Андрей Анисимов - Призрак с Вороньего холма. Исповедь шлюхи

Митя устал и схватил Олега за руку:

– Папа, долго еще идти? У меня ноги болят.

– Не очень, сейчас пройдем до конца этой улицы, потом еще немного, и будет кладбище, – ответил Олег, поднял Митю на руки и понес.

Глуховское кладбище за всю историю города столько людей никогда не вмещало. Всем до места дойти не удалось. Народ занял дорожки, проходы между могилами. Начались прощальные речи, и чтобы их слышали, выступающие говорили в микрофон. Прощание с Постниковым превращалось в странный митинг. Дольше всех задержал микрофон Стеколкин. Вице-мэр полчаса перечислял деяния усопшего, восхищался его способностями и человеческими качествами. Голенев во время его речи, сжав зубы, всматривался в лица незнакомых людей. Среди толпы он заметил Лену Ситенкову и рядом с ней Трофима. Потом стал изучать памятники по соседству с местом захоронения друга. Его взгляд привлекла свежая могила. На ней стоял камень, уже успевший покрыться патиной, и три железные таблички. Олег имел прекрасное зрение и сумел прочесть. На камне было написано «Ахмедов Халит Абдулаевич 1927–1985» На железных табличках краска оставалась свежей, и имена читались легче. Голенев понял, что рядом с Ахмедовым похоронены три его сына – Тимур, Решат и Надир. Родились сыновья в разные годы, а погибли совсем недавно и в один день. «Наверное, автокатастрофа», – предположил Голенев.

Наконец вице-мэр свою речь закончил. За Стеколкиным к микрофону подошел Максюта. Тот уложился в пять минут, сообщив стандартный набор, произносимый в подобных случаях. Курдюк говорил дольше, но все равно меньше Стеколкина. Полковник назвал Постникова рыцарем нового времени и непоколебимым борцом с преступностью. За ним выступил бывший секретарь райкома Андрей Макарович Телкин. Лозунгов он не произносил, но его бас звучал искренне:

– Товарищи, я по своим убеждениям коммунист. Вы все это знаете. Постников рьяный демократ. По идеологии мы противники. Но Тихон человек с большой буквы, О себе думал меньше всего. Постников думал о других. Я видел его и говорил с ним только один раз. Но поверьте моему опыту, мы потеряли настоящего гражданина страны. И среди нас, коммунистов, настоящих граждан было немного, а среди представителей новой власти их можно пересчитать по пальцам. Поэтому я скорблю вместе с вами. Больше говорить не буду. Рядом со мной человек, лучше всех знающий покойного. Пусть она скажет, – и он вложил микрофон в руку Межрицкой.

Руфина Абрамовна выглядела совершенно больной, и говорить ей было трудно. Олег поддержал ее за локоть. Голос старой воспитательницы дрожал:

– Что я таки, могу сказать? Я потеряла сына. Кто потерял своих детей, меня поймет.

Голенев не хотел выступать. Но Руфина Абрамовна передала ему микрофон, и ему пришлось. Слова Голенева и по тону и по смыслу резко отличались от остальных.

– Прощай, друг, пусть земля тебе будет пухом. Спи спокойно и знай, если в твоей смерти кто-то повинен, ему на этом свете не жить. Это я тебе обещаю, твой друг Олег Голенев.

Наступила зловещая тишина. Редактор Самуил Прудкин подошел к дирижеру оркестра и что-то шепнул ему. Тот кивнул, поднял палочку, музыканты заиграли траурную мелодию, и гроб с телом Тихона Постникова медленно уплыл в землю.

Николай Матвеевич Солохин после похорон мэра не спал всю ночь. В актовый зал прощаться с Постниковым он не пошел. Но на кладбище был, и слова Голенева слышал. Поэтому, когда на следующее утро ему позвонили в дверь и на вопрос «кто там?» он услышал – «Олег Коленев», ноги у кооператора задрожали и он едва сумел затащить свою овчарку Грома в ванную. В квартиру вошли трое. Жена Солохина, Галя, уже укатила на работу. Она служила учетчицей на молокозаводе и начинала свой рабочий день в половине восьмого.

Солохин еще пребывал в пижаме, но Олег и его спутники на его костюм не обратили внимания. Они вошли в комнату, уселись на диван, и Голенев, поморщившись на громкий лай пса из ванной, приказал:

– Рассказывай.

– Что рассказывать? Я сам ничего не знаю.

– Что знаешь. Говори адрес базы, где покупал лодки? Кто отвечал за безопасность праздника. Куда делся сторож Корольков? Почему отказался от работы бухгалтер-охотник? Все по порядку и подробно.

Солохину скрывать было нечего. Он ответил на все вопросы.

Его не перебивали. Когда он закончил, Голенев попросил:

– А теперь опиши мне эту гонку. Как она началась, почему заплыв не сопровождали спасатели. Как получилось, что в лодке Тихона не оказалось спасательного круга. И сам момент, когда он тонул.

Солохин задумался:

– Круг у него был. Куда он делся в момент аварии, я не знаю. Жилет я ему лично надел, он его сам снял уже по ходу дела. А за гонкой я не очень смотрел. У меня забот в этот день полон рот. После заплыва намечалось большое застолье. Я бегал между поварами, собирал посуду, принимал напитки. Смотреть побежал, когда услышал крики. Лодка уже почти затонула. Мэр еще барахтался на воде. Вячеслав Антонович спешил ему на помощь. Но Стеколкин, видно, оторвался далеко вперед. Пока развернулся, пока подгреб, Тихон Иннокентьевич уже два раза уходил под воду. Когда Стеколкин прыгнул, его головы я уже не видел.

– Подожди, – остановил Голенев рассказчика: – Стеколкин подплыл на лодке, Тихон уже ушел под воду. Так?

– Да, так.

– Можешь сказать, сколько прошло времени между тем, как голова Тихона скрылась под водой и когда прыгнул Стеколкин?

– Точно не скажу. Может, несколько минут, а может, секунд. Такое создалось напряжение… Никто времени точно не считал. Не до того.

– Но это было недолго?

– Нет, очень быстро. Я думаю, меньше минуты.

– И сколько Стеколкин находился под водой? – Продолжал допрос Голенев.

– Долго. Мы уже начали волноваться, что и он не выплывет.

Трое афганцев переглянулись.

– Потом он вытащил Тихона. Так?

– Да, он вынырнул, и поплыл к своей лодке вместе с мэром. Но тот уже захлебнулся.

– Кто из гребцов в этот момент был ближе всех от места? – Спросил у кооператора Скворцов.

– Паперный. Директор молокозавода шел третьим, он сильно отставал, но к лодке Стеколкина подплыл раньше других.

– Надо переговорить с мужиком, – вслух подумал Голенев.

– Не помешает. – Согласился Хорьков. – Но главное, выяснить, кто приезжал на станцию и споил Королькова.

– И неплохо бы понять, где сам инвалид. – Добавил Сергей.

– Скажи, Николай, на этой лодке, что утонул Тихон, кто-нибудь хоть раз плавал? – Поинтересовался Голенев у кооператора.

– Нет, я их все спустил на воду за несколько дней до праздника. Как раз уезжал в Москву и хотел проверить, не текут ли. Старику строго-настрого наказал никому лодки не давать. Дед хоть и любил выпить, но голову не терял. Уверен, он не стал бы действовать самовольно.

– А как именно эта лодка досталась Постникову? – Поинтересовался Олег.

– Каждая лодка имела на борту имя. Эта называлась «Победа». Ее и предложили Тихону Иннокентьевичу.

– Кто предложил?

– Кажется, Стеколкин и предложил. Он сказал: «Вы победитель, вам она подходит»

Афганцы снова переглянулись.

– Интересный факт. – Голенев встал и прошелся по комнате: – А кто организовал праздник? Кто вел с тобой предварительные переговоры? С кем ты договаривался об оплате? Ведь ты на этом заработал?

– Ни копейки. Если честно, я хотел услужить начальникам, чтобы потом не доставали. Поэтому о деньгах речи не шло. А готовили пикник в основном Стеколкин, Курдюк и Максюта. Они несколько раз приезжали на станцию, и мы обо всем договаривались. Паперный тоже приезжал один раз. Но его дело – продукты. Он обеспечивал закуски и выпивку.

– Милиция тебя допрашивала? Что их больше всего интересовало?

– Я даже подписал бумагу с обязательством не покидать город. Допрашивал меня следователь Белянчиков. Он с женщиной-криминалистом два часа осматривал лодку, когда ее подняли, и в заводской брак не поверил. Белянчиков мужик дотошный. Но клянусь детьми, я тут ни при чем.

– Спасибо, Коля. – Голенев поднялся и вместе с товарищами направился к двери.

– Может, кофейку? – Предложил хозяин квартиры.

– В другой раз. Сейчас мы поедем к твоему охотнику-бухгалтеру. Надо понять, что его напугало…

– Дед скрытный. – Предупредил Солохин.

– Скрытный, да пужливый. Вот мы его и пужнем, – ухмыльнулся Хорьков.

Солохин закрыл за визитерами дверь и поспешил освободить Грома. Его овчарка давно перестала брехать и, высунув язык, развалилась на кафельном полу.

– Видишь, Гром, как все обернулось. Не знаю, уж поверили они мне или нет, – пожаловался кооператор: – Вот посадят меня в тюрьму, кто будет тебя прогуливать?

Пес побежал в кухню, где стояла его миска с водой. Лакал долго, брызгая с морды на пол, потом подошел к хозяину и лизнул ему руку.

Отто Вербер никогда в русской глубинке не бывал, Пожилой инженер за свою долгую жизнь несколько раз посетил Москву, но дальше Содового кольца советской столицы не видел. Отец Отто, Макс, когда-то жил в России несколько лет. Вербер-старший попал в плен под Сталинградом и работал на стройках по восстановлению разрушенных фашистами городов. Он много где потрудился и хорошо знал русский. Макс и сына учил русскому языку. Хотя Отто особых способностей в лингвистических науках не проявил, его тянуло больше к технике, поэтому он и стал инженером, но немного слов все же запомнил. И это ему весьма пригодилось в теперешней командировке