Светлана Шиловская - Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

— Силантий до станции не доберется даже за сто рублей, и вы прекрасно это знаете, — любезно парировал резкие выпады Кубацкого Юрлов. — Что касается кого-нибудь другого, то я с радостью изложил бы ему свои выводы и с величайшим наслаждением перешел бы на положение простого гостя в доме князя. Поверьте, мне не доставляет никакого удовольствия держать вас под арестом, равно как и остальных, без сомнения, прекраснейших и достойнейших людей — под подозрением. А что касается вашего вопроса, то в настоящий момент продвижение следствия зависит только от степени откровенности — вашей, батюшки и господ Беклемишева и Скальцова. Вот мы с Павлом Владимировичем с утречка уже побеседовали по душам, и многое стало на свои места. Того же жду от вас!

— В таком случае, что же вы хотите услышать? — терпеливо выслушав Юрлова, вскинулся Кубацкий. — Я готов вам поведать даже интимные тайны своей семьи, лишь бы снять с себя оскорбительный и неудобный статус арестанта.

— Вадим Викентьевич, меня совершенно не интересуют интимные тайны вашей семьи, — глядя на Кубацкого, тихо произнес Михайло Яковлевич. — Но зато мне крайне любопытны обстоятельства ваших отношений… с Анной Шмиль!

Немая пауза, последовавшая после этих слов, прервалась звоном чайной ложечки, некстати выпавшей из рук Скальцова.

— Я не совсем вас понимаю, сударь, — справившись с собою, ледяным тоном произнес Кубацкий.

— А и понимать тут нечего, любезнейший Вадим Викентьевич, — с трудом нагнувшись за ложкой и протянув ее смутившемуся отчего-то Скальцову, безразличным тоном ответил Юрлов. — Помните, я вчера показывал всем тетрадочку — дневник покойной? Так вот, к сожалению для вас и к счастью для следствия, убитая была достаточно… откровенна на его страницах…

Кубацкий изменился в лице — второй уже раз за какие-то пятнадцать часов. Признаться, я и ожидать не мог, что невозмутимый апологет дендизма способен на такое: если бы он носил монокль, я готов был бы держать пари, что и ночью сей предмет не выпадет из его глазницы ни при каких обстоятельствах! Неужто и в самом деле правда, что дикарка Анна и Кубацкий… Нет, я, наверное, плохо разбираюсь в людях!

— Я могу ознакомиться с этим документом? — потухшим голосом спросил Вадим Викентьевич.

— Конечно, нет, — неожиданно развеселился Юрлов. — Вы же должны понимать, тайна следствия и все такое… Таким образом, голубчик, я могу просуммировать некоторые факты: амурные отношения с покойной, находившейся к тому же на третьем месяце беременности — да, да, господа! Именно так! — раз, необъяснимая отлучка на промежуток времени, достаточный для совершения убийства, — два, портсигар, найденный на месте убийства, — три… Поверьте, Вадим Викентьевич, такого набора доказательств с лихвой хватило бы даже для самого нерадивого следователя. Я же, смею надеяться, к таковым не отношусь, по крайней мере, сам о себе придерживаюсь иного мнения… Да вот и Сергей Диомидович подтвердить может, как-никак давно знакомы! И мой вам совет: бросьте свой обычный снисходительный тон, меня им не проймешь, вон, на Дарью Аркадьевну впечатление им производите, а я, сударь мой, такого повидал за тридцать лет службы, что ваше англичанство, право, для меня — что капризы пятилетнего мальчика для старой няни, ей-богу!

— Послушайте, а вы не допускаете мысли, что все это — чей-то хитроумный замысел, что я просто пал жертвой обстоятельств? — глухо спросил Кубацкий, невидящими глазами уставясь в одному лишь ему видимую точку на скатерти.

— Отчего же не допускаю? Очень даже допускаю, — охотно согласился Юрлов. — Но пока других фактов у меня нет, если не считать подозрительные отлучки святого отца, Сергея Диомидовича и господина Беклемишева… А факты, увы, свидетельствуют против вас! Посему я вынужден вас расспросить поподробнее, с пристрастием, о сути ваших отношений с покойной.

— При всех? — совершенно растерялся Кубацкий.

— Зачем же при всех, — успокоил его Юрлов. — Вот сейчас позавтракаю, по рюмочке с Павлом Владимировичем, как договаривались, выпьем — да и уединимся с вами на часок-другой!

— А про беременность, извините, вы тоже из дневника узнали? — недоверчиво фыркнул Скальцов.

— А уж этого, извините, я вам сказать не могу, Сергей Диомидович, — мельком взглянув на меня, точно жалея, что неосмотрительно посвятил меня в служебную тайну, отрезал Юрлов. — Человек вы опытный, меня достаточно знаете и можете вспомнить, что голословно я ничего не утверждаю. Частично ваше любопытство смогу удовлетворить только при приватной беседе — надеюсь, вы не откажете мне в ней сегодня!

— Не знаю, чем смогу вам помочь, — причмокнул, точно вспомнив о своей омерзительной привычке, Скальцов.

— Ой ли, Сергей Диомидович? — Михайло Яковлевич с довольным видом сложил ручки на животе и недоверчиво, словно огромная, тучная птица, склонил голову к плечу. — Памятуя вашу прежнюю репутацию, да плюсом — чрезмерно частые визиты в Медынское…

— При чем тут моя репутация? — нервно выкрикнул Скальцов. — Вы в один котелок-то суп с… компотом не мешайте! Если мы и были когда-то знакомы, вам никто не дает права с таким предубеждением относиться ко мне и приплетать сюда былые… былые… — И он замялся, пытаясь смягчить вырывавшееся с губ слово, наиболее точно характеризующее недавние проделки этого стареющего бонвивана.

— …ошибочки! — любезно закончил за него я, уже не в первый раз откровенно наслаждаясь и замешательством Скальцова, и растерянностью Кубацкого, и невозмутимостью старого следователя.

— Молокосос! — взорвался Скальцов, оборотясь ко мне налитыми кровью глазками.

— Всегда к вашим услугам! — оживился я. Не сомневаюсь, что в поединке — хоть кулачном, хоть на любом виде оружия, победа осталась бы за мною, а потому несдержанность Сергея Диомидовича не могла не развлечь меня. — Господа, прошу вас быть свидетелями: только что этот господин изволил оскорбить меня, чего, разумеется, я просто так оставить не могу! За подобные оскорбления в моем кругу, — я нарочито акцентировался на последних словах, намекая на сомнительное происхождение и образ занятий Скальцова, мягко выражаясь, не приветствовавшийся среди сливок столичного общества, — обычно следует незамедлительный вызов, и я не собираюсь спускать этому господину, даже принимая во внимание его возраст и незавидное сложение!

— Павел Владимирович! — повысил голос Юрлов, не без удовольствия, впрочем, наблюдая за сменой краски на лице Скальцова: из пунцово-красного оно сделалось белее бумаги. — Оставим гвардейские замашки, мы здесь не в столичном клубе! Думаю, нам достаточно одного трупа! А Сергей Диомидович, уверен, незамедлительно принесет вам свои извинения за столь необдуманные слова! Так ведь, Сергей Диомидович? Вы ведь не относите себя к красавцам-гвардионусам, что за один косой взгляд охотно встают к барьеру? А?

На Скальцова было смешно и жалко смотреть. Поняв, что он явно перегнул палку, Сергей Диомидович поднял на меня бегающие глазки и, насильственно улыбаясь, выдавил:

— Прошу извинить, Павел Владимирович, — виноват, не сдержался!

Благодушно усмехнувшись, я с некоторым разочарованием закончил спектакль в назидательном тоне, не удержавшись, правда, от ехидства:

— Впредь, сударь, я бы попросил вас следить за выражениями! Если в кругу вашего общения такие слова, возможно, и приняты, то я не стану более выслушивать подобного!

Закончив, я откланялся и вышел на веранду. Водный катаклизм и не думал заканчиваться, перейдя в следующую фазу: дождь из беспрерывного сделался более редким, зато каждая его капля, кажется, была не менее виноградины. Одна из них, сорвавшись со стрешни, упала мне за шиворот, заставив съежиться и перейти в более безопасное место. Закурив, я еще раз припомнил давешнее свое поведение и довольно хмыкнул: определенно, я был на высоте, заставив этого индюка Скальцова выйти из себя и ловко водворив его на подобающее ему место, а также заняв освободившуюся после развенчания ставшего в одночасье нелепым Кубацкого вакансию светского льва. Жалко, что этого не видела моя кузина, — думаю, после сегодняшнего разговора едва ли ее желание непременно выскочить замуж за этого dandy оставалось по-прежнему столь же пылким! Кстати, было бы недурно узнать, о чем его станет выспрашивать Юрлов! Щелчком откинув немедленно, еще на лету, погасшую папиросу, я решительно направился назад, озаренный внезапно пришедшей мне в голову идеей.

В гостиной было уже пусто, только из дальних комнат слышались недовольный голос князя, отчитывавшего за какую-то провинность старика Василия, и вторивший ему дискант Авдотьи Михайловны, как всегда, принявшей сторону мужа. Поднявшись к себе, я заперся на ключ, подойдя к балконной двери, тихо отпер защелку и, накинув плащ, вышел наружу. Дело в том, что комната Кубацкого находилась рядом с моей и соединялась с нею общим балконом, проходившим по всему фасаду. Подкравшись к окну, я замер и вслушался. Несмотря на барабанную дробь, выбивавшуюся дождем по козырьку, сквозь приоткрытую форточку можно было кое-что услышать. Оглядевшись, я убедился, что на дворе, слава богу, нет ни души, а то, право, наверное, я бы имел перед случайным свидетелем несколько бледный вид, и, весь обратившись в слух, замер.