Марк Фишер - Психиатр

В данный момент он сжимал это письмо в кармане своей куртки. Доктор прочитал его дважды, и оно его настолько потрясло, что запомнилось почти дословно.

Дорогой доктор, или, может, лучше сказать дорогой Томас. Жизнь удалась, так как мне удалось встретиться с моим спасителем. Но в то же время жизнь не сложилась, потому что мужчина, который меня спас, стал причиной моей смерти. Между нами всегда была тайна, и я открою ее Вам. Да, возможно, Вы и сами догадались по моим улыбкам и взглядам. Я вас люблю. Да, я люблю Вас, но знаю, что наша любовь невозможна. Вы никогда не осмелитесь нарушить клятву, которую дали, став психиатром. Я не упрекаю Вас в абсолютной верности данной присяге, что свидетельствует о благородстве Вашего характера. По злой иронии судьбы, именно таким я полюбила Вас, как не любила раньше никого и никогда. И вот я решила уйти, так как знаю, что не смогу жить без Вас. Я также знаю, что если бы оставалась Вашей пациенткой, то Вы пришли бы в отчаяние, обнаружив, что прекрасное лечение, терпение и доброта не помогают, и поверили бы в свой провал. Но, питая к Вам любовь, я хотела Вашего успеха. Поэтому я играла роль выздоровевшей женщины, которая вновь обрела силы и готова к встрече с превратностями жизни. Однако я сознавала, что не способна на это. Во мне что-то не так, не так с самого рождения. Я не могу объяснить, что именно мешает мне познать составляющие счастья, доступные другим, такие как успех, дружба, удовольствия, работа. Для меня, и я прекрасно сознаю это, не существует никого, кроме Вас. До нашей встречи я не знала, что можно любить, что все может обрести смысл. Я поняла, что мне не хватало Вас, как Архимеду не хватало рычага, чтобы перевернуть Землю. Но я открыла это для себя, лишь переступив порог клиники, я поняла, что больше не смогу существовать без Вас. Внезапно у меня сильно закружилась голова, боль душевной раны затихла, когда я лучше узнала Вас, но теперь рана открылась вновь и позволила проникнуть в меня той пагубной силе, что уже многие годы подтачивает мое существование и толкает на смерть. Надеюсь, Вы простите мне то зло, что я причиняю своим уходом, но я действительно не могу иначе. Говорят, от судьбы не уйдешь. Вчера я купила толстую веревку, очень крепкую, и научилась делать скользящую петлю, даже не прибегая к помощи книг, что еще раз доказывает их бесполезность в решении вопросов как жизни, так и смерти. Сегодня днем, после того как отправлю Вам это письмо, в час, когда дети возвращаются из школы, я выйду на балкон, откуда столько раз глядела на позолоченные закатом облака, затянусь последней сигаретой (я снова начала тайком курить, простите ли Вы мне посмертно это преступление?), привяжу веревку к балюстраде верхнего балкона (что довольно неудобно делать), накину себе на шею петлю, как посмертное украшение, и кинусь в пустоту у всех на глазах! Пусть дети знают, что все, чему их учат в школе, не важно. Если теряешь любовь — теряешь все!

Я Вас люблю.

Диана

Доктору Гибсону редко приходилось испытывать столь острое ощущение собственного провала. Как случилось, что он не разгадал игры своей пациентки? Как мог не отдавать себе отчета в том, что все происходящее с ней не имеет отношения к истинному выздоровлению?

Его мысли вернулись к траурной церемонии. В это время служащий, который несколько минут назад попытался закрыть гроб, подошел к матери покойной, чтобы убедить ту в необходимости продолжения ритуала. Но ее муж, здоровяк, побагровевший от неумеренных возлияний, остановил того, жестом давая понять, что будет лучше, если он возьмет решение этого деликатного вопроса на себя.

Мужчина неуверенно шагнул вперед, но самообладание вдруг изменило ему, и он повернулся к стоявшей рядом свояченице, которая вытирала глаза платком. Утешить или, скорее, убедить, что следует принять неизбежное, лучше получится у женщины.

Скомкав платок, чтобы придать себе сил, та подошла к гробу. Она улыбнулась сестре, взяла ее за руку и тихонько потянула. К собственному удивлению, безутешная мать не стала противиться, она поднялась и покорно спустилась в зал, как будто минуты, проведенные рядом с дочерью, полностью ее успокоили. Это не только облегчило служащим выполнение задачи, но и сняло крайнее напряжение присутствующих.

Женщина упала в объятия мужа, который инстинктивно попытался отстранить ее от постамента во избежание новых болезненных переживаний. Тем временем служащий тут же приступил к закрыванию крышки гроба. Случившееся серьезно затянуло церемонию. Мать повернулась и подняла голову, чтобы направиться к выходу. Доктор Гибсон, понимая, что момент не совсем подходящий, все же подошел к ней, так как у него уже не оставалось времени, чтобы пойти на похороны.

— Я… я был лечащим врачом вашей дочери. Прошу принять мои соболезнования. Это такая ужасная потеря. Не могу выразить словами, до какой степени я потрясен.

Опьяненная горем, женщина не сразу отреагировала. Но едва она поняла, что сказал этот человек и кто он, она впала в неописуемую ярость. Отвергнув протянутую руку, она начала кричать и осыпать его ударами, как несколько минут назад несчастного служащего.

— Убийца! Вы убийца! Вы убили мою дочь!

— Здравствуйте, Эмиль. Роберт дома? — спросила Катрин.

— Нет, мадемуазель, — ответил старый слуга. — Он… — Слуга заколебался. Телефон, по которому он говорил, находился в одном из огромных залов резиденции Эллиотов. А в нескольких метрах от него, в соседней комнате, Роберт без особого энтузиазма болтал со своей будущей женой, которую выбрал для него отец.

Переживаемые горькие чувства обострили интуицию Катрин, она ощутила в тоне слуги нерешительность, показавшуюся ей подозрительной. Эмиль лгал ей, во всяком случае он не говорил ей правды.

— Вы уверены, что его нет?

— Да, мадемуазель.

— Он знает, что я в больнице, что пыталась…

— Да, мадемуазель, как и все, он прочел об этом в газетах.

— Эмиль, мне нужна ваша помощь! Необходимо, чтобы вы ему сказали, я…

— Послушайте, мадемуазель… Я получил некоторые указания. Господин Роберт не станет отвечать на ваши звонки. Будет лучше, если вы не станете больше звонить. Вы же знаете, я передал ему все ваши сообщения, но это бесполезно. Вы только делаете себе хуже. Не думайте о нем больше.

Он казался искренне огорченным, но ситуация была безвыходной.

— Прошу вас, Эмиль, помогите мне, я должна поговорить с ним хотя бы раз. Он дома, ведь так? Вы на это намекаете, Эмиль? Умоляю, даже если он не может поговорить со мной прямо сейчас, передайте ему, по крайней мере, что я звонила. Попросите его перезвонить. Вы можете сделать это для меня? Пожалуйста. Пусть он мне перезвонит. Только один раз. Мне просто необходимо поговорить с ним.

После долгого колебания слуга, явно проникшийся симпатией к Катрин, добавил:

— Вы причиняете себе бессмысленные страдания, мадемуазель.

В это время Катрин закричала в трубку:

— Роберт! Роберт! Ты слышишь меня? Я тебя люблю! Я люблю тебя!

— Я вынужден закончить разговор, мадемуазель. Мне действительно очень жаль. — И слуга положил трубку.

— Роберт! Роберт! — выкрикнула Катрин в порыве отчаяния.

Именно в эту минуту в палате появился доктор Гибсон. Девушка пришла в сознание еще накануне, она находилась в здравом рассудке. Во всяком случае ее мозг, казалось, не был поврежден, хотя она потеряла немало крови.

Краски с удивительной быстротой возвращались на лицо пострадавшей — жизненные силы стремительно прибывали, что представлялось странным для человека, пытавшегося покончить с собой всего несколько дней назад. Капельницу уже убрали, и теперь больная могла свободно двигаться.

Доктор Гибсон вновь был поражен удивительным сходством между Катрин и Луизой, своей покойной женой. Он никак не мог свыкнуться с этим. Глядя на девушку, он повторял себе то, что впервые произнес, когда его юная пациентка еще находилась между жизнью и смертью: тогда он поклялся, что сделает все, что от него зависит, приложит все силы, чтобы помочь Катрин! И не только из-за огромного чувства вины, которую он испытывал оттого, что преждевременно выписал своею недавнюю пациентку, но и в связи с тем, что должен нести ответственность за смерть жены. Казалось, разные личности и связанные с ними обстоятельства причудливо переплелись в его сознании, и, стремясь спасти Катрин, он в каком-то смысле пытался откупиться.

Он приблизился к больной, протянул руку, но та холодно посмотрела на него и никак не отреагировала на его жест. Доктор не стал настаивать. Бедняжка, без сомнения, все еще переживает телефонный разговор. Возможно, ей стыдно за то, что ее застигли врасплох во время явного припадка истерии или по меньшей мере отчаяния.

— Все хорошо, Катрин?

— Да, никогда в жизни мне не было так хорошо, — ответила она с усмешкой. — Мой парень бросил меня, я пыталась покончить жизнь самоубийством, моя карьера нисколько не продвигается, родители меня не понимают, и я совершенно не представляю, что буду делать, когда выйду отсюда! Да, все просто прекрасно!