Кирилл Казанцев - Блокада молчания

— Эти данные проверены… — слабым голосом простонал Зенкевич. — Я лично беседовал с человеком, который был сторожем в ту ночь. Этот парень не робкого десятка, он снял момент доставки на сотовый телефон. Жертвы были связаны, с повязками на глазах, им даже помолиться не дали…

— Спасибо, Лев Васильевич, — поблагодарил злоумышленник. — Вы отдыхайте, постарайтесь не волноваться.

— Что ты лепишь, сука? — хрипел полковник, плюясь ядовитой слюной. — Ты докажи! Какого хрена ты тут пургу несешь? Покойник, мать твою… Ублюдок, ты знаешь, что ты уже покойник? И сучка твоя — покойница… — Он было дернулся, но хватило тычка носком ноги, и вибрирующее туловище угомонилось.

— Три месяца назад к вам обратился бизнесмен греческого происхождения по фамилии Кавриди. Человек по недомыслию открыл в вашем городе собственное дело — сеть небольших мастерских по ремонту обуви. Но не прижился, задавили поборами. Когда платить стало нечем, некие личности подожгли его головную мастерскую, совмещенную со складом. В огне сгорело все. Кавриди пришел в полицию, где ему популярно объяснили, что причина пожара — короткое замыкание, и нечего тут совать бумагу с фамилиями и адресами тех, кто это сделал. Тогда он предложил взятку — двадцать тысяч рублей. Больше не осталось. Невиданное оскорбление! Вы лично, Павел Маркович, придя в ярость, несколько часов истязали человека, уча его уму-разуму. Размер взяток в стране за последние десять лет вырос в тридцать раз. И если в 2000-м подобное подношение могло бы прокатить, то нынче начинать замасливание нужно с трехсот или катиться к чертовой матери, не надеясь на правосудие. А ведь действительно, Павел Макарович, статистика верна. Индекс инфляции не поспевает за индексом коррупции. Счастье господина Кавриди в том, что он остался жив. В ту же ночь, когда его вышвырнули из вашего кабинета, он спешно бежал из города, и больше его никто не видел. Два месяца назад вы собственноручно избили женщину, сына которой безосновательно обвинили в нанесении тяжких телесных повреждений со смертельным исходом. Реальным убийцей оказался племянник вашего старинного друга — директора крематория. А невиновному парню придумали банальную историю, мол, девушка отказала ему после дискотеки, тот, оскорбленный и в ярости, подкараулил ее в парке, начал избивать и перестарался… Ну как не порадеть близкому человечку? Подключили угрозыск, состряпали дело, нашли свидетелей, подогнали улики. Случился скорый беспристрастный суд. Восемь лет усиленного режима — и прощай, вольная жизнь. И только мать, прекрасно знавшая, где в ту ночь ночевал ее сын, стала источником раздражения. Вы настойчиво поговорили с женщиной. После чего она осталась с двумя сломанными ребрами и раздробленным локтевым суставом. Браво, Павел Макарович, вы истинный джентльмен. Последнее же ваше достижение — травля журналиста Зенкевича, порывшегося в грязном белье местных небожителей…

— Да ладно вам, — смутился журналист. — Не такая уж я видная персона. Помимо меня за господином полковником тянется длинный пахучий шлейф.

— Могу порадовать, Павел Макарович, сегодня вы грех на душу не возьмете. Данная запись попадет в Интернет, и будет крупный скандал. Возможно, вы отвертитесь, но, увы, это станет закатом вашей карьеры. Никто за вас не вступится, близкие соратники от вас отвернутся, и никому нет дела, что наши обвинения не подтверждены юридически. Никто не усомнится, что это чистая правда. А многим и гадать не надо, они и так знают…

— Падлы… — прохрипел полковник, делая рывок и хватая за ногу женщину, ведущую съемку. Но та не растерялась, ударила в лоб ногой, а сообщник, возмущаясь, упал на колени и метким ударом отправил строптивого полковника в нокаут. Павла Макаровича вырвало, закатились глаза, он мощно испортил воздух — настолько мощно, что мужчина с женщиной отшатнулись. А Зенкевича пронзил приступ меленького мстительного хохота.

— Достаточно на сегодня, — брезгливо пробормотал мужчина, затыкая нос. — Пока вы уверенно выигрываете, Павел Макарович, — в номинации «Дерьмо года». Коллега, выключайте камеру, довольно.

И тут оба насторожились: с Зенкевичем, которому пора было оклематься, происходило что-то странное. Он стал подозрительно дышать: делал неловкий судорожный вздох, а выдох сопровождался крупной дрожью. Он уже не смеялся. Мужчина в маске опустился на корточки, переглянулся с сообщницей — похоже, назревали проблемы. Предупреждали же не нервничать и не лезть куда попало!

— Лев Васильевич, что с вами?

— Бывает, все в порядке… нормальный такой болевой прием… сейчас пройдет… Это все сердце, пропади оно пропадом…

Пот катился со лба, лицевые мышцы не слушались. Он несколько раз глубоко вздохнул и вроде бы почувствовал облегчение. Лицо расслабилось, неуверенная улыбка осветила измученное лицо.

— Быстро пошарь по каюте, — прошипел мужчина. — Лекарства, желательно что-нибудь сердечное. Ведь должно быть что-то.

Женщина всплеснула руками, самое время, нечего сказать. Метнулась к трельяжу, вокруг которого валялись полотенца.

— Лев Васильевич, черт возьми, прекращайте наконец волноваться… — нервничал мужчина. — У меня самого из-за вас сердце неровно бьется. Успокойтесь, все хорошо! Надеюсь, вы не сомневаетесь в наших добрых намерениях?

— Ни в коем случае, господа… — Он криво усмехнулся. — На вас теперь вся надежда угнетенных жителей нашего городка.

— Сообщите имя информатора, Лев Васильевич. Мы не обладаем информацией в полном объеме. Наши сведения отрывочны и бессистемны, они не дают полной картины происходящих в городе событий.

— Да, конечно. Но только не забудьте, что этот человек не должен пострадать… — Зенкевич вновь заволновался, уперся руками в пол и, понизив голос, начал что-то глухо вещать. Мужчина, чтобы разобрать слова журналиста, рискуя, нагнулся почти вплотную.

— Ты что-нибудь понял? — спросила женщина. Она копалась в ящиках и случайно наткнулась на несгораемый сейф, вмурованный в стену рядом с трельяжем. И, похоже, задумалась: дошли до несгораемой суммы, не забрать ли деньги?

— Думаю, да, — задумчиво вымолвил мужчина. — Хотя это как-то странно…

— Вы не ослышались… — опять заволновался Зенкевич. — В жизни случается много интересных и неожиданных вещей. Этот человек не хочет ничего взамен, он сильно рискует, но действует из чистосердечных побуждений.

— Я что-то нашла, — обрадовалась женщина, и в руках ее образовалась граненая стеклянная баночка, наполненная пузырьками и таблетками. Она высыпала содержимое на тахту, зарылась в него хрупкими пальчиками, выискивая что-нибудь полезное.

Вторая внезапная сердечная атака ударила в момент ремиссии. Журналист предпринял попытку приподняться, прокусил губу от усердия, а мужчина с женщиной не успели среагировать. Лицевая судорога исказила внешность журналиста до неузнаваемости, он жалобно уставился на спасителя, успевшего подставить руку под спину. Случился новый приступ, за ним еще, третий — как протяжная автоматная очередь, и человек забился в конвульсиях. Он не спускал потрясенного взора с мужчины в маске, смотрел ему в душу, настойчиво, словно умолял: не сдавайся, закончи! Зенкевич все понял, сделал попытку улыбнуться, и это было последнее, что журналист успел сделать в своей жизни. Расслабился, размяк, свесилась голова. Глаза остались открытыми, и что-то желтоватое потекло изо рта.

Женщина ахнула, бросаясь на помощь. Эти люди в принципе знали, что делать с человеком в случае сердечного приступа. Но случай был не тот. Мужчина умер — быстро и однозначно. Комплекс реанимационных мероприятий ничего не дал. Массирование грудной клетки, воздух в легкие — все пустое. Они возились и корпели над решительно мертвым человеком. Журналистская душа уже возносилась на небо, где ему было зарезервировано теплое и непыльное местечко.

— Вот черт… — голос женщины задрожал. — Как же так, Никитушка?

— Недоглядели, Ксюша… — убитым голосом сообщил мужчина. — Хотя не думаю, что в этом наша вина. Чему быть, того не миновать. Хотя кому сейчас от этого легче?

Но паре даже не дали прочувствоваться. За спиной послышался шорох, мужчина резко повернулся, выбрасывая руку с пистолетом. Качнулось грузное тело, но не потеряло набранной инерции, Павел Макарович Вровень летел к выходу, побитый, обливающийся кровью, с растерзанным ухом и раздавленными пальцами. Он шарахнулся о дверной косяк, ведь с ориентацией проблемы, но не свернул с избранного пути, вывалился за порог, затопал по короткому коридору.

— С ума сойти… — пробормотал Никита, опуская пистолет.

— Ты не выстрелил, — резюмировала женщина. — Хотя и мог.

— Я не убийца, дорогая.

— А по ноге?

— Прости, не догадался. Вернее, догадался, но… зачем? Мы получили дополнительное развлечение. Пойдем, полюбуемся…