Василий Веденеев - Дальше живут драконы

– Худо, – показывая в жалкой улыбке синеватые беззубые десны, доверительно жаловался он Виталию. – Водочки, знаешь, как хочется? Аж скулы сводит, и дрожишь. А тебя обыскивают, жратву, какая от родни передана, силком отбирают. Голодно. Работаешь частенько по двенадцать часов, а только заерепенился, попробовал права качать, так вгонят насильно двадцать кубиков сульфазина и «задеревенел». Не приведи господь, так лечиться. Выходных, почитай, и не бывало, а вечером, того и гляди, на «продленку» погонят, то бишь на сверхурочные. Но денежек, какие ты заработал, если начальство прижало задницей картотеку и «сидит» на ней, и не думай потом получить!

– Но там же не тюрьма? – удивился Манаков.

– Не тюрьма, – горестно вздохнув, согласился бродяга, – однако, иные ЛТП похуже, чем крытки.

– Чего? – не понял Виталий.

– Крытка – тюрьма значит, – с усмешкой пояснил невольный попутчик. – Ты лучше скажи, чего делать умеешь? Без рукоделия, парень, в зоне худо. Я вот, к примеру, раньше художником по металлу был, потому надеюсь нормально пристроиться. Чеканку отобью для клуба или начальника отряда, замполиту помогу стенгазетки нарисовать на три года вперед. За это мене и пачка чайку перепадет, и сигареток дадут.

– Ничего не умею, – отвернулся к решетке двери Манаков.

– Худо, – опять вздохнул бродяга, устраиваясь подремать…

В зоне опять медосмотр, неизбежный изолятор – для карантина. Холодно, голые, давно не крашеные стены, остывший суп из вонючего сала, который хочется выплеснуть в парашу, но приходится есть, чтобы не потерять силы. Изучение правил внутреннего распорядка учреждения, тоска, бессонные ночи, заглядывающие в узкое, зарешеченное оконце чужие колючие звезды и злобный лай сторожевых собак.

Через десять дней он попал в отряд, получил место на двухъярусных нарах и «прописку» – ночью потихоньку вставили между пальцев ног скрученные жгутиками бумажки и подожгли, устроив новичку «велосипед».

Вскоре его зачислили в разряд «мужиков», покорно тянущих лямку и не примыкающих ни к активу – группе осужденных, входивших в секцию профилактики правопорядка, ни к верховодившим в отряде «культурным мальчикам» – крепким ребятам с накаченными мышцами, исповедовавшим культ грубой физической силы. Все теплые места – в каптерке, банщиком, нарядчиком, – были захвачены ими, и зачастую офицеры прислушивались к мнению этой группы, своими методами помогавшей им держать отряд в повиновении. И вообще, отрядные офицеры с осужденными старались почти не общаться, опираясь на бригадиров и завхозов. Не общались до тех пор, пока осужденный не совершит проступок. Тогда, в наказание, – шизо, – штрафной изолятор, или ПКТ – помещение камерного типа. Близкие к начальству не забывали выдвинуть себя на доску передовиков, что казалось Манакову жутким извращением и кощунством – зона, осуждение и Доска почета? – внести свои фамилии в список на поощрение, получение разрешения на свидания.

Посылки, приходившие от сестры, как правило, отбирали «мальчики», но Виталий не пытался вступить с ними в конфликт: он видел, как заставляют выполнять норму за себя, принуждают к гомосексуализму. Однако нервы начали сдавать, он понимал, что может не выдержать, сорваться, и тогда неизвестно как повернется все дальше. Оставалась единственная надежда – сестра может уговорить, умолить своего муженька, а у того есть связи. Он должен хоть чем-то помочь: перевести на хорошее место, замолвить слово перед начальством. Но как дать знать сестре, как попросить ее о помощи?

Начинаешь в редкие свободные минуты писать письмо, а в голове бьется мысль, что все твои послания пройдут через чужие руки. Как забыть об этом? Да и скажешь ли все в письме? Получить свидание? Практически несбыточная мечта – кто же его даст, если не можешь выбиться в «передовики», не получается контакт с начальством, которое похоже маленько сдвинулось умом от многолетнего общения с зэками. А войти с начальством в контакт, не одобряемый другими осужденными, и того хуже…

Но ведь он смолчал, ни разу не вякнул о Мишке – «никого не взял с собой», как говорят в зоне, Неужели Котенев этого не оценит? Где же выход?

В производственной зоне он долго присматривался к Вороне»*г Гришке Анашкину, прозванному так за разлапистую походку, напоминавшую походочку помойной птички-санитара. У Гришки уже начали отрастать волосы – через месячишко выйдет на свободу и вернется в Москву. Статья у него не слишком тяжелая – угон транспорта, дадут прописку. Краем уха Виталий слышал, что Ворона не столь уж безобиден и был связан с серьезными людьми, промышлявшими перепродажей краденых автомашин. Но, попавшись, Анашкин никого не выдал и в зоне пользовался определенным авторитетом. Конечно, Гришка груб, хамоват, но раньше него никто из зоны не выйдет. Рискнуть?

Анашкин знается с контролерами – те, втихую, снабжают его чаем, из которого, используя тщательно скрываемые от чужого глаза самодельные кипятильники, варят чифир. С воли иногда тоже «подпитывают», перебрасывая через забор зоны грелки с вином, – не просто так ведь это делают? А Гришка и здесь на первых ролях. Но кому еще довериться?..

Решиться на разговор Манаков смог только через неделю. В производственной зоне, где заключенные изготовляли ящики для упаковки каких-то деталей, он, улучив момент, подошел к Вороне:

– Есть разговор.

– Ко мне? – Григорий в недоумении повернул голову: какой еще разговор может быть к нему у этого «мужика»? Но тем не менее отошел в сторону. – Чего тебе?

– Хочу попросить об услуге: надо позвонить одному человеку в Москве и, если удастся, встретиться с ним.

– Зачем? – Анашкин заинтересовался, достал сигаре ты и даже угостил Виталия, чего раньше никогда не делал.

– Расскажи ему, как прекрасно живется в нашем санатории, – грустно усмехнулся Манаков. – Он должен мне помочь.

– Бона, – ощерился Гришка. – Ну, во-первых, ничего не делается «за спасибо». Осознал? А во-вторых, этот твой друг свободно может послать меня.

– Не пошлет. Скажешь ему, что я никого не взял с собой, хотя мог это сделать. И тебе этот человек заплатит.

– Сколько? – быстро спросил Анашкин.

– Много, – прикрыл глаза Манаков. Он блейфовал, не зная, как отреагирует на неожиданный телефонный звонок Котенев.

Ворона задумчиво курил и, казалось, совсем забыл о стоявшем рядом с ним Виталии. Наконец, Анашкин бросил в жестяную урну окурок:

– Так, ты говоришь, хорошо заплатит?

– Да! Главное, позвонить и сделать все так, как я прошу, – многозначительно понизил голос Виталий. На Гришку должно подействовать: ум у него недалекий, зато жаден без меры.

– Записывать телефон нельзя, – задумчиво протянул Анашкин. – Обшмонать могут. Найдут бумажку – и все пропало. Давай говори, попробую запомнить…

В очередь на обыск при выходе из производственной зоны, – контролеры искали запрещенные предметы, опасаясь, чтобы кто-нибудь из осужденных не пронес с собой заточенную отвертку или нечто подобное для использования в ночных «разборах», происходивших время от времени в бараках, – Манаков специально встал за Вороной. Уставив глаза в немытую шею Анашкина, думал, правильно ли поступил, доверившись ему. А что остается делать? Ждать? Чего? Пока окончательно превратишься в скота, или когда «мальчики» переведут тебя в разряд «обиженных», сломают или доведут до последней стадии отчаяния? Ждать, когда будет освобождаться более приличный человек, чем Ворона?

«Приличный, – горько усмехнулся своим мыслям Виталий. – Оглянись вокруг, идеалист! Где здесь приличные люди? Все, в том числе и ты, названы самым гуманным в мире судом преступниками, и каждому отмерено за содеянное полной мерой. Один украл, другой угнал чужой автомобиль, что равносильно хищению, но, по непонятным причинам, квалифицируется законом – вернее, людьми, написавшими этот закон, – как «завладение» транспортом без цели хищения. Сзади сопит хулиган, именуемый на жаргоне «бакланом», искупавшийся голым в фонтане на центральной площади города, за ним стоит пьяница-дебошир, надевший на голову соседу помойное ведро. Хочешь отыскать среди них приличного? Нет уж, если и ждать, то только ответа с воли, когда проклятый Анашкин доберется наконец-то до Москвы и позвонит Котеневу».

Пройдя уже ставшую привычной процедуру обыска, когда по тебе настырно шарят чужие, сноровистые, как у профессионального карманника, руки, Виталий вышел из производственной зоны. Человек ко всему привыкает, даже, говорят к повышенному уровню радиации. Но стоит ли привыкать к насилию над собой; пусть даже с благословения закона? Нет, он привыкать не желает и сделает все, чтобы облегчить собственную участь.

В ночь перед освобождением, Анашкин не сомкнул глаз. Уже отдана приятелю новенькая роба, уже почти со всеми обо всем переговорено и не по одному разу, во всех подробностях обсуждено, что выпить на воле и чем закусить, какого фасона и цвета справить брюки и какую завести бабу, Даже придурок Манаков несколько раз напомнил номерок телефона, который Григорий и так крепко запомнил – авось пригодится, ведь жизнь штука круглая: сегодня ты пан и при деньгах, а завтра гуляешь босиком.