Артуро Перес-Реверте - Королева Юга

— Где он? — спросила Тереса.

Кот Фьеррос негромко рассмеялся.

— Ты слышишь, Поте?.. Она спрашивает про Блондина. Ну надо же…

Он не отрывался от дверного косяка. Второй наемник покачал головой. Массивный, толстый, солидной наружности, с густыми черными усами и темными отметинами на коже, какие бывают у крапчатых лошадей. Держался он не так непринужденно, как его приятель, и когда взглянул на часы, жест его выражал нетерпение. А может, он чувствовал себя не слишком уютно. От движения руки полы его льняной куртки слегка разошлись, мелькнула рукоятка заткнутого за пояс револьвера.

— Блондин, — задумчиво повторил Кот Фьеррос.

Он вынул руки из карманов и медленно направился к Тересе. Та по-прежнему неподвижно стояла в головах кровати. Кот остановился, не сводя с нее глаз.

— Вот видишь, детка, — произнес он наконец, — Твой парень отлетался.

Страх свернулся у Тересы внутри гремучей змеей.

Ситуация. Страх — белый, холодный, похожий на поверхность могильной плиты.

— Где он? — настойчиво повторила она.

Но произнесла это не она, а какая-то другая, неизвестная женщина, и слова заставили ее вздрогнуть от неожиданности. Незнакомая, неосторожная женщина, не знавшая, что надо молчать. Похоже, и Коту Фьерросу интуиция подсказала нечто подобное, потому что он взглянул на нее с удивлением: надо же, она еще задает вопросы, а не каменеет и не кричит от ужаса.

— Его больше нет. Он умер.

Незнакомка продолжала вести себя по собственному усмотрению, и Тереса снова вздрогнула, услышав, как та выговорила;

— Сукины дети. — Именно это она сказала или, во всяком случае, услышала, что сказала: сукины дети. Раскаявшись, не успел последний слог сорваться с ее губ.

Кот Фьеррос разглядывал ее с любопытством, очень внимательно.

— Смотри-ка, крутая попалась, — задумчиво произнес он. — Матерей наших не боится поминать. И таким ротиком, — мягко закончил он.

После чего влепил ей пощечину и Тереса распласталась во весь рост на кровати. Кот некоторое время разглядывал ее, словно оценивая. Потом оглушенная ударом Тереса — кровь стучала в висках, щека горела — увидела, как наемник перевел глаза на пакет с порошком на тумбочке, взял щепотку и поднес к носу.

— Хорош, — заметил он. — Не без примеси, но ничего, очень даже неплох. — Затем, вытирая пальцами нос, предложил угоститься напарнику, однако тот, мотнув головой, снова глянул на часы. — Да торопиться-то некуда, — возразил Кот Фьеррос. — Торопиться некуда, браток, а который там час, мне ровным счетом наплевать, — Он снова смотрел на Тересу. — Классная телка, — проговорил он. — И к тому же вдовушка.

— Кот, — очень серьезно произнес Поте Гальвес, не отходя от двери. — Давай покончим с этим поскорее. — Фьеррос поднял руку, призывая к спокойствию, и присел на край кровати. — Кончай дурить, Кот, — настаивал Гальвес. — У нас же есть инструкции. Нам велели убрать ее, а не валять. Так что давай, браток, делай дело — и без глупостей.

Но Кот Фьеррос и ухом не повел.

— Бывают же на свете совпадения, — сказал он. — А мне как раз всегда хотелось ее оприходовать.

До того, как Тереса стала женщиной Блондина Давилы, ее уже насиловали: сначала — ей тогда было пятнадцать — несколько парней из квартала Лас-Сьете-Готас, позже — человек, который устроил ее работать менялой на улице Хуареса. Поэтому, когда зловещая улыбка киллера повлажнела еще больше, и он расстегнул пуговицу на поясе ее джинсов, она уже знала, что ее ждет. И вдруг страх исчез. Потому что это не на самом деле, беспорядочно завертелось в голове. Я сплю, и это просто кошмар, какие случаются иногда, и потом — это уже было со мной: это было с женщиной, которую я вижу во сне, она похожа на меня, но это не я. Я могу проснуться, стоит захотеть: проснуться, ощутить дыхание моего мужчины на подушке, обнять его, прижаться, спрятать лицо у него на груди, и окажется, что ничего подобного никогда не происходило. А еще я могу умереть во сне — от инфаркта, от остановки сердца, да мало ли от чего. Я могу умереть внезапно, и ни сон, ни жизнь уже не будут иметь значения. Спать долго, без видений, без кошмаров. Спать вечно, отдыхая от всего, чего никогда не было.

— Кот, — настойчиво произнес тот, второй. Он наконец сдвинулся с места и сделал пару шагов в комнату. — Кончай эти глупости, — повторил он. — Блондин же был один из наших. И парень что надо. Ну, вспомни: горы, Эль-Пасо, Рио-Браво. Текила. А она была его девчонкой. — Он вытащил из-за пояса револьвер «питон» и прицелился в лоб Тересе. — Отойди, браток, чтобы тебя не забрызгало, и покончим с этим.

Но Кот Фьеррос представлял себе дальнейшее развитие событий иначе. Он не поддался на уговоры. Самоуверенный, бесстрашный, он повернулся лицом к напарнику одним глазом кося на Тересу.

— Ей все равно конец, — сказал он. — Зачем же зря пропадать такому товару?

Он отстранил рукой дуло «питона». Поте Гальвес стоял, глядя то на Тересу, то на него, — толстый, нерешительный: в темных глазах извечная опаска индейца и холодность северянина, в густых усах застряли капельки пота, палец убран со спускового крючка, дуло револьвера направлено вверх, будто Гальвес собрался почесать им голову. Тут Кот Фьеррос достал свой автоматический пистолет, большую серебристую «беретту», сунул ее под нос напарнику, наставил прямо в лицо и сказал, смеясь:

— Или ты тоже побалуешься с этой телкой, чтобы нам уж быть на равных, или, если ты такой неженка, катись отсюда и не мешай, а не то мы с тобой сейчас тут передеремся, как петухи на арене.

Поте Гальвес перевел взгляд на Тересу — взгляд человека, который вынужден подчиниться, но стыдится этого; он смотрел на нее несколько мгновений, затем открыл было рот, но так ничего и не сказал. Вместо этого снова заткнул за пояс свой «питон», медленно отошел от кровати и так же медленно, не оборачиваясь, пошел к двери, а тот, другой, по-прежнему держал его на мушке и с издевкой говорил:

— Потом я угощу тебя стаканчиком «Бьюкенена», браток, чтоб ты не сильно расстраивался, что оказался таким слюнтяем.

Поте Гальвес исчез за дверью другой комнаты, и оттуда послышался удар, грохот чего-то разлетающегося в щепки, — может, дверцы шкафа, на которую он обрушил свой кулак, мощный и одновременно бессильный, и Тереса почему-то мысленно поблагодарила его за это. Однако уже в следующее мгновение ей стало не до того, потому что Кот Фьеррос принялся снимать с нее джинсы — вернее, не снимать, а стаскивать рывками — и, задрав футболку начал тискать ее груди, и засунул ей между ног дуло пистолета, как будто собирался изнасиловать ее им, а она не кричала, не стонала, она просто уставилась широко раскрытыми глазами в белый потолок комнаты и молила господа, чтобы все произошло поскорее и чтобы потом Кот Фьеррос убил ее быстро — прежде, чем все происходящее перестанет казаться кошмаром, увиденным во сне, и обернется неприкрытым ужасом этой проклятой жизни.

Все было так же, как раньше. Как всегда. И так же все должно было закончиться. Иначе не могло быть, хотя Тереса Мендоса никогда не представляла себе, что Ситуация будет пахнуть потом, мужчиной, разгоряченным похотью, выпивкой, которую принял Кот Фьеррос, отправляясь на поиски своей жертвы. В секунды просветления она думала: господи, пусть он кончит.

Пусть он кончит поскорее, чтобы я смогла отдохнуть.

Она думала об этом какой-то миг, а потом снова погружалась в пустоту, где не было ни чувств, ни страха. Для страха слишком поздно — его испытывают до того, как что-то происходит, а когда это происходит, утешает то, что все когда-нибудь заканчивается. Подлинный страх порождается лишь мыслью, что конец может чересчур затянуться. Однако к Коту Фьерросу это никак не относилось. Он двигался сильными толчками, стремясь поскорее освободиться. Молча. Короткими, жестокими, безжалостными рывками, мало-помалу сталкивая ее к краю кровати. Покорившись судьбе, Тереса не сопротивлялась. Ее глаза уперлись в белизну потолка, мозг был абсолютно пуст, сознание лишь временами возвращалось вспышками молнии. Ее рука соскользнула с кровати и оказалась в раскрытой сумке, стоявшей по другую сторону.

Внезапно Тереса сделала открытие: Ситуация — вещь неоднозначная. Она может быть таковой для тебя или для других. Осознав это, Тереса настолько удивилась, что, не мешай ей вцепившийся в нее мужчина, она села бы на кровати — лицо серьезное, указательный палец поднят вверх, — чтобы обдумать свое открытие и убедиться, что все действительно обстоит именно так. А ну-ка, разберемся. Рассмотрим этот вариант. Но она не могла приподняться, потому что свободной у нее оставалась только рука — случайно оказавшись в сумке, сейчас она касалась холодного металла кольта «дабл-игл», лежавшего среди белья и пачек денег.

Это все не со мной, подумала она. А может, не успела ничего подумать, и просто пассивно наблюдала за той, другой Тересой Мендоса, которая думала за нее.