Дик Фрэнсис - Напролом

— Он пугал меня твоим отцом и дедом. А когда ты подрос, он говорил мне, чтобы я бил Кита Филдинга, он учил меня драться, он говорил, что в один прекрасный день нам с тобой придется драться… Я обо всем этом забыл… но теперь вспоминаю.

Я вздохнул.

— Мой дедушка дал мне боксерскую грушу и научил меня бить по ней. «Это Бобби Аллардек, — говорил он. — Врежь ему как следует!»

— Ты что, серьезно?

— Спроси у Холли. Она знает.

— Какие же сволочи!

— Ничего, теперь с этим покончено, — сказал я. Мы расстались, и я позвонил Даниэль и спросил, как насчет ленча, чая и обеда.

— Ты что, собираешься все это съесть? — удивилась она.

— Ну либо все, либо хотя бы что-то…

— Тогда все!

— Сейчас приеду.

Она открыла дверь особняка на Итон-сквер, как только я затормозил у кромки тротуара. Она подошла к машине танцующей походкой. Жакет с цветочным узором напоминал о лете, пушистые волосы были подвязаны ситцевым платком.

Она села в машину рядом со мной и поцеловала меня, уже привычно.

— Тетя Касилия передает тебе привет и надеется, что мы приятно проведем время.

— И вернемся к полуночи?

— Наверно, да. А ты как думал?

— Она знает, когда ты возвращаешься?

— Конечно! Я иду к себе мимо их комнат — они с дядей Роланом спят отдельно, — а полы скрипят. Вчера она окликнула меня и спросила, хорошо ли я провела время. Она сидела в постели, читала и, как всегда, выглядела сногсшибательно. Я рассказала ей, где мы были, показала шкатулку… мы довольно долго разговаривали.

Я посмотрел ей в глаза. Она ответила мне серьезным взглядом.

— Что она сказала? — спросил я.

— А, так для тебя важно, что она скажет?

— Да.

— Я думаю, она будет рада.

— Так что же она сказала?

— Не сейчас. Потом расскажу, — она улыбнулась лукавой, таинственной улыбкой. — Так как насчет ленча?

Мы отправились в ресторан на башне, откуда открывался вид на весь Лондон.

— Консоме и клубника… Ну, с тобой не растолстеешь! — сказала она.

— Возьми сахару и сливок.

— Если ты не будешь, я тоже не буду.

— Ты и так достаточно стройная.

— Тебе не надоело?

— Жить впроголодь? Конечно, надоело.

— Но ты не сдаешься?

— Лишний фунт веса в седле, — кисло объяснил я, — может означать отставание на корпус у финишного столба.

— Вопрос снимается.

За кофе я спросил у нее, куда ей хотелось бы поехать, но предупредил, что по воскресеньям в Лондоне почти все закрыто, тем более сейчас, в ноябре.

— Я хотела бы посмотреть тот дом, где ты живешь, — сказала Даниэль.

— Я хотела бы побывать в Ламборне.

— Ладно, — сказал я и повез ее по шоссе М-4 на запад, в сторону Девона. На этот раз я добросовестно соблюдал все ограничения скорости. Вскоре мы въехали в Ламборн — нечто среднее между большой деревней и маленьким городком, где на главном перекрестке возвышалась церковь, а в конюшнях стояло не меньше тысячи чистокровок.

— Как тихо! — сказала она.

— Воскресенье.

— А где твой дом?

— Мы проедем мимо, — сказал я. — Но внутрь заходить не станем.

Даниэль была озадачена и, похоже, разочарована. Она искоса взглянула на меня.

— А почему нет?

Я объяснил, что ко мне вламывались, и в полиции сказали, что мой дом обыскали.

— Взломщики не нашли ничего, что им было нужно, и ничего не взяли. Но даю руку на отсечение, что они кое-что оставили.

— Что ты имеешь в виду?

— Таракашек.

— «Жучков»?

— Угу, — сказал я. — Вон он!

Мы медленно проехали мимо. Никаких признаков жизни в доме не наблюдалось. Никаких мордоворотов с острыми ножами в кустах. Да откуда бы им и взяться, три дня ведь прошло! Холодно, скучно… Но наверняка они где-то сидят и подслушивают, либо те же двое, либо другие.

Мой коттедж был кирпичный, довольно обыкновенный. Он гораздо лучше смотрелся в июне, обвитый розами.

— Внутри там неплохо, — сказал я.

— Да? — голос ее звучал уныло. — Ну, о'кей. Нельзя так нельзя.

Я развернулся, въехал на холм и подвез к своему новому дому.

— Ой, а это чей? — спросила она. — Классный какой!

— Это мой. — Я вылез из машины и выудил из кармана ключи. — Он сейчас пустой. Пошли посмотрим.

Ясный день уже клонился к вечеру, но косые солнечные лучи били прямо в окна, освещая большие пустынные комнаты. В доме было холодно, но я включит центральное отопление — оно работало безупречно. В некоторых комнатах уже висели лампочки, но без абажуров. Ни занавесок. Ни ковров. Паркетные полы, выметенные, но еще не натертые. И повсюду — следы строительных работ.

— Только начали красить, — сказал я, отворяя двустворчатую дверь, ведущую из прихожей в гостиную. — Им придется поторопиться, иначе я перееду в недоделанный дом.

В гостиной стояли козлы — там красили потолок. Возле козел красовался неровный строй банок с краской, а пол был застелен старыми мешками, чтобы не запачкать паркет.

— Какой здоровый! — сказала Даниэль. — Просто невероятно!

— Здесь классная кухня. Кабинет. Уйма всего. — И я рассказал ей про бывшего хозяина, который обанкротился. — Он его для себя строил.

Мы обошли весь дом и под конец очутились в комнате, расположенной сразу за гостиной. Здесь я собирался устроить спальню. Похоже, маляры начали именно с нее: комната была полностью отделанной, пустой и чистой. Ванная покрашена и выложена плиткой, свеженатертый паркет слабо блестит, и на белых стенах — квадраты света от заходящего солнца.

Даниэль подошла к окну и выглянула во двор. Сейчас там было грязно и мокро, но летом там будет терраса, герани в вазонах… Та женщина, которая мне нужна… в нужном месте, в нужное время…

— Займемся любовью в моей спальне? — спросил я.

Она обернулась. Заходящее солнце обрисовывало ее силуэт, волосы светились насквозь, словно ореол, а лицо оставайтесь в тени, и я не мог понять, что она думает. Казалось, она все еще прислушивается к тому, что я только что сказал, желая понять, не ослышалась ли она.

— Что, прямо на голом полу? — ее голос звучал ровно, дружески и беспечно.

— Н-ну… можно мешки принести…

Она поразмыслила и сказала:

— О'кей.

Мы принесли из гостиной несколько мешков и выложили из них прямоугольник с подушками.

— Мне случалось видеть брачные ложа получше этого, — заметила Даниэль.

Мы не спеша разделись донага и бросили одежду на пол как попало. Ничего нового мы не увидели. Она оказалось такой, как я и думал: стройная, с округлостями везде, где надо. Сейчас ее кожа мягко светилась на солнце. Она протянула руку, коснулась пальцами швов, подживающих синяков, всего, что было ей уже знакомо.

— Скажи, — спросила она, — а когда ты смотрел на меня вчера на скачках, во время награждения, ты как раз об этом и думал?

— Ну да, что-то в этом духе. А что, было так заметно?

— Это просто бросалось в глаза!

— Я тоже испугался, что все заметят…

После этого мы почти не разговаривали. Некоторое время мы стояли, а потом легли и, лежа на жестком полу, застеленном мешковиной, узнали друг о друге все. Мы наслаждались и дарили наслаждение, дразнили и отступали, шептали что-то друг другу на ухо и наконец слились в объятиях с первобытным, захватывающим дух пылом.

Солнечный свет медленно угасал. В небе еще горел закат, и ее глаза и зубы блестели в поздних отсветах, но в ее волосах уже сгущалась тьма.

Мы долго лежали рядом и отдыхали. Наконец Даниэль прозаично спросила:

— Я так понимаю, что горячей воды в доме нет?

— Должна быть, — лениво ответил я. — Раз отопление работает, значит, и горячая вода быть должна. Все работает: и свет, и водопровод.

Мы встали, пошли в ванную, включили воду, а свет включать не стали. В ванной было темнее, и мы двигались в полумраке, словно тени, почти не видя друг друга, лишь угадывая присутствие другого.

Я включил горячий душ. Даниэль вместе со мной шагнула в ванну, и мы снова занялись любовью под упругими струями воды, лаская друг друга нежно и страстно. Она обвила руками мою шею, ее живот прижимался к моему… Мне еще никогда в жизни не приходилось до такой степени сливаться с женщиной. Наконец я выключил воду.

— Полотенца нет, — сообщил я. — Ничего, мешки сгодятся.

Мы разобрали свое ложе, вытерлись, оделись и поцеловались еще раз, целомудренно, чувствуя себя свежими и чистыми. Было уже почти темно, когда мы снова расстелили мешки в гостиной, выключили отопление, вышли из дома и заперли дверь.

Перед тем как сесть в машину, Даниэль еще раз оглянулась на дом.

— Интересно, что он думает?

— Он думает: «Вот так так!»

— Ты знаешь, на самом деле и я тоже.

Мы вернулись в Лондон не по шоссе; а по старым дорогам, петляя по улицам многочисленных городков, пустынным в этот воскресный вечер, останавливаясь у светофоров, короче, растягивая путешествие. В конце концов, я припарковал машину в центре Лондона, и мы немного побродили по городу, читая меню ресторанчиков. Мы пообедали в шумном французском бистро. Там были красные клетчатые скатерти и гитарист неопределенного пола. Мы сидели в уголке и держались за руки. Потом нам подали счет, написанный мелом на грифельной доске.