, прячущиеся в густой зелени.

— Ты, правда, думаешь, что для твоего отца это все хоть что-нибудь значит?

— Думаю? — журналистка возмущенно подняла брови, находя вопрос молодого человека странным. — Это дело всей его жизни!

Андрей тихо произнес.

— Мы все побросали дела своих жизней. И несчастней, по-моему, ничуть от этого не стали.

Он положил свою руку на руку Сони. Она посмотрела на него, и волна благодарности вновь захватило ее сердце. Она впервые поняла, чем пожертвовал этот мужчина ради нее. Соня склонилась к его лицу, и они какое-то время просто ласкали носами щеки друг друга, млея от счастья.

— Странно, что я не заметила в международных СМИ ни одного упоминания о гибели Краско, — пробормотала Соня.

Появилась эта мысль в ее голове совсем некстати, поэтому Соня постаралась об этом поскорее забыть.

Парус поддавался напору ветра, гнавшего белоснежную яхту к далекому берегу. Соня сидела на корме и смотрела в подзорную трубу.

Леонид стоял у штурвала. Он, как всегда, был весь в белом. На лысой голове его красовалась капитанская фуражка. Темные очки прикрывали глаза. Он смотрел на свою дочь, беспечно болтающую ногами, и улыбался. Потом он перевел взгляд на Андрея, откровенно любующегося Соней, и понял, что ради этого стоило прожить ту долгую, сложную и порой невыносимую жизнь, что выпала ему на долю.

— Земля! Земля! — вдруг радостно закричала, подскочила и начала весело танцевать босиком на корме яхты счастливая девушка, которая раньше была одной из лучших криминальных журналисток Москвы.