Аркадий Адамов - Угол белой стены

Парень взял паспорт, заглянул в него и усмехнулся:

— Хохлов! Ах, бедный Хохлов Бедный…

— А мне-то зачем? — удивленно спросила девушка, вертя в руках паспорт.

— Если спросят, покажешь. Ну, иди одевайся.

Девушка пожала плечами и скрылась за дверью.

Пожилой посмотрел на часы.

— А тебе, Василий, тоже пора, — сказал он усатому человеку, все еще жевавшему что-то за столом.

— Угу…

— Вот встань и иди.

Человек тяжело поднялся, одернул кургузый серый пиджак, под которым виднелась пестрая ковбойка, и направился к двери.

— Все приготовь, понял?

— Угу.

Он еще дожевывал на ходу.

Когда он вышел, пожилой обернулся к парню, который задумчиво курил, устремив взгляд в пространство:

— Тебе, Алек, надо ехать на вокзал в пальто и шляпе. Там в передней висят, ты заметил?

Тот вяло пожал плечами:

— Но ведь это же…

— Ничего. А то ты в своей курточке примелькался уже в городе. Я тебе повторяю, операция серьезная. У нас еще не было такой. Если провалим… Ну, ты сам понимаешь.

— Понимаю, дорогой, — меланхолично кивнул голо вой парень и, вздохнув, добавил: — Вот, сам не знаю почему, дом свой вспомнил. Старики мои уверены, что я на тихой, спокойной работе. Спрашивают, понимаешь, когда отпуск будет, когда приеду к ним в море купаться. И еще спрашивают, почему я…

— Меня больше интересует, что ты им отвечаешь, — с ударением произнес пожилой.

— А что я им могу ответить, как ты полагаешь? Приеду, дорогие, пишу. А сейчас отчет годовой составляем, занят очень. — Он грустно усмехнулся.

— Что-то не нравятся мне твои настроения, милый. То говоришь, тебе другой работы не надо, а то вот скулить начинаешь. Не нравится это мне.

— А мне, думаешь, нравится? Но я еще так полагаю: когда-нибудь эту работу все равно поменять придется. Ну, тебе уж, может быть, поздно. А мне придется. Сердце подсказывает.

— По Тамаре сохнешь, — усмехнулся пожилой, кивнув на дверь в соседнюю комнату. — Вот тебе сердце и подсказывает черт те чего.

— Э! Ну, что ты такое говоришь? — парень досадливо махнул рукой. — Мужской разговор у нас, так?

— Для такого разговора время неподходящее выбрал.

— Человек ты для этого неподходящий, — ответил парень, насупив тонкие, черные брови.

— Человек? — пожилой усмехнулся, но глаза подприпухшими веками посмотрели на собеседника остро и неприязненно. — А много ты обо мне знаешь? Я, милый, жизнь прожил ой какую. И несправедливостей вынес вот, — он провел ладонью по толстой шее. — Другому на две жизни хватит. Но молчу. Один мой благодетель, между прочим, тут, в Борске. Сидел он до войны за одно дельце. Так я у него во на каком крючке вишу. Только дернет, и хана мне. А он такой, он когда-нибудь дернет. И не моргнет. Вот как я живу.

Парень поднял на него вспыхнувшие злостью глаза.

— А почему молчишь, а? Почему жить ему позволяешь? Боишься, так?

— Время не пришло. Когда-нибудь посчитаемся. — Пожилой нетерпеливо посмотрел на дверь в соседнюю комнату: — Ну, что же это она? На бал собирается?

— Женщины на любое дело, как на бал, собираются, дорогой.

— До поезда… — пожилой озабоченно посмотрел на часы, — сорок пять минут. А на вокзале тебе еще осмотреться надо. Там всякий народ может быть. Эх, милый. — Он усмехнулся и, придвинувшись, обнял парня за плечи. — Если эта операция удастся, внеочередной отпуск получишь. На два месяца. И все деньги вперед. Понял? Только не унывай, нос не вешай. Весело жить надо.

— А я так и живу, — кивнул тот. — Веселее не бывает.

В этот момент дверь открылась, вошла девушка. Она была в дорогом синем костюме, стройные ноги обтягивали пестрые, клетчатые чулки, на груди красовался большой кулон на тонкой золотой цепочке.

— Вай, какая ослепительная красота! — воскликнул парень, шутливо жмурясь.

— Тамара, дай-ка коньяк, — неожиданно распорядился пожилой. — На дорогу выпьем.

— Ой, правильно!

Она метнулась к буфету. Парень встал с дивана, потянулся и, блеснув зубами, сказал:

— Верно говоришь, надо выпить. Кровь заиграет, душа запоет. Ба-альшой бокал попрошу, дорогая, — обратился он к девушке.

Та с улыбкой отодвинула рюмку и налила ему полный стакан.

Все трое чокнулись.

— Ну, с богом, — сказал пожилой.

И уже в передней, когда молодые люди одевались, он озабоченно повторил:

— Так смотри, Алек, народ это отчаянный. Им терять нечего.

— С такой женщиной, — весело ответил парень, — я лев, а не человек, дорогой.

— Лисой тут надо быть, лисой. Хитростью бери.

— Все будет, — заверил парень, возбужденно блестя глазами.

Когда за ними захлопнулась дверь, пожилой облегченно вздохнул, потом нахмурился и, направляясь в комнату, зло произнес вслух:

— Ты у меня получишь отпуск, сукин сын. И вообще поглядеть за вами не мешает…

Поезд шел по заснеженной степи. До самого горизонта раскинулся слегка всхолмленный голубоватый ее простор — ни деревца, ни оврага, ни деревушки. Только что отсвистела над степью пурга, и тяжелые, свинцово-черные тучи теперь грозно клубились над пустым горизонтом. Солнце, зайдя за них, зловещим багровым заревом подсвечивало края.

— Ах, какая страшная картина, — покачал головой Дмитрий Петрович, стоя у окна и зябко прикрывая пижамой впалую грудь под шелковой полосатой сорочкой. — Ужас просто. Вы только взгляните, — обратился он к соседу по купе, румяному и добродушному толстяку — инженеру.

— Да, грандиозно, — согласился тот и, усмехнувшись, добавил: — Не страшно, не ужасно, а именно грандиозно. — Он отложил газету и зевнул. — Читать уже трудно. Может, лампочку зажжем?

— Да, да, пожалуйста! — предупредительно воскликнул Дмитрий Петрович, с трудом отрывая взгляд и окна, и снова зябко повел плечами. — Признаться, такая картина даже на психику действует.

— Знаете что, батенька? Давайте-ка пойдем ужинать, а? — неожиданно предложил толстяк. — Пока вы со своими страхами последний аппетит не потеряли. В Борск прибудем поздно, ресторан в гостинице закрыт будет. А тут он за три вагона от нас. Решено? — Он энергично хлопнул себя по коленям и весело добавил: — По рюмочке-другой примем, и оптимизма у вас, глядишь, ни сто граммов прибавится.

— Невозможно, — уныло покачал головой Дмитрий Петрович. — У меня, знаете, язва. Я уж тут поем. Жена сухариков насушила, молочка бутылка есть, ну и яйца всмятку. Ничего, знаете, жареного, соленого, острого не принимаю.

— Ах ты, господи! — воскликнул толстяк. — У него еще и язва! Ну, пойдемте, чего-нибудь диетического закажете. Там есть. Это я вам точно говорю. Пойдемте, посидим, рассеемся.

Он так энергично и напористо уговаривал Дмитрия Петровича, что тот наконец сдался.

Переодевшись, они вышли из купе в узкий, гудящий приход и двинулись в дальний его конец, прижимаясь то к одной стенке, то к другой, в такт покачивания вагонов. По лязгающим, продуваемым ледяным ветром переходам они прошли в следующий вагон, потом в другой, в третий и наконец очутились в вагоне-ресторане Здесь было светло, людно и шумно. Но свободные места все же нашлись.

За столиком разговор неожиданно принял совсем другое направление.

Дмитрий Петрович, округляя глаза и машинальна отщипывая белый хлебный мякиш, стал рассказывать о недавнем происшествии в своем учреждении.

— …Представляете? Заходит он ко мне в отдел, никого и ничего не спрашивает, спокойно достает из своего портфеля какую-то бумагу и выходит. Словно наш сотрудник.

— Любопытно. А потом что?

— Я, знаете, почему-то встревожился…

— Ну, естественно, — иронически вставил толстяк.

— Нет, вы не смейтесь. Тогда я выхожу вслед за ним. Вижу, он подходит к какому-то человеку, показывает бумагу, что-то торопливо говорит, и тот поспешно вынимает и отдает ему деньги. Огромную пачку! Мне, знаете, как-то не по себе стало. У нас ведь никакие платежи наличными не производятся, только по перечислениям. А он, значит, берет эти деньги и быстро спускается на второй этаж. Тогда я спускаюсь за ним…

— Вы просто отчаянный человек, — все так же иронически заметил толстяк.

— Нет, я, признаться, человек не очень, так сказать, смелый. Но тут уж просто интересно. Даже, знаете, загадочно. В чем, думаю, дело?

— Да, да, я заметил, вы любите разгадывать кроссворды, — засмеялся толстяк. — Река в Азии из четырех букв, вторая — «а»…

— Нет, вы не смейтесь! Все повернулось просто ужасно! — перебил его Дмитрий Петрович, взволнованно поправляя очки. — Так вот. На втором этаже он эти деньги как можно незаметнее передает другому человеку. Но я заметил! И какой-то меня даже страх охватил, предчувствие какое-то.

— М-да. Подозрительно, конечно.

— Вот видите! А второй человек — я почему-то очень хорошо его запомнил — быстро пошел мне навстречу. Как ни в чем не бывало. Улыбается даже. К счастью, меня тут Всеволод Анисимович к себе пригласил. Это наш главный инженер. Ну, а через полчаса слышим крики в коридоре, шум. Я вскакиваю ни жив ни мертв. Бегу на третий этаж. Вижу, тот самый человек, который деньги давал, мечется по коридору, кричит, чуть не плачет. «Где ваш сотрудник, — кричит, — который деньги мои взял!» За ним наши бегают. Словом, кошмар. А потом выясняется…