Георгий Ланской - Козырная пешка

– Алиска, тут такое… – возбужденно прошептала она.

– Мама, мне переодеться надо. Ты говори, чего хотела и быстро.

Мать придвинулась ближе и, опасливо оглядевшись по сторонам, зашептала Алисе прямо в ухо, брызгая слюной.

– Шалаева и Костюкова подрались! Шалаев в шоке, хочет отменять спектакль.

Алиса чуть не села мимо стула.

– Как подрались?

– С утра. Приехали на подгонку костюмов. Спектакль то спонсорский, денег вбухано куча… И сцепились из-за платьев. Мол, чего это королева-мать выглядит лучше Офелии? Слово за слово – и понеслось…

– И где они? – спросила Алиса.

– По домам разъехались. Костюкова Шалаевой своей клюкой прямо в лицо двинула и зуб выбила передний. Скандал-то какой! Офелия без зубов… А Шалаева Костюковой все лицо расцарапала. Олежек, декоратор наш, полез их разнимать и тоже по морде схлопотал. Чего делать будем, ума не приложу…

– Неужели спектакль отменят? – удивилась Алиса.

– Не знаю. Это же ужас просто. Сегодня сам губернатор пожалует, это мне девчонки сказали, да еще спонсор будет – этот… Дзержинский…

– Мержинский, – автоматически поправила Алиса.

– Вот-вот. И что самое плохое – замены никакой нет…

В этот самый момент в гримерку влетел Шалаев, бледный и взъерошенный. Он оглядел ее безумным взглядом и тут уставился на Алису, словно видел ее в первый раз в жизни.

– Алиса, – срывающимся от отчаяния голосом, произнес он, – ты случайно не знаешь роль Офелии?

– Знаю, – невозмутимо ответила Алиса. – Я же ее столько раз слышала в исполнении вашей супруги.

Шалаев обрадовано подпрыгнул.

– Девочка моя, давай бегом на сцену, сейчас будем репетировать… суфлер у нас замечательный, так что если чего забудешь, он подскажет… Еще бы найти кого на роль королевы…

И тут мать, тихонько стоявшая за спиной Шалаева, резво сделала шаг вперед.

– Петр Демьянович, я прекрасно знаю эту роль. Я же ее уже играла, правда давно, помните?

Алиса чуть заметно ухмыльнулась. Мать никогда не играла этой роли, хотя была в составе дублеров. Все реплики она разучивала дома, предпочитая, кстати, быть не королевой-матерью, а именно Офелией.

Шалаев смотрел на мать, как на привидение. Она умоляюще сложила руки.

– Петр Демьянович, вы же видите, ситуация непростая, а спектакль спонсорский… Отменить никак нельзя. И потом, только я смогу вас выручить…

Шалаев тупо смотрел сквозь мать, а потом, стиснув зубы в отчаянии, махнул рукой.

– На сцену! Обе! Делать нечего. А там, авось, никто ничего не поймет.

Происходящее Алиса запомнила плохо. Генеральный прогон прошел отвратительно. Актеры, перепуганные внештатной ситуацией, то и дело путались в репликах и забывали текст. Костюмеры спешно искали наряды для новых актрис. Все происходящее сильно смахивало на кошмарный сон. Алиса едва успела провести в зал Женьку и усадить ее на боковых местах, где обычно располагалась пресса и приглашенные безбилетники. Последнее, что Алиса запомнила перед выходом на сцену, было неестественно спокойное лицо матери, которая тонула в слишком большом для нее платье и отрешенно перебирала бусины жемчужного ожерелья как четки. Шалаев рвал на себе волосы. В зале витала атмосфера неминуемого провала.

Атмосфера, надо сказать, себя оправдывала. Женька, нервно ерзавшая в кресле прямо перед сценой, с ужасом ждала, что сейчас ее лучшую подругу закидают тухлыми помидорами. Актеры играли из рук вон плохо. Даже Шалаев, игравший Гамлета уже почти тридцать лет, поставивший этот спектакль (а временами имевший наглость заявлять и о своем авторстве на это произведение) забывал текст и дважды, не слыша подсказок суфлера, нес полную околесицу. Органично на сцене выглядели только Алиса, и, что удивительно, ее мать, совершенно одеревеневшая от страха, отчего королева в ее исполнении получилась чопорной и по-настоящему английской. После первого акта из зрительного зала послышались жидкие хлопки. Алисе было все равно. Ее даже забавляла беспомощность режиссера и других актеров. Может быть, именно поэтому во втором отделении она и решилась на невероятный финт, в корне переломивший ход спектакля.

Зал и без того следил за тоненькой и хрупкой Офелией, которая с дрожью в голосе объяснялась в любви к потасканному Гамлету. Однако Алиса этого не ведала. Исполняя сцену безумия, она выскочила к публике в белом пеньюаре и букетом хризантем, оставив занюханный веник из искусственных цветов за кулисами. Шалаев явно не ожидал, что Офелия, подбежав к краю сцены, вместо унылого хождения по ней изберет другой путь.

– Ты куда поперлась? – прошипел Гамлет из-за кулисы, но Алиса не слышала его и медленно спускалась в зал, переступая босыми ногами по бархатной дорожке. Зал как завороженный смотрел как юная актриса, не переставая говорить свой безумный монолог, идет вглубь, обрывая лепестки цветов и разбрасывая их.

– Вот розмарин, – неживым голосом произнесла Алиса, высыпав на колени тучной дамы в пошлом вечернем платье горстку лепестков, – это для воспоминания. А вот троицин цвет, это для дум…

Дама заглянула в широко раскрытые пустые глаза Офелии и поежилась, а Алиса повернулась в другую сторону, где с насторожившимися охранниками сидел губернатор.

– Вот маргаритки, – кротким и каким-то потусторонним голосом объявила Алиса и протянула губернатору оторванные от стеблей цветы. Охранник настороженно пошевелил ушами, нервно дернулся и протянул руку, но Алиса высыпала цветы на пол. – Я бы подарила вам фиалок, но все они увяли, когда умер мой отец… Говорят, он умер хорошо…

Алиса замолчала и, пошатываясь, побрела прочь. Дойдя до середины зала, Алиса повернула назад, чувствуя, что ее время на исходе и монолог вот-вот закончится. Тишина, воцарившаяся в зале, была оглушительной. Шалаев нервно скрипел зубами за кулисами. Поднимаясь по ступенькам на сцену, Алиса наступила ногой на пеньюар и рухнула. Зал дружно охнул. Алиса поднялась и со странным лицом и совершенно пустым взглядом произнесла последнюю фразу.

Ей удалось уйти за кулисы не хромая, хотя ушибленная нога жутко болела. В третьем действии Алиса была уже не нужна. Она наблюдала из-за кулисы, как дело медленно, но верно катится по накатанным рельсам. Правда, Шалаев, сбитый с толку выходкой Алисы, в своем монологе назвал Йорика Юриком, но этого почти никто не заметил. Только Женька нервно хихикнула, да раскатисто рассмеялся импозантный мужчина, сидевший рядом с губернатором. Мать, отравившись напитком для Гамлета, слегка переигрывала в своих корчах, но в целом не сказать, что действия было отвратным. Гамлет вяло рубился с Лаэртом на дуэли. Алиса почувствовала жгучее желание выйти и помочь им порубить друг друга в мелкую капусту, однако Шалаев, уязвленный тем, что какая-то пигалица вызвала такой ажиотаж, затягивал сцену. Умирал раненый отравленным клинком Шалаев столь неестественно, что желание добить его в милосердных целях появилось не только у Алисы.

– Ну, мать, ты сильна! – восторгалась восхищенная Женька, помогая Алисе облачиться в ее увенчанный бисером наряд. – Это же надо было так сыграть… Я прямо прослезилась, когда ты руки на себя наложила. А уж когда ты в зале губернатору в морду стала цветы швырять, я вообще офигела.

– Я губернатору в лицо цветы швыряла? – удивилась Алиса.

– Ну, ему в морду ты не попала, все принял на себя тут мужик, что вручил тебе этого монстра, – Женька кивнула на огромный букет роз, – но впечатление ты произвела колоссальное. Да и маменька твоя была совсем не плоха.

Алиса улыбнулась. Она совершенно не помнила, как выходила на поклон, как звучали аплодисменты, как ей вручали цветы. Шалаеву, кстати, в этот раз досталось всего три чахлых гвоздички. Алиса же уволокла за кулисы охапку роз. Даже ее маме перепало больше славы, чем заслуженному артисту Шалаеву.

– Вот будет смешно, если на следующем спектакле Шалаева повторит твой финт, – хихикнула Женька.

– Думаешь, больше играть Офелию мне не светит? – спросила Алиса.

– Честно сказать, вряд ли. Такого успеха тебе не простят, особенно эти старухи. Но я бы на это посмотрела…

Женька оказалась права. Сразу после премьеры Шалаева, сидевшая на спектакле под плотной вуалью, вернулась на сцену и действительно попыталась выйти в зал, но престарелая Офелия, неуклюже спускавшаяся по ступенькам, вызвала в зале нервные смешки. Но это случилось уже после приема.

Шалаеву все-таки удалось оттянуть на себя часть славы. Он разглагольствовал о новаторстве, о том, что именно ему в голову пришел этот поход в зал безумной Офелии, но, представляя Алису губернатору, он так стиснул ее плечо, что она сжала зубы от боли и что было силы наступила ему каблуком на ногу.

– Ох, простите, я такая неловкая, – сконфуженно извинилась она и отошла в сторону. Шалаев проводил ее злобным взглядом. Алиса отошла к столику с шампанским и закусками, которые уничтожались актерами, словно те были голодной саранчой.