Евгений Сухов - Завет лихого пацана

— Кажется, у меня есть для вас сообщение, но его нужно еще раз как следует проверить.

— Уж вы постарайтесь, — Горовой попробовал ответить без тени иронии.

— У меня к вам будет просьба личного характера.

А вот и расплата за любезность!

— Что за просьба? — насторожился Горовой.

— Знаете, сейчас я не в лучшей форме. Как-то так все сразу навалилось. У меня здесь есть подруга, славная девушка.

Горовой понимающе кивнул. Дело обстояло значительно хуже, чем он предполагал в самом начале. Агент явно находился на грани нервного срыва. Он полностью отработал выделенный ему природой ресурс и теперь нуждался только в отдыхе. Кроме того, он нарушил еще одну главную заповедь, никогда и ни с кем не распространяться о семейной жизни. Для любого разведчика это ахиллесова пята, брешь в обороне, через которую способен просочиться враг. Пегий не мог не знать этого, но тем не менее, совершенно не ощущая ситуации, продолжал убеждать дальше тем же тихим голосом:

— У нас с ней настоящие чувства. Думал, что это просто так, но, знаете ли, прикипел.

Остап Горовой сделал сочувствующее лицо.

— Бывает.

— Русские женщины умеют любить. Есть в них что-то особенное. Я только сейчас начал это осознавать. С этой девушкой я встречаюсь уже третий год. Сначала как-то пробовал скрывать от жены, а сейчас даже не очень-то и стараюсь. Но она очень мудрая женщина, делает вид, что ровным счетом ничего не происходит. И надо признать, у нее это получается.

— Так в чем же заключается ваша просьба?

— Мне известно, что от вас очень многое зависит…

— Помилуй бог, — протестующе вскинул руки Остап Ильич. — За кого вы меня принимаете!

— Я давно работаю в разведке и знаю, что такое проверка на психологическую готовность. От того, как вы представите руководству нашу встречу, будет зависеть, останусь я в России или нет. Я уже не молод, у меня более не будет такой женщины, как она. Признаюсь вам откровенно, если меня все-таки вернут, то я не переживу этого. Говорю вам честно, — белая узкая ладонь агента легла на левую сторону груди. — Взберусь на какой-нибудь мост и бултыхнусь в Темзу с самой верхотуры!

Горовой даже не пытался скрывать своего удивления. Ситуация зашла слишком далеко.

— Вы меня очень озадачили, коллега. С таким настроением работать нельзя.

Неожиданно Пегий улыбнулся.

— Вот как раз о настроении я и хочу сказать. Я давно уже живу в предчувствии, что меня уберут отсюда. А это крайне тяжело. Если же меня все-таки оставят здесь, то поверьте, я стану совершенно другим человеком, смогу выдержать любой груз, сумею подключить все свои внутренние ресурсы, которые у меня очень большие. Я вас очень прошу, передайте в центр, что со мной все в порядке. И вы в моем лице отыщете должника по гроб жизни!

— Трудное решение. Вы меня не подведете?

— Могу поклясться чем угодно.

— А вот этого не надо, — Горовой поднял ладонь вверх. — Я вам и так верю. Хорошо, я сумею убедить руководство, что вы находитесь в прекрасной форме.

Пегий расслабленно улыбнулся.

— Я ваш должник.

— Ничего, как-нибудь сочтемся. Вы идете первый. А я еще посижу.

Пегий поднялся и зашагал по аллее.

Горовой испытывал большое разочарование. Теперь он понимал, что алмаз «Султан» пропал для него навсегда. Сегодня утром он купил ворох газет и в одной из них прочитал, что в Екатеринбурге был ограблен и убит известный ювелир Иосиф Зальцер. Среди похищенных у него драгоценностей числился и алмаз «Султан».

Выждав несколько минут, Горовой неторопливо пошел из парка.

Остап Ильич разделял разведчиков на хороших и плохих. Среднего не дано. В идеале настоящий разведчик обязан рассуждать и действовать как робот, при этом он напрочь должен быть лишен какой-то нравственной надстройки, всегда помнить, что интересы государства стоят значительно выше моральных принципов. А если он склонен порассуждать об этике, возводя ее в степень добродетели, то на нем как на разведчике нужно ставить крест.

Пребывая во вражеской среде, агент непременно обрастает какими-то приятелями, появляются даже друзья, которые ему доверяют, но характер его работы сводится к тому, что ему нужно выступать против них. Думать об этом не полагается, если вникать во все моральные тонкости, то можно просто сойти с ума.

Пегий нарушил одну из главных составляющих хорошего разведчика — принялся рассуждать о морали и начал проставлять акценты на «хорошо» и «плохо».

И Горовой сделал неутешительный вывод — как разведчик он умер уже давно. Не исключено, что предмет его обожания уже угодил в поле зрения ФСБ, следовательно, у них в руках находится весьма серьезный инструмент воздействия на него. И вообще, какие моральные обязательства могут быть перед женщиной, когда на кон ставятся интересы страны?

Следующая их встреча была назначена в небольшой рюмочной на окраине города. Место непрезентабельное, собственно, другое и ни к чему, со скудной кухней и неизменным ассортиментом крепких напитков, среди которых особой популярностью пользовалась «Столичная». На закусь хорошо шли соленые огурцы, была и семга, но это для особо состоятельных клиентов. Бывали и такие, так что бизнес понемногу развивался. А хозяин заведения знал всех завсегдатаев и легко давал в долг тем, кто понадежнее.

Весьма удобное местечко для ведения переговоров, и рыбки можно пожевать, и водочки выпить. А главное, хорошо просматривается помещение, всякий вошедший тут же попадает на заметку.

Горовой выбрал место в самом углу рюмочной, с интересом посматривал на людей, сидящих за соседними столами, прислушивался к их речи и вдруг совершенно неожиданно для себя почувствовал в душе ностальгическую нотку. А ведь ему этого не хватало, не в смысле зеленого змия, а самой этой атмосферы, когда за бутылкой водки можно копнуть такие глубины человеческого бытия, какие не снилось даже античным мыслителям.

Матерок, порой звучащий здесь, не раздражал, не чувствовалось в нем агрессии. Даже, наоборот, Остапу нравилось, как мужички перебирали незатейливые бранные слова, как будто наслаждались фразеологическими оборотами. Не каждый человек, выучивший русский язык, способен понять силу и магию матерного слова, имеющего невероятно широкий спектр значений, от откровенной брани до льстивой похвалы.

Горовой не без внутренней радости подумал о том, что русский язык он не позабыл и способен чувствовать самые изысканные его тональности.

Народ в рюмочной подобрался незатейливый — квартал-то рабочий! — а потому для иностранца, владеющего русским языком, но не знающего ненормативной лексики, разговор больше походил бы на обыкновенную тарабарщину. Так что Горовой в этой вольной среде ощущал себя едва ли не посвященным.

Обслуживание здесь было непритязательное, водочку следовало разливать самому. Остап Ильич поймал себя на том, что стоило ему только окунуться в атмосферу рюмочной, как в нем тотчас воскресли все прежние рефлексы. Из глубины десятилетий припомнилось даже, как улучшается настроение, когда водка во время разлива понемногу подбирается к краям рюмки. Горовой с улыбкой подумал о том, что рюмка с водкой — одно из самых совершенных достижений цивилизации, вдохновившее художников и поэтов на бессмертные творения.

Взяв рюмку за тоненькую ножку, Горовой посмотрел сквозь нее на свет, оценивая прозрачность напитка. Водку захотелось хлопнуть одним махом и заесть ее хрустящим малосольным огурцом. Куда-то порастерялись английские сдержанность и аристократизм, столь тщательно отшлифованные многочисленными официальными мероприятиями. К черту все эти вилки с салфетками, крохотные глотки с многозначительными причмокиваниями.

Хлоп! И водочка в утробе.

Пегий вошел в тот самый момент, когда Горовой, пренебрегая одноразовой вилкой, ухватил пальцами здоровущий кусок огурца. Бочок у овоща был малость желтоватый, но это и к лучшему, поядренее будет! За прошедшие несколько дней Пегий явно посвежел. Лицо его приобрело какой-то золотистый оттенок, что свидетельствовало о том, что большую часть времени он провалялся где-то на солнышке. И вообще вид у него был весьма счастливым. Пегий напоминал жениха, стоящего у порога загса.

Наклонив слегка голову, очевидно, подразумевая этим условное «здрасте», он расположился за столом.

— Хотите водочки? — весело предложил Горовой.

— Знаете, я за рулем. Не хочется рисковать. Мы собираемся съездить за город.

В душе Остапа Ильича угнездилась тревога.

— Вы разве пришли не один?

Последовала всего лишь легкая заминка, которая сказала о многом.

— Не то чтобы не один… Я оставил свою девушку в двух кварталах отсюда. Но вы не переживайте, она совершенно ни о чем не догадывается. Я ей сказал, что заверну к другу.