Ирина Арбенина - Чертова баба

«И у этих двоих обрушилась вся налаженная жизнь, — подумала, глядя на свою собеседницу, Светлова. — Было отчего!»

— Знаете, что Стае сказал мне, убеждая ему помочь? — продолжала Лидия Евгеньевна. — Он сказал: «Я просто таким странным, несколько театральным способом вступаю в свои законные права. Ведь если бы мой отец поступил так, как ему полагалось — согласно природе и справедливости, поступил! — все это было бы мое?»

И мой сын усмехнулся тогда. Так горько… Разве могла я ему отказать?

Понимаете, Светлова, несправедливость, творимая людьми, очень редко не влечет за собой цепочку других несправедливостей. Они никогда не остаются без последствий.

«Мать помогала сыну еще и потому, что чувствовала вину за его странное положение в родительском доме», — подумала Светлова.

— И какой вред от такой подмены? От того, что Стасик занял ее место? В конце концов, это просто бизнес, ничего больше… Поймите, «Мария Погребижская»

— это не человек, это брэнд, торговая марка. Как шоколад «Красный Октябрь» или зубная паста «Аквафреш»….

В общем-то, поверьте, все без исключения заинтересованы, чтобы «Мария Погребижская» жила долго. Читатели, издатели, все… И напротив, никто не обрадуется вашим разоблачениям. Поверьте, нет никого, кто хотел бы докопаться до правды и обнаружить, что ее уже нет в живых.

— Вы думаете?

— В конце концов, Стае никого не хотел убивать… С тем журналистом вышла… случайность! Можно сказать, несчастный случай, — заметила Лидия Евгеньевна. — Если бы не это… то, что он собственно такого сделал? Мальчик просто хотел получить свое, то, что ему полагалось по праву рождения.

— Боюсь, вас придется разочаровать.

— А в чем дело? — настороженно спросила Анина собеседница.

— А Леша Суконцев? Ведь он умер от яда? Станислав Константинович, видимо, хорошо разбирается в ядах?

Лидия Евгеньевна промолчала.

— Вам не жаль Лешу? Он был очень хорошим человеком.

Зачем Светлова все это говорила? Очевидно, с какой-то подсознательной надеждой направить Лидию Евгеньевну на путь истинный.

Но Лидия Евгеньевна смотрела куда-то поверх черных деревьев «Эрмитажа» спокойно и безразлично, явно не откликалась душою на этот призыв.

— Мне не жаль Лешу, — наконец сказала она. — Им, никому, не было дела до нас со Стасиком. А я всю жизнь была в их семье на побегушках. При Маше — не пойми кто! То ли прислуга, то ли приживалка… «пойди — принеси, Лидочка!».

— А доктора Милованова вам тоже не жаль?

— А им Стасика было жаль? Ведь он вырос в вечном унижении… Вы знаете, что когда-то Мария Погребижская довольно высокомерно посоветовала своему племяннику бросить литературные опыты?.. А такие вещи не забываются, а ведь Стасик еще в детстве воображал себя писателем. Он в детстве играл, знаете как?

— Как?

— Надписывал автографы.

Некоторое время Светлова молчала. Все бесполезно. Ясно было, что Марию Погребижскую не простили и после смерти:

«Вот почему она так гордилась, читая вслух его книги, — подумала Анна, — справедливость была восстановлена! Ее сын получил все, что ему полагалось по рождению… И более того — даже его талант был наконец признан!»

Светлова вдруг испугалась: «Она потому так спокойна, что Стасик — уже вне пределов досягаемости. Вот почему они затихли… Все стало очень шатко… И Стасик решил, что пора исчезать».

— А где Мария… — Аня запнулась. — Я хочу спросить, где он…

— Вы хотите знать, где Мария Иннокентьевна Погребижская? — Лидия Евгеньевна усмехнулась. — Хороший вопрос.

— Ну, я потому и задала, что… хороший.

— Ее здесь нет. — Она кивнула на зимний выстуженный ветром город под названием Москва. — И вряд ли вы когда-нибудь еще ее увидите.

— Вот как?

— И никакая эксгумация вам не поможет проверить, кто есть кто. Того, кого вы, возможно, собираетесь искать в подвале, там уже нет.

По правде сказать, Аню всегда удивляло, насколько бесполезной оказывается порой людская предусмотрительность. Даже у самых, казалось бы, дальновидных и умных людей. Да что там умных… умнейших!

Причем, чем больше боятся и охраняются, тем больше вероятность того, что случится непременно то, что должно случиться.

Вот философ Вольтер — всю жизнь более всего страшился, что в старости окажется беспомощным и не защищенным. И все, как умнейший человек, предусмотрел: завещание, деньги, все гарантии спокойной старости… И что же? В итоге, больным и беспомощным оказался во власти чужих людей, которые бессовестно и грубо им, прикованным к постели, помыкали… И все его деньги, вся предусмотрительность нисколько ему не помогли.

А писательница Мария Иннокентьевна Погребижская? Заранее чувствуя и зная о приближении смерти, оплатила себе место на кладбище, рядом с родными. Но в итоге оказалась замурована в подвальной стене. Рядом с маринованными огурцами.

Болезнь обрушилась на нее, очевидно, довольно внезапно. И, скорее всего, ей не хотелось особенно распространяться об этом среди своих друзей и знакомых, у которых, как жены Малякина, сохранилось воспоминание о ней, как о всегда здоровом человеке.

Никто не вечен. Именно у таких стопроцентных здоровяков обычно и бывает такой неожиданный финал.

А ее племяннику Стасику удалось исчезнуть и для всех незаметно превратиться в Марию Иннокентьевну.

Дело в том, что сама Мария Иннокентьевна очень похожа была на своего брата.

По свидетельству очевидцев, ее золовки, писателя Малякина и его жены, фотографии и уж тем более портрет на гранитной могильной плите даже отдаленно не передавали сходства между братом и сестрой. Цвет глаз, бледный мраморный оттенок кожи, чернота волос…

Если бы не разница полов и возраст — Мария Иннокентьевна была младше своего брата Константина Иннокентьевича, они были почти копией друг друга!

А сын Лидочки и Константина Иннокентьевича — он же племянник писательницы Марии Погребижской — как две капли воды похож на своего отца.

Фотографии из альбома золовки это подтверждали.

Фамильное сходство.

Все трое были очень похожи..

Ставка в этой афере и делалась Станиславом на фамильное внешнее сходство. Особенно — на глаза. Единственные в своем роде незабываемые глаза Марии Погребижской.

Кто из тех, кто хоть однажды видел эти глаза, мог заподозрить подмену?

Но в том-то и дело, что незабываемые синие очи не были единственными в своем роде. У Станислава Константиновича они были не менее синими.

Большую роль в этой мистификации сыграла и Лидия Евгеньевна, ее неограниченные возможности секретаря Погребижской, которая сама уже давно ни с кем не общалась. Именно Лидия Евгеньевна осуществляла контакты писательницы с внешним миром: отвозила в издательство подписанные договора, деловые бумаги, документы, рукописи. Все это поддерживало мистификацию, продолжавшуюся никак не менее двух лет. Мать помогала сыну.

Он всегда носил длинные юбки — это подчеркивало женственность, как и его узкие женственные руки с длинными, тщательно ухоженными ногтями, покрытые светлым перламутровым лаком.

Очевидно было также, что Стае пользовался специальным, старящим его гримом…

А дальше случилось непредвиденное.

Лже-Погребижская никогда не встречалась с людьми, которые ее хорошо знали, такими, скажем, как Малякин. Что не удивительно: бывший воздыхатель, несмотря на долгую разлуку, все же Различил бы, кто перед ним: мужчина или женщина.

Зато «она» охотно встречалась с журналистами. Поскольку все они нынче в основном молодые и прежнюю писательницу Погребижскую в глаза не видели…

Так уж случилось, что очередной репортер — а им оказался Максим Селиверстов, — стал случайным свидетелем встречи двух «старых подруг» Ефимии и лже-Погребижской, и нагрянул, как снег на голову.

Дело в том, что свою подругу еще со времен учебы в литинституте Валентина Петровна, она же послушница Ефимия, не видела много лет. Потом Валя уехала из Москвы и виделась с Машей редко, а позже провинциальная жизнь и вовсе затянула ее. И хоть путь от Тулы до Москвы и недалек, а вот пути их почти не пересекались… Ну, а потом Валентина Петровна со своей Жанночкой и вовсе оставила суету мирскую и стала послушницей Ефимией.

Однако она знала, что дела у писательницы Марии Погребижской шли неплохо, особенно в последнее время; знала, что подруга преуспевает и отнюдь не бедствует. По роду своей деятельности Ефимия, в отличие от других обитателей монастыря, не читавших газет, не смотревших телевизора и не слушавших радио, внимательно следила за мирской жизнью. Чтобы успешно справляться со своей непростой миссией по добыванию денег, послушница старалась быть к курсе, «кто есть кто» в современной, столь быстро меняющейся жизни.

Собственно, идея, осенившая послушницу Ефимию на теплоходе, в том и заключалась, чтобы сделать остановку в Москве и, прежде чем возвращаться к себе в монастырь, посетить старую подругу Посетить преуспевающую писательницу Марию Погребижскую и попросить у нее пожертвовать на монастырь, сколько та сможет. А поскольку Машу Валентина Петровна помнила, как человека отзывчивого и способного на благие душевные порывы, то нисколько не сомневалась, что та скупиться не будет.