Евгений Сухов - Тюрьмой Варяга не сломить

Поддавшись тогда какому-то необъяснимому порыву, Тимоха подошел поближе. Ему непременно захотелось разгадать секрет мастерства. А вор как будто дразнил мальчишку: его тонкая рука уже юркнула в сумку полногрудой бабы. На вора никто не обращал внимания, люд был занят своим делом: торговался с продавцами, присматривался к товару, вел неторопливые разговоры между собой. Тимоха подошел еще ближе. Вор был молод, не старше его самого.

Когда до паренька оставалось не более двух шагов, Тимофей рассмотрел его слегка нагловатые, со смешинкой глаза. Скорее всего, карманник был из беспризорников, сумевший за счет своего мастерства не только вырваться из подвалов, кишащих крысами, но и приодеться так, что его вполне можно было принять за ученика гимназии.

Следующей жертвой должна была стать невысокая старушка, к которой вор присматривался минут пять. Тимоха даже представил, как должна будет произойти следующая кража: вор подойдет к старухе совсем близко, левой рукой закроет от ее глаз сумку, а правой мгновенно выхватит из сумочки очередную добычу. Однако совсем неожиданно парень развернулся и сунул руку в карман стоявшему рядом мужчине. В следующую секунду в его руках оказалось туго набитое портмоне.

— Ах ты, шельмец! — повернулся мужчина к вору и ухватил его за шиворот.

Парень дернулся, пытаясь освободиться от цепких пальцев. И в этот момент Тимоха почувствовал, как тот сунул ему что-то в ладонь. Он посмотрел и с ужасом обнаружил в своей руке чужой кошелек.

— Да вы чего, дяденька?! Какой еще кошелек? Отпустите меня, чего привязались!

— Где кошелек, спрашиваю, гаденыш?! — Мужчина оказался необыкновенно сильным, он так крепко тряс паренька, что тот напоминал котенка, которому хозяин устроил очередную выволочку за изгаженный пол.

— Чего пристали?! Не видел я вашего кошелька!

Толпа вокруг них разомкнулась, и мужчина с парнем оказались точно в середине круга. Воров на базаре ловили все же не каждый день, и Тишка видел любопытные и даже недоуменные взгляды, созерцающие худенького паренька, который явно не походил на вора и больше выглядел школьником, возвращающимся с занятий.

— А где же он тогда?

— Да ты посмотри на этого пацана, — ткнул паренек в стоящего рядом Тимоху, который непроизвольно продолжал сжимать в руках толстое, из желтой кожи, портмоне. — Это не твой?

— Да тут вас целая шайка! — оторопел мужчина.

— Ты насчет шайки не шути, дядя! Я сюда на рынок пришел, чтобы огурцов прикупить, — и паренек достал из штанины ветхую авоську — сразу было видно, что в ней действительно таскали oгурцы. — Настоящего вора лови, чего ко мне пристал. А ну отпусти! Вцепился, видите ли! Рубаху порвешь, мамка ругаться будет.

Мужчина растерянно разжал кулак, и парень, брезгливо передернув плечом, уверенно шагнул в толпу и скрылся. Некоторое время пострадавший внимательно, изучающе разглядывал Тимоху, который в оцепенении стоял перед ним, не понимая, что происходит.

— Жулье! Житья от вас нет! — наконец разразился бранью мужчина, выхватил свое портмоне из рук Тимофея и крепко ухватил его за пиджак. — Ну-ка, сволочь! Давай со мной в милицию. — И потянул Тимофея за собой.

Тимофей невольно заупирался: за что же такая несправедливость? На глаза наворачивались слезы.

— Вешать таких надо на площади, чтобы другим наука была, — выкрикнул из толпы лохматый старик.

— А раньше и вешали, — подхватил живо молодой мужчина. — Болтается такой висельник на площади и воров на разум наставляет.

— Упираться вздумал, — начинал свирепеть пострадавший мужчина. Подогреваемый возмущенной толпой, он с размаху стукнул Тимоху кулаком в лицо. — Это тебе в науку будет, а сейчас, гаденыш, пойдешь со мной!.. Вырываться не советую, от меня не уйдешь! Я еще и не таким, как ты, шеи скручивал, — уцепился он в Тимофея обеими руками, — по таким, как ты, тюрьма от плача надрывается. Ничего-ничего, казенный дом тебя сполна от этого недуга излечит.

— Дяденька, да что же это вы?! — наконец смог выговорить Тимоша. — Не брал я ваших денег! Зачем они мне! Отпустите меня! Мне тот вор нарочно кошелек сунул.

— Все они так говорят, — внушительно высказалась пожилая грузная тетка. — На прошлой неделе я бельишко свое повесила, ничего такого у меня и не было — штаны и трусишки, так все с веревок поснимали!

— В иные времена за это руки рубили! — не унимался молодой мужчина в кепке. — Украл раз — кисти нет, второй раз — долой руку по локоть, а там и будь добр головушку бестолковую подставляй. И помогало ведь! Да и как не поможет, если потом конечности на площадях прибивали.

— И сейчас бы это надобно! Тогда, глядишь, совсем воровать перестанут.

Тимoxa сопротивлялся, упирался ногами, пытался цепляться за прохожих, кусался, но мужчина крепко держал его за рукав, за волосы.

— Ах ты, поганец! Ты еще кусаться будешь! — И он еще раз с силой стукнул Тимоху локтем в лицо.

Тимоха почувствовал, как что-то треснуло внутри, и кровь липким неприятным соком брызнула на ворот рубашки.

— Дяденька, отпусти, не брал я твоих денег, он мне их сам сунул, я даже не знаю, как это вышло. Христом богом тебя прошу, помилуй меня! Никого у меня более не осталось — ни тятеньки, ни матушки, ни братишек, ни сестренок, все от холеры померли!

Мужчина, не слушая причитаний пацана, выволок уже переставшего упираться Тимоху из толпы и потащил в милицию.

— На жалость, стервец, берешь, только это тебе не поможет! У меня у самого шестеро детей, а ты их хотел всех без куска хлеба оставить. Чем бы я их тогда кормил, гаденыш! Вот у меня в милиции свояк работает, так он тебя упечет куда надо. Там и будешь рассказывать сказки.

Через минуту базар загудел прежней размеренной жизнью, а его завсегдатаи мгновенно позабыли о случившемся.

Милиция размещалась в подвале старого дома. Тут же была и временная тюрьма, где содержалось десятка два воров, терпеливо и безропотно ожидавших нескорого суда. Милиционер втащил Тимоху в подвал и толкнул с лестницы. Подросток почти скатился по ступеням прямо под ноги высокому мужчине в выцветшеих галифе. Тот перешагнул через распластанное тело мальчишки и хмуро поинтересовался:

— Еще один вор? Так-так! Как зовут?

Тимоха, предчувствуя новый, нелегкий зигзаг в своей судьбе, едва сдерживал от обиды и бессилия слезы. Утираясь рукавом, он всхлипнул и промямлил в ответ:

— Тимохой меня зовут. Только какой я тебе, дяденька, вор? Настоящий вор убежал, а мне кошелек в руку сунул, когда я рядом стоял.

— Вот оно что. Это известный прием. Все так говорят. Но ничего, вот в тюрьме посидишь, у тебя будет предостаточно времени, чтобы крепко обо всем подумать.

В подвал, громыхая коваными сапогами, спустился еще один грузный мужчина в милицейской кожаной тужурке. Лампа едва тлела, желтый свет выхватывал из полумрака его сутуловатую фигуру. Вошедший напоминал медведя, спускающегося к своей раненой жертве, хищника, готового разодрать ее на части.

— Привет, Поликарп, — милиционер протянул руку вошедшему и, глядя на Тимоху, зло добавил: — Видал такого? Едва с горшка соскочил, и туда же за всеми, ворует!

— Что ты, Арсений, все удивляешься, у нас ведь такими, как этот, три камеры битком набиты. А ну вставай, говнюк, — кинул он Тимохе. — Иди к своим дружкам в камеру, они тебя давно дожидаются.

— Давай-давай, там тебя научат жизни! В кутузке сидеть — это тебе не кошельки на базарах тырить. Арсений, присмотри за ним, пока я ключи принесу.

Через несколько минут Тимофея втолкнули в тюремное помещение. В нос ударило кислым запахом нечистот и застоявшейся сыростью. Дверь за спиной гулко захлопнулась, и Тимоха ощутил себя замурованным.

Помещение было переполнено до отказа: заключенные, в основном подростки, занимали почти всю свободную площадь камеры, они сидели вдоль стен, жались по углам, лежали в центре.

Камера больше походила на вход в преисподнюю, где грешники дожидались своего часа, чтобы предстать пред глазами падшего ангела. Тимоха несмело топтался у порога, он даже как-то съежился под множеством настороженных глаз заключенных, уставившихся на новичка. Но уже через минуту-другую они потеряли к новенькому интерес, и камерная жизнь снова потекла по своим законам: парни весело переругивались между собой, вспоминали многочисленных приятелей и хвастались особенно удачными своими воровскими выходками.

Среди обитателей тюрьмы выделялся худенький долговязый татарчонок, который без конца сцеживал слюну через щербинку между зубов и громко, перебивая других, рассказывал о своих жуликоватых подвигах. С его слов выходило, что он числится в отчаянных ворах и на базаре не осталось прилавка, куда бы не проникла его длань, а прозябание в кутузке для него такое же обыкновенное дело, как солнце по утрам, как лужи после грозы. Тимоха даже не знал, куда ему присесть, — все места были заняты и никто из мальчишек не выказал желания даже подвинуться при его появлении. Они смолили длинные цигарки и, матерясь, тихо переговаривались между собой.