Дик Фрэнсис - Заезд на выживание

Очнулся я, только когда служащие начали собирать грязные тряпки в большие плетеные корзины. Очнулся и понял: вот и кончились последние в сезоне скачки, я сижу в раздевалке один-одинешенек и до сих пор даже не переоделся.

Я медленно поднялся со скамьи, стащил с себя жокейское обмундирование, взял полотенце и пошел в душ.

Скот Барлоу полусидел-полулежал на кафельном полу, привалившись к стене, сверху на ноги хлестала вода из душа. Из правой ноздри ползла струйка крови, веки опухшие, глаза закрыты.

— Что с тобой? — Я склонился над ним, тронул за плечо.

Он приоткрыл глаза и взглянул на меня, и не было в его взгляде никакой теплоты.

— Отвали, — пробормотал он. Очаровательно, подумал я.

— Просто хочу помочь, вот и все.

— Чертовы любители, — проворчал он. — Все время мешаются под ногами.

Я оставил без комментариев эту его ремарку и стал мыть голову.

— Ты меня слышишь? — прокричал он с присущей ему шотландской напористостью. — Я сказал, что такие, как вы, всю жизнь нам мешают.

Я хотел было напомнить Скоту, что я ему не конкурент, что всегда принимал участие в скачках только для любителей, а ему скакать с нами все равно бы не разрешили. Но потом подумал, что это лишь напрасная трата времени, к тому же он явно не в настроении, чтоб вступать с ним в споры. И, продолжая не обращать на Скота никакого внимания, закончил принимать душ и растерся полотенцем. Теплая вода и растирание вернули силы ноющим мышцам. Барлоу меж тем продолжал талдычить свое. Кровь из носа идти у него перестала, последние ее капли смыло водой.

Я вернулся в раздевалку, оделся и стал собирать вещи. Профессиональным жокеям помогают мальчики-конюхи. Вечером после каждой скачки собирают их шмотки, одежду стирают и сушат, ботинки чистят, седла протирают намыленной губкой, чтоб к следующему выступлению все блестело. Я же, выезжающий на старт раз в две недели, а иногда и гораздо реже, должен был заботиться о себе сам, услуги конюхов мне не полагались. Я побросал грязные и влажные тряпки в сумку, чтоб забрать их домой и положить в стиральную машину, которая стояла у меня на кухне.

И уже собрался идти, как вдруг заметил — Скота Барлоу в раздевалке по-прежнему нет. Все остальные уже давным-давно разошлись, и тогда я снова заглянул в душевую. Он сидел на полу в той же позе.

— Может, помощь нужна? — осведомился я. И подумал, что, должно быть, он сегодня днем здорово упал, повредив лицо.

— Отвали, — снова произнес он. — В твоей помощи не нуждаюсь. Ты такой же гад, как и он.

— Кто? — спросил я.

— Да твой гребаный дружок, — ответил Барлоу.

— Какой еще дружок?

— Стив Митчелл, будь он трижды проклят, кто ж еще, — проворчал он в ответ. — А кто еще, по-твоему, мог это сделать? — И он осторожно поднес руку к лицу.

— Что? — изумился я. — Так это Стив Митчелл тебя отделал? Но за что?

— А ты сам его спроси, — сказал он. — Причем уже не впервой.

— Ты должен рассказать об этом другим ребятам, — заметил я. Хоть и прекрасно понимал, что он не может этого сделать. Не с его репутацией.

— Не притворяйся идиотом, — буркнул он. — А теперь вали домой, чертов любителишка! И держи пасть на замке! — Он отвернулся от меня и вытер рукой лицо.

Я не знал, что и делать. Следует ли сообщить об этом организаторам скачек, которые остались в комнате для взвешивания? А то еще уйдут и запрут его здесь чего доброго. А может, вызвать ему «Скорую»? Или же стоит пойти в полицию и заявить о нападении?

В результате я не сделал ровным счетом ничего. Просто забрал свои вещи и отправился домой.

В понедельник утром я вошел в контору и услышал, как в секретарской кто-то громко сказал:

— Ни за что, мать вашу, не поверю! Подобная лексика — редкость в адвокатских конторах, еще реже такие выражения можно было услышать от сэра Джеймса Хорли, королевского адвоката и главы нашей фирмы, а стало быть — моего непосредственного начальника. Сэр Джеймс стоял перед столами секретарей и читал какую-то бумагу.

— И во что же это вы не верите? — спросил я, решив в последний момент не повторять непристойное словцо.

— Да вот в это, — ответил он и взмахнул бумагой.

Я подошел, взял ее. Распечатка e-mail. И озаглавлено сообщение было так: «ДЕЛО ПРОТИВ ДЖУЛИАНА ТРЕНТА РАЗВАЛИВАЕТСЯ НА ГЛАЗАХ».

Да уж, действительно, вашу мать!.. Я и сам глазам своим не верил.

— Это ведь ты защищал его на первом процессе, — сказал сэр Джеймс. И прозвучала фраза как утверждение, а не вопрос.

— Да, — ответил я. Я очень хорошо помнил все подробности. — Дело простое, как апельсин. Виновен вне всякого сомнения. Как он добился пересмотра по кассационной жалобе… ума не приложу.

— А все этот чертов адвокатишка, — пробурчал сэр Джеймс. — И вот теперь этот тип соскочит, полностью. — Он взял бумагу у меня из рук и перечитал короткий отрывок: — «Дело прекращено за отсутствием улик», так здесь сказано.

Нет, скорее за отсутствием свидетелей, подумал я. Побоялись дать показания, сочли, что и их изобьют тоже.

И у меня возник интерес к этой кассации и решению суда в пользу Джулиана Трента — несмотря на то что сам я больше не являлся его защитником. «Чертов адвокатишка», как назвал его сэр Джеймс, оказался одним из государственных обвинителей, эта команда была специально создана с целью обхаживания членов жюри присяжных на предмет вынесения обвинительного вердикта. Уже трое членов жюри присяжных обращались в полицию и докладывали об этих происках, и все трое впоследствии давали показания на слушаниях по кассации. Причем каждого из них обрабатывал в отдельности один и тот же юрист. Почему он это делал — было выше моего понимания, поскольку все улики в деле были стопроцентные. Но у кассационного суда не было иного выбора, как назначить пересмотр дела.

Этот эпизод стоил адвокату его работы, репутации и, как следствие, занижения оценки профессиональной квалификации. В коридорах судебно-исполнительной власти произошел небольшой скандал. Хорошо хоть у судей процесса по пересмотру дела хватило ума оставить молодого Джулиана за решеткой вплоть до начала новых слушаний.

Похоже, что теперь он выйдет на свободу, и срок заключения, а также все, что происходило на процессе, вскоре позабудется.

Я помнил, что он сказал мне напоследок в камере под залом заседаний в Олд-Бейли в прошлом марте. Не слишком приятное воспоминание. Есть такой обычай: представитель стороны защиты навещает своего клиента уже после вынесения приговора, вне зависимости от того, выиграл он дело или проиграл. Но визит оказался не совсем обычным.

— Я с тобой еще рассчитаюсь, придурок бесхребетный! — злобно воскликнул Трент, как только я вошел в камеру.

Очевидно, решил я, он считает, что обвинительный приговор — целиком моя вина, поскольку во время слушаний я не угрожал свидетелям насилием. А Трент ждал от меня именно этого.

— Так что берегись, — угрожающе добавил он. — Наступит день, очень скоро, и я подкрадусь к тебе, ты и не заметишь.

У меня даже мурашки пробежали по спине — столько злобы и убежденности было в этом голосе. И я инстинктивно огляделся, чтобы лишний раз убедиться, что он находится за решеткой. Когда зачитывали обвинительный приговор, я радовался тому обстоятельству, что этот тип находится под охраной. И мне хотелось, чтоб так было и дальше. На протяжении нескольких лет практики мне не раз угрожали другие, куда более грубые и простоватые клиенты. Но было в Джулиане Тренте нечто пугающее, причем не на шутку.

— С вами все в порядке? — спросил сэр Джеймс. Он смотрел на меня, слегка склонив голову набок.

— Все отлично, — хрипловатым голосом ответил я. Потом откашлялся. — Нет, правда, все отлично, спасибо, сэр Джеймс.

— Вы так выглядите… точно привидение увидели, — сказал он.

Может, и увидел. Может, я сам скоро стану призраком? После того, как Джулиан Трент придет мстить?

Я отрицательно покачал головой.

— Просто вспомнил кое-какие детали тех, первых слушаний.

— Вся эта история дурно пахнет, если хотите знать мое мнение, — многозначительно произнес он.

— Похоже, вы хорошо знакомы с этим делом, и результат для вас важен. — На моей памяти сэр Джеймс никогда прежде не употреблял крепких выражений. — Вот уж не думал, что кто-то из наших тут встрял.

— Никто и не встревал.

Королевский адвокат сэр Джеймс Хорли, в силу занимаемого им положения, знал обо всем, что происходит в этих стенах. Знал о каждом деле, в котором участвовали «подведомственные» ему барристеры, как со стороны обвинения, так и защиты. И в равной степени был абсолютно несведущ или почти ничего не знал о делах, в которых не принимала участия его «команда». По крайней мере, старался производить именно такое впечатление.