Андрей Троицкий - Американский брат

– Может быть, этот рыжий из ФСБ?

– Вряд ли. Они на задержания берут много народу. Выносят двери, – и привет… Им в голову не придет присылать какого-то пацана из лесничества. Тем более без прикрытия…

– Да, ты прав. Где он?

– Я видел его из крайнего окна в том крыле дома. Стоял за фургоном. И сейчас там, только сдвинулся к середине кузова. Теперь его не видно. Ничего, тут ему деваться некуда. Вниз по дороге – закрытые ворота. Вокруг забор с колючкой. И снег еще высокий, далеко не убежишь.

– Наверняка это сумасшедший. Сбежал из дурки. Надо обойти его с двух сторон. Сколько у нас людей?

– Еще трое.

– Надо узнать, что ему нужно. Скажи своим парням, чтобы зашли слева и справа. Пусть пока не стреляют.

Львов подошел ближе к окну. Фургон стоял на прежнем месте. На асфальте лежал охранник в меховой шапке и не шевелился. Львов решил взять инициативу в свои руки, с ружьем в руках он вышел из кабинета, промчался по коридору, толкнул дверь и оказался на крыльце. Отсюда хороший обзор, а наблюдающий остается в безопасности, его спасают два толстых бревна, поддерживающих навес над ступеньками. Львов прижался к бревнам, чувствуя плечом их ледяной холод, выглянул и прокричал:

– Эй, что тебе нужно?

Ответа нет. Львов набрал в легкие побольше воздуха и крикнул:

– Это ты стрелял?

И опять нет ответа. Львов злился на этого рыжего парня, злился на себя, что выскочил на мороз в тапочках на босу ногу и легком костюмчике. Надо возвращаться, долго так не простоишь. Холодно, от мороза слезятся глаза. Он заскочил в дом, натянул чье-то пальто, висевшее в прихожей, и меховую шапку. Долго не мог найти сапоги или ботинки, потом возился с заевшей молнией. Наконец, снова оказался на улице, вжался в столб. И сразу увидел движение за деревьями.

Парень уже отбежал подальше от фургона и теперь стоял вдалеке, почти у забора, прячась за старой сосной. Ну вот, охранники, когда была возможность, не срезали этого психа прицельным выстрелом, дали ему убежать далеко. Львов вскинул ружье и прицелился, глаза продолжали слезиться, до сосны слишком далеко, силуэт дерева расплывался перед глазами. Львов увидел, как парнишка сделал несколько коротких перебежек от дерева к дереву. Он по непонятной причине снял с себя куртку и теперь держал ее в одной руке. Парень подскочил к забору, вскарабкался на него за пару секунд, словно обезьяна, бросил куртку на нитки колючей проволоки и через секунду оказался с другой стороны забора.

– Черт, – сказал Львов. – Ну, надо же… Ловкий, гад. Я же говорю, это сумасшедший. Форменный псих. Сюда прибыл прямо из дурдома.

Он хотел еще что-то добавить, но не успел, раздался взрыв, панораму зимнего леса накрыла высокая огненная волна, утопившая Львова, его дом, его охранников, его деньги и его будущее.

Илья Антипов стоял в лесу среди деревьев сжимая в руке мобильный телефон. Он видел, как поднялся столб огня и черного дыма. Взрывной волной повалило забор, две сосны, стоящие близко к дому, вспыхнули словно сухие спички, огонь поднялся к кронам деревьев и сжег их за несколько секунд. Сверху посыпался снег и сухие сосновые иглы. Теперь надо торопиться. Он бросил телефон подальше и взял направление на север, но сбился с правильного направления и бродил по лесу около полчаса.

Снег местами доходил до колен, сверху он немного подтаял, а ночью, когда ударил морозец, снова замерз, образовав ледяную корку, слишком тонкую, чтобы по ней можно было идти, не проваливаясь. Еще через четверть часа Илья все-таки вышел к дороге и направился ее краем в сторону Москвы. Через километр он наткнулся на машину, оставленную здесь еще ночью. Он сел за руль, включил радио и поехал к городу.

Джон открыл дверь подъезда магнитным ключом. Чтобы не встретиться с соседями, не стал вызывать лифт, пешком поднялся на восьмой этаж, – дом старый, люди живут здесь годами, хорошо друг друга знают, если встретят незнакомца, – наверняка запомнят. Он нажал кнопку звонка на всякий случай, точно зная, что внутри никого нет, сегодня Лика Перумова до трех часов будет торчать на репетиции спектакля по свой пьесе, затем перекусит в любимом тайском ресторане, еще час-полтора проведет в салоне «Империал», – по четвергам ей укладывают волосы и делают маникюр.

Многое зависит от автомобильных пробок. Если дорога свобода, Лика доберется до дома в шесть вечера, если не повезет – часом позже. Всегда приятно иметь дело с людьми точными и пунктуальными, – знаешь, чего от них ждать. Лика живет по расписанию, передвигаясь по жизни от станции к станции с точностью курьерского поезда. Она аккуратна, вежлива, предсказуема и, главное, всегда знает, чего хочет.

Он повернул ключ, и перешагнув порог, закрыл за собой дверь, прислушался. Через приоткрытую дверь балкона слышно, как во дворе кричат мальчишки. Лика покрасила стены прихожей в нежно-фиолетовый цвет, но не ровным цветом, это для нее слишком просто, – а какими-то пятнам, формой они напоминают декоративных рыбок. Джон почему-то подумал, что на таком пятнистом фиолетовом фоне эксперты-криминалисты, не сразу разглядят кровавые пятна.

В полутьме он наткнулся на старинную ширму из розового дерева, на темном атласе – белые контуры женских фигурок в длинных кимоно. Лика была влюблена в Японию, ездила туда раз в год и скупала всякий местный хлам, современные поделки, которые продавцы выдают за изысканный антиквариат. Джон быстро прошелся по всем комнатам, задержался в ванной, встал возле умывальника, – нет мыла. Он открыл напольный стеклянный шкафчик, набитый всякой всячиной, нашел кусок мыла, снял бумажную обертку и сполоснул руки под струей воды.

Затем направился на кухню, в запасе еще много времени, можно выпить кофе, только нужен растворимый, чтобы Лика, когда войдет в квартиру, не почувствовала запаха. Он согрел чайник, сделал большую чашку кофе, добавил сливки и сахар. Не включая свет, прошел в большую комнату, окна которой выходили во двор, сел в низкое кресло, сделанное на японский манер, низкое, без подлокотников. Вытащил пистолет, передернул затвор, взвел курок и положил оружие на столик.

На открытых полках бессчетное множество японских фарфоровых фигурок в разноцветных кимоно, куколки, фонарики из рисовой бумаги. Две ширмы в разных углах, у них нет практического назначения, но это важная деталь интерьера, на стенах – раскрытые вееры всех возможных расцветок. Наконец прямоугольное зеркало в рост человека, обрамленное бамбуковой рамой. Зеркало на колесиках, его можно передвигать по комнате, словно ширму.

Джон сидел в кресле спиной к двери, смотрел в зеркало и видел полутемную прихожую, входную дверь и деревянную старинную вешалку. За окном серый пасмурный день превращается в ненастный вечер. Детские голоса пропали, шум улицы стал громче. Сегодня многое зависело от удачи.

Джон знает, как в этом городе охраняют государственных чиновников и серьезных бизнесменов, когда те ходят по бабам. Если дом многоквартирный, босс ждет внизу, в машине. Вооруженная охрана поднимается на последний этаж, заглядывает на чердак, спускается вниз по лестнице до первого этажа, проверяя, не спрятался ли злоумышленник в подъезде, осматривают ниши в стенах, темные коридоры… Когда осмотр завершен, босс в сопровождении одного-двух охранников поднимается к даме своего сердца. Возможны отступления от этой схемы, но незначительные.

Тут Джон обратил внимание, что в квартире теперь пахнет по-другому. Теперешний любовник Лики, пользуется одеколоном с резким стойким запахом. Борис был здесь неделю назад, сандаловым деревом и какой-то особой химией, не имеющей названия, – терпкой и горьковатой, – воздух пропитан до сих пор. И еще дух сигар, – его ни с чем не спутаешь. Говорят: Борис выкуривает одну после обеда и одну после ужина.

Кофе давно остыл, Джон, готовый задремать, сидел, опустив голову и закрыв глаза. Ровно в шесть он вышел из сонного оцепенения, поднялся, вошел в прихожую и вывернул лампочку. Встал рядом с дверью, прислонившись спиной к стене, и увидел в зеркале свое отражение. Он вытащил шприц с короткой тонкой иглой, снял колпачок. В шесть с минутами подъехал лифт, было слышно, как ключ вошел в скважину, щелкнул замок. Лика переступила порог, потянулась к выключателю. Но свет не загорелся.

Он шагнул вперед, одной рукой прижал Лику к себе, другой рукой воткнул шприц в шею, Плечом захлопнул дверь. Лика пыталась вырваться и закричать. Меховой воротник ее пальто, облепленный растаявшими снежинками, щекотал нос Джона. Сопротивление стало слабеть, Лика обмякла, колени подогнулись, он подхватил ее, поднял на руки, перенес в спальню и положил на кровать. Сел рядом и включил лампу на тумбочке. Глаза Лики были широко раскрыты, полные слез и невыразимого ужаса, они потемнели, зрачки расширились. Он бросил шприц на пол, минут десять неподвижно сидел на краю кровати, смотрел на коврик под ногами, исписанный японским иероглифами.