Елена Арсеньева - Лесная нимфа

– Терпения? – спросил Внеформата, и голос его задрожал. – Пошла ты… Быстро говори, кто сидит рядом с тобой.

Алена посмотрела на Анненского и покачала головой. Это означало, что она не намерена его выдавать, – и будь что будет.

Анненский посмотрел на Алену и тоже покачал головой. Это означало, что он не намерен заставлять ее за него отдуваться.

Они не сказали друг другу ни слова, но Алене чудилось, что эхо их слов звучит в тесном салоне старой, побитой «Лады». Наконец Анненский усмехнулся, а потом протянул руку к ее телефону.

Алена передала ему трубку и сцепила пальцы, пытаясь унять их дрожь.

– Привет, Бугорок, – негромко сказал Анненский, держа трубку одной рукой, а другой чуть поворачивая руль, чтобы просочиться в щель между двумя машинами и выехать в другой ряд, который двигался вроде бы немного быстрее, чем тот, в котором зажало их. – А я думал, что ты меня узнал.

– Узнал, только глазам не поверил, – прозвучал ответ. – Привет, Кролик. Значит, это ты изуродовал мой «Лехус»?

– Извини, – сказал Анненский. – Извини, я напрасно это сделал. Но в ту минуту твоя блондиночка меня си-и-ильно разозлила. Я редко злюсь, но тут не сдержался. Можешь дать мне в морду, если тебе станет легче. У меня есть приятель – классный мастер. Он сделает ремонт, а я за него заплачу. Может быть, сойдемся на этом?

– Твой приятель из этого «Автосарая», что ли? – В голосе Внеформата пронзительно провизжало презрение. – Да у меня такие мастаки в моем сервисе парашу выносили.

Анненский быстро покосился на Алену.

«Он и правда сидел, этот Бугорок, – подумала она. – Это раз. Во-вторых, он признал, что у него был автосервис. В-третьих, он следил за нами, в самом деле следил. И сейчас он где-то здесь, он не врет».

– Ну, это ты зря, – спокойно проговорил Анненский. – Если хочешь, можешь посмотреть, как он отрихтовал мою «Ладу». И следа не найдешь. Кстати, мой «Рено», который покурочила твоя блондиночка, отладил тоже он. Поэтому он и правда отличный мастер. И чего только не знает! Я вот сегодня спросил его, отчего это у одного «Лехуса» два дня подряд аэрбеги вылетают. Он считает, что если пытаться ставить в автомобиль восстановленные подушки, до добра это не доведет. На этом самом и погорела в свое время некая фирма «Лес». Интересное название. Правда? Кстати, я слышал, что этой фирмой от нижегородской прокуратуры занимался Никита Лосев. Помнишь такого? Тогда, на берегу Ветлуги, он тебе руки заламывал. Помнишь? Ты с ним расквитался, правда, Бугорок? За все расквитался. И кто у тебя теперь на очереди? Я? Дуглас? Кто еще?

– Кролик! – взвизгнул Внеформата. – Кролик!

– Я уже давно не Кролик, – спокойно проговорил Анненский. – Уже двадцать четыре года. Понял?

И отнял от уха трубку, потому что в ней тонко и пронзительно запикали гудки.

Прошла неделя, по радио сводка погоды по-прежнему скучно пророчила: без осадков да без осадков. За Волгой горели торфяники, и воздух, особенно в безветрие, был тяжел и застоен, а ветер наносил только дым и гарь. Но вот однажды, выйдя из отделения, Наталья почувствовала, что в атмосфере что-то изменилось. Выцветшая голубизна неба сгустилась в темные тучи, все притихло, как перед грозой. Однако, начавшись ливнем, дождь вскоре стал обычным: сильным и занудным, и все, кто в первые минуты радовались ему и, запрокидывая головы, ловили капли губами, тотчас промокли и устали от него, и поругали радио за то, что, конечно, оставили зонты дома, поскольку дождя не объявляли, и подумали, что такой дождь – надолго. Пожары он, может быть, и погасит, но все, что не сгорело от солнца на огородах и садах, теперь непременно размокнет и сгниет, так и не созрев толком. А дождь все продолжался…

Наталья вымокла сразу, но все же не стала прятаться в автобус, пошла пешком. Странно, как ни тяжелы были поиски четверки, теперешние допросы изнуряли куда больше. Сопливые слезы Олега Табунова, приветливая бестолковость Юры Степцова, который единственный из всех не был взят под стражу, безнадежная ненависть Лескова… И молчание Димы. Она не могла спросить у него, что все-таки случилось с его душой: перелом или только надлом? И допрашивать его, конечно, было пока нельзя: он лежал под капельницей, и Анненская уже успела дозвониться до начальника областного УВД и обвинить Наталью в систематической травле сына. Теперь надо писать объяснительную, но это ничего: куда хуже – встречи с родителями преступников, которые сейчас ненавидели Наталью всей силой ненависти и собственной вины перед их детьми. Им казалось, что пропасть еще не разверзлась перед их сыновьями, что прикрыть их от правосудия, от Натальи – значит спасти их. Она уставала за эти дни до отупения и была рада, что дочка снова в пионерском лагере, на третью смену. Из-за этого мать перестала разговаривать с Натальей, даже не звонила.

Она шла под дождем и думала все об одном, о следствии, вспоминала, как Лесков менял показания, пытаясь свалить вину на Анненского, и обморок матери Юры Степцова, увидевшей фототаблицу дела об убийстве Долининой, и недавний разговор с Гришей, который был совершенно искренне обижен на Лосева и Дугласа, оставивших его в городе, не взявших в милицейский катер, не допустивших к поискам и задержанию преступников… И еще он сказал, что родители Маши отправили ее к родне в Пензу, там она и в институт на будущий год поступать будет, потому что в этом уже не успела. И он так и не видел ее…

– Наталья Сергеевна! – позвал девичий голос.

Наталья повернулась, почему-то ожидая увидеть Люду. Но она ведь еще в больнице. А это была Татьяна. Не сказать чтобы она стала исхудалой и изможденной, но сейчас, тоже без зонта, в прилипшем к телу нарядном платье, с повисшими мокрыми волосами, она показалась Наталье жалкой.

Однако жалеть ее не хотелось. Наталья сдержанно поздоровалась, но не сбавила шага. Тогда Татьяна пристроилась рядом. Шли молча.

– А моя мама замуж выходит, – сказала вдруг Таня.

– Да? – спросила Наталья. – За кого?

– За одного врача. У них сегодня свадьба.

– Сегодня? А почему же ты здесь?

– А меня не позвали, – невесело улыбнулась Татьяна. – Да я и не хочу мешать. Там их знакомые собрались, тесно… У нас же одна комната. Хорошо, что год учиться осталось, потом распределение. Мы хотели вместе с Людой куда-нибудь, а теперь я не знаю, как… Может, к отцу в Москву уеду. Он вроде обещал работу мне найти. Кондитера везде возьмут, что в Москве, что в Горьком, какая разница.

Наталья опустила глаза. Через некоторое время Таня заговорила снова:

– А Люда велела мне передать, что не хочет меня видеть.

– Ничего. Это пройдет, – тихо ответила Наталья.

– Ее мама меня прогнала. – Казалось, Танин голос вот-вот закапает мелкими капельками вместе с дождем по асфальту.

– И это пройдет, – повторила Наталья. – Они тебе простят.

– Почему вы так думаете? – Таня глядела себе под ноги.

– Они тебя любят.

Таня даже присвистнула.

– Да, да. Оттого Люда и мучилась так. Любят и простят. Надо только подождать.

И они опять пошли молча.

– А наша Валя Сазонова в Никиту Викторовича влюбилась! – сказала Таня насмешливо, будто хотела этой забавной, с ее точки зрения, историей разрядить обстановку. – От мужа хочет уходить. К нему, к Никите Викторовичу. А мы-то с Людкой думали, что…

Она умолкла.

Наталья ничего не ответила. А что она могла сказать? Что тоже думала?

Ну вот и надумала…

Небо было таким серым, будто дождь не прекращался с прошлого лета. Мутный, серый. Наталья вдруг вспомнила, что Лидочка не взяла с собой в лагерь резиновые сапожки. Уже так привыкли, что все нет да нет дождя, что и забыли про них. Если непогода затянется, Лидочка там так и будет с мокрыми ногами.

Ничего страшного, завтра их можно было бы отвезти, но это почему-то не пришло в голову Наталье. Сердце зашлось от жалости к Лидочке и себе. Захотелось позвонить маме, но мама не хочет с ней разговаривать…

– Наталья Сергеевна! – Голос Тани опять звенел и рвался. – А как он? Леша?

Наталья быстро глянула на девушку, но промолчала.

– Про это нельзя спрашивать, да? Вы меня презираете?

Что ей могла сказать Наталья? И что она могла сказать тому же Грише?

– Презираете, – зло усмехнулась Татьяна. – Да и на здоровье. Все равно я буду его ждать. И еще посмотрим, кто из нас будет счастливей! Потому что любовь у каждого своя.

– В самом деле, – сказала Наталья, почему-то удивившись этим словам, таким точным и таким ошибочным. – Она своя у каждого… У меня, у тебя… Но у тебя с этим Лешей она тоже будет не одна на двоих, а у каждого – своя. Или, быть может, только одна – твоя.

– Это мы еще посмотрим! – выкрикнула Татьяна и бросилась прочь, и скоро серая завеса дождя скрыла ее от Натальи.

– Что вы наделали, – пробормотала Алена, беря телефон и удивляясь, почему он прыгает в ее руках. – Зачем вы ему сказали?.. Вы же всех подставили, и себя, и меня, и Дугласа, и даже Чингис… в смысле, даже Петряя! Он теперь всех нас… по очереди…