Кирилл Андронкин - Дом ужасов

Нельзя было пойти в отношении Фурне на крайние меры, ибо до настоящего времени французские власти не располагали сведениями о связи мандарина Юн Ли с бандитами.

Возможно, они и предполагали, однако явных доказательств у них не было, а потому убийство или нанесение увечий французскому офицеру, да еще в его, мандарина, собственном дворце представлялось Юн Ли таким шагом, на который он никак не мог решиться. Было жаркое южное лето, а Юн Ли словно ступал по тонкому льду, и делать это приходилось ему как можно осторожнее.

И все же он предпринял кое-какие меры.

— Моя голова пока довольно прочно сидит на плечах, — заявил он Фурне, — и я надеюсь, что она не скоро украсит пику городских ворот. Значит, вы отказываетесь говорить?

— Разумеется!

Слова лейтенанта Фурне были так же тверды, как и его подбородок.

— Но вам придется это сделать. Ван!

— Слушаюсь, великодушный повелитель!

— Позови еще четырех охранников — пусть покрепче держат пленника.

Ван хлопнул в ладоши.

В тот же момент еще четыре полуголых стражника ворвались в, комнату; двое из них опустились на колени и крепко обхватили ноги Фурне, третий сжал в своих жилистых объятиях грудь лейтенанта, четвертый, вооруженный дубинкой, просто встал рядом для подстраховки. На случай чего?

Двое охранников, пришедших ранее, продолжали прочно держать его руки.

Оказавшись в объятиях этих мускулистых парней, он не мог даже пошевельнуться, был полностью беззащитен и чувствовал себя живой статуей.

Мандарин Юн Ли снова улыбнулся. Любой не знавший его человек мог бы предположить, что эта улыбка — знак безграничной нежности и сострадания божества.

Его рука дотронулась до лежащего рядом колокольчика.

Тотчас распахнулась дальняя дверь, и два новых стражника ввели кого-то, скрытого темной вуалью, — это была женщина.

Юн Ли что-то быстро сказал, покрывало мгновенно слетело, и перед ними предстала окруженная слугами мандарина очаровательная девушка, едва достигшая двадцатилетнего возраста, темноволосая, стройная, с большими, карими, как у газели, глазами, удивленно и широко распахнувшимися, как только она увидела перед собой лейтенанта Фурне.

— Лили! — воскликнул молодой человек, и всем пятерым охранникам пришлось напрячься, чтобы сдержать его отчаянный порыв. — Ты, изверг! — прокричал он Юн Ли. — Если с головы этой девушки упадет хотя бы один волос, клянусь Святой Девой, я поджарю тебя живьем на пепелище, в которое превращу твой же дворец! Бог мой, Лили, как…

— Очень просто, мой дорогой лейтенант, — раздался шелковистый голос мандарина. — Мы знали — и это естественно, поскольку любой слуга в домах Северного Тонкина — мой слуга, — так вот, мы знали, что вы увлеклись этой женщиной. Когда же мне сказали, что вопреки всем моим стараниям вы продолжаете сохранять молчание, я распорядился, чтобы ее привезли сюда. Дом ее отца находится далеко от того места, где стоит ваш отряд, в сущности, он расположен на китайской, а не на французской территории, в общем, надо признать, что это было весьма нетрудным делом. А теперь…

— Андре! Андре! — воскликнула девушка, пытаясь вырваться из рук охранников. — Спаси меня… Эти звери…

— Не бойся, Лили, — ответил Фурне. — Они не осмелятся тронуть тебя даже пальцем, точно так же, как не осмеливаются убить меня. Они просто блефуют…

— Хорошо ли вы, лейтенант, обо всем подумали? — мягко спросил мандарин. — Что касается вас, то вы, действительно, французский офицер. Рука французской армии — а это достаточно длинная и не склонная прощать рука — дотянется куда угодно, чтобы покарать ваших убийц. Боги свидетели: я не хочу, чтобы она дотянулась и до меня. Но эта девушка… Она — нечто совсем иное!

— Иное? Как это иное? Она французская гражданка…

— Боюсь, что это не так, мой милый лейтенант Фурне. В ней действительно течет на три четверти французская кровь, но ее отец наполовину китаец и остается китайским подданным. К тому же, она проживает в Китае, и я боюсь, что французское правосудие не станет мстить за ее жизнь с той же решимостью, с которой оно стало бы мстить за вашу. Во всяком случае, на этот риск я могу пойти.

Фурне показалось, что кровь застыла в его жилах. Этот улыбчивый дьявол был прав! Лили — его милая белая лилия, чью связь с китайской нацией выдавал разве что весьма необычный разрез больших глаз, — не пользовалась покровительством трехцветного французского флага.

Боже праведный! Но что же делать? Предать флаг, свой полк, обречь на смерть своих товарищей или увидеть, как Лили замучают в его же присутствии!

— Итак, лейтенант Фурне, мы, кажется, понимаем друг друга, — продолжал Юн Ли после короткой паузы, которую он сделал лишь для того, чтобы пленник осознал весь ужас сложившейся ситуации. — Я думаю, вы все же вспомните, где именно располагается ваш отряд и как он вооружен. Итак?

Фурне хранил горькое молчание, однако смышленая Лили сразу ухватила суть происходящего, поначалу ускользавшую от нее.

— Нет, нет, Андре! — воскликнула она. — Ничего не говори им. Лучше я умру, чем позволю тебе стать предателем! Видишь, я готова.

Фурне откинул голову назад: к нему вновь вернулась прежняя решимость.

— Мне стыдно перед этой девушкой! — с чувством проговорил он. — Убей ее, Юн Ли, убей, если так хочешь, и если Франция откажется отомстить за нее, то это сделаю я! Но предателем я не стану!

— Не думаю, лейтенант, что это ваше последнее слово, промурлыкал мандарин. — Вздумай я задушить ее, что ж, тогда пожалуй. Но прежде она будет молить вас о помощи, и когда вы услышите ее безумные крики, крики той женщины, которую вы любите, тогда, возможно, вы выбросите из головы всю эту благородную риторику и весь свой героизм!

Он снова ударил в ладоши, и в комнату молча вошли еще слуги. В руках одного из них была небольшая жаровня с пылающими углями; другой держал маленькую плетеную клетку, внутри которой дико металось какое-то живое существо; третий нес медную чашу с двумя ручками по богам, с которых свисала блестевшая в лучах солнца гибкая стальная лента.

Фурне почувствовал, как волосы у него встают дыбом. Что за ужас теперь ожидает его? Где-то в глубине души он подозревал: то, что должно сейчас произойти, по своей жестокости превзойдет воображение любого нормального, здравомыслящего человека. Неожиданно в узких глазах мандарина блеснул адский огонь. Да был ли он вообще человеком? Может, это сам дьявол в человеческом образе?

Несколько слов на неведомом Фурне юнаньском диалекте, и слуги распластали девушку, положив ее жалкое беспомощное тело спиной прямо на чудесный ковер с павлиньим узором.

Только одно слово сорвалось с тонких губ мандарина, и мускулистые руки сорвали одежду с верхней части ее тела. Бледная и безмолвная, она лежала на этом чудесном ковре, не сводя глаз с лица Фурне: она молчала, прикусив губу, чтобы, не дай Бог, слова ее не поколебали решимости любимого человека.

Фурне отчаянно рвался из рук стражников, но те были сильными парнями и крепко держали его.

— Запомни, Юн Ли, — задыхаясь прокричал он. — Ты заплатишь за это! Черт бы побрал твою желтую душу!

Мандарин не реагировал на его угрозы.

— Продолжайте, — приказал Юн Ли слугам. — Следите внимательно, месье лейтенант, за тем, что они делают. Сначала ее запястья привязывают к ножкам тяжелых предметов мебели — это чтобы она не могла пошевелиться. Вас удивляет, зачем понадобились такие крепкие веревки, к чему все эти узлы и петли, когда речь идет о столь хрупкой девушке? Уверяю вас, все это делается неспроста. Находясь под медной чашей, один довольно хлипкого телосложения человек оторвал себе руку у запястья, лишь бы освободиться.

Мандарин замолчал. Девушка лежала, привязанная так туго, что едва ли могла даже сдвинуться с места.

Юн Ли внимательно следил за приготовлениями.

— Отличная работа, — сказал он. — Но если она все же вырвется хотя бы из одного из узлов, тот, кто завязал его, будет бит бамбуковыми палками в течение часа. А теперь чашу! Дайте-ка мне взглянуть на нее.

Он протянул тонкую руку. Слуга с почтительным видом передал ему чашу, с ручек которой свисала гибкая стальная лента. Фурне, смотревший на все это глазами, полными ужаса заметил, что к ленте подсоединен замок, снабженный регулятором, благодаря которому длина ленты могла быть уменьшена или увеличена. Все это чем-то напоминало пояс или ремень.

— Отличная работа, — повторил мандарин, вертя чашу в рука, словно лаская ее своими изящными пальцами. — Но я допускаю, что лейтенант и молодая леди незнакомы с этим маленьким устройством. Давайте объясним, а точнее — продемонстрируем его. Кан-су, укрепи ее на месте. Нет, нет, пока только чашу.

Другой слуга, который было шагнул вперед, тут же вернулся на место. Тот, кого он назвал Кан-су, взял чашу, встал на колени рядом с девушкой, пропустил стальной пояс у нее под спиной, положил чашу кверху дном на ее плоский живот и туго, так, что края врезались в мягкую плоть, затянул и скрепил замком концы пояса. Прижатая пропущенной через обе ручки гибкой блестящей лентой чаша сильно впилась в тело девушки. Затем слуга встал и молча сложил руки на груди.