Виктор Мережко - Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров

Соня строго посмотрела на него.

— Это плохо. Придется выбирать — между мной и папой.

— Почему?

— Одинаково любить двоих невозможно.

Шелом растерянно привстал.

— Я буду любить сразу двоих. И тебя, и…

Договорить он не успел. Соня приложила ладошку к его губам:

— Посмотрим. — Она тоже поднялась. — Ну что, говорим, что согласны?

— Да.

Они двинулись к двери, и Соня придержала Шелома.

— А ты очень ревнивый?

— Это как? — не понял тот.

— Будешь злиться, если я буду ходить, скажем, в гости к своей сестре?

— К сестре — не буду. А к другим… К другим — буду.

Соня рассмеялась, слегка потрепала его по щеке.

— Но тебе придется месяц потерпеть, ревнивец, пока мне стукнет шестнадцать!

Подвенечное платье, в котором Фейга уже не однажды выходила замуж, Соне было велико. Невеста стояла на стуле посреди гостиной, а вокруг нее колдовала Фейга, держа в руке иголку, а в зубах — булавки с цветными головками. Мачеха сидела за столом, традиционно попивала вино, наблюдая за процессом подгонки платья. Фейга рассказывала:

— Папочка купил мне это платье пять лет тому назад, когда выходила замуж за первого своего мужа Йосю Циммермана. Тогда оно было совершенно белое, почти прозрачное. Когда Йосик увидел меня в этаком наряде, он просто озверел и едва дотерпел до ночи! Боже, что он вытворял со мной, что выделывал! Хотя и второй муженек, Веня Кугельман, тоже не отличался особой нравственностью в постели. Знаете, что он придумал? Вы даже не можете себе представить, какие кульбиты он выделывал…

— Надеюсь, ты не станешь демонстрировать сейчас эти кульбиты? Девочка может этого не вынести, — попробовала остановить ее Евдокия.

Фейга рассмеялась:

— Ой, я вас умоляю, пани Евдокия! Эта девочка в скором времени выкрутит такие кульбиты, что дай бог нам с вами вынести это! — и шутливо ущипнула сестру за бок. — Или я не права, сестренка?

Соня недовольно убрала ее руку и с сияющей улыбкой ангелочка посоветовала:

— Подшей повыше левый край. Иначе я загребу всю пыль на дороге.

День был пасмурным, сыпал мелкий дождь. Городское кладбище выглядело пустынным и унылым.

Соня, стоя возле могильной плиты, под которой были похоронены отец и мать, едва слышно шептала:

— Дорогая мамочка, дорогой папа… Извини, папа, но я буду говорить с мамочкой. Мне так плохо, так одиноко без тебя. Ты мне опять приснилась, и я опять во сне плакала. Через три дня я выйду замуж, так хочет Евдокия и Фейга. Мне жених совсем не нравится, но выхода нет. Я стану женой тощего и глупого Шелома. А вот пани Елена уехала. Уехала навсегда. И я теперь одна. Совсем одна, мамочка…

Свадьбу Сони и Шелома справляли в ресторане при постоялом дворе. Ресторан был большой и светлый, гостей собралось не менее ста человек, причем публика пришла самая разнообразная — от ортодоксальных чопорных иудеев в черных шляпах и с пейсами до польских панов, веселых, шумных, бесцеремонных, быстро пьянеющих.

Соня, прелестная и юная, сидела во главе стола, рядом с ней сопел и краснел от счастья и стеснения Шелом. По бокам от жениха и невесты, соответственно, расположились их родственники.

Из Евдокии вовсю лезла украинская сочность и сексуальность, Фейга была томной и соблазнительной. Время от времени она бросала взгляд на красивого и, видимо, состоятельного поляка, сидящего напротив. Пану томная еврейка определенно нравилась, он время от времени приподнимал фужер с вином, давая понять Фейге, что не прочь продолжить знакомство. Рядом с паном Школьником сидела его жена, мать Шелома, пухлая, клюющая носом дама, которая много и вяло ела и ни с кем не общалась.

Отец жениха, быстро захмелев, перетягивался через своего сына, пытался объясниться с невесткой:

— Девочка, дочечка моя! Я не был знаком с твоим папой и сожалею об этом. Но убежден, что он был бы очень доволен твоим выбором. Ты будешь жить у нас, как у индюшки под крылышком, и ни в чем не будешь нуждаться. Главное же, а это самое главное, чтоб ты любила нашего Шеломчика, была ему верной и преданной женой!

— Папа! — не выдержал Шелом. — Ты мне изгваздаешь своей вилкой весь костюм!

— Тебе не совестно, Шелом? — удивился пан Школьник. — Не совестно прерывать папу какими-то глупостями, когда он говорит твоей жене о серьезных вещах! Изгваздаю этот костюм — куплю другой! Но никогда не смей перебивать папу!

— Извини, папа.

— Паны и Панове! — закричал пожилой еврей, ведущий свадьбу. — Думаю, настало самое время выпить за пана Школьника и очаровательную пани Школьник — отца и маму счастливого Шелома! Папе и маме всегда везло друг с другом, так пусть теперь повезет и молодым в гнездышке, которое для них свили родители! Лыхаем, панове!

Все поднялись и выпили. Соня неожиданно увидела среди гостей пана Лощинского, того самого, что не так давно приходил в их дом с определенным предложением. Рядом с Лощинским сидела его жена, худенькая тусклая пани. Сам же неудачливый ухажер не сводил с юной невесты жадного взгляда, сгорая от желания и страсти.

— На кого ты смотришь? — шепотом спросил Шелом, склонившись к Соне.

— Так… На гостей, — пожала она плечиками. — Какие разные и какие противные.

— Кто, например?

— Например, вон тот, — кивнула Соня на пана Лощинского.

— Что ж в нем противного? — поднял брови Шелом. — Это мой дядя, брат мамы.

Соня мило и удивленно рассмеялась.

— Я пошутила! Я знала, что этой твой дядя! Милый, очаровательный пан!

В это время пан Лощинский покинул свое место и направился к молодоженам.

Фейга, увидев его маневр, на миг напряглась, но быстро уловила взгляд младшей сестры и поняла, что беспокоиться не следует.

Пан Лощинский подошел к молодоженам, взял руку Сони, поднес к сочным жирным губам.

— Дорогой племянник, у тебя восхитительная жена.

— Вы тоже ей понравились, — обрадовался жених.

— Вот и прекрасно. Позволь преподнести вам скромный подарок. — Он извлек из кармана плотный бумажный пакет, положил на стол. — Пусть твоя женушка купит на эти деньги такое украшение, которое по красоте не уступало бы ей самой.

Соня подняла на Лощинского смущенный взгляд, тихо произнесла:

— Благодарю вас, пан. Постараюсь выполнить ваше пожелание.

Оркестр громко заиграл веселую мазурку, гости дружно поднимались с мест, пускаясь в пляс.

Шелом тоже поднялся, взял Соню за руку и повел ее в общий круг. Она послушно поддавалась ему в танце, скользила взглядом по сидящим за столом: Евдокии и Фейге, пану Школьнику и его жующей жене, но чаще всего ее взгляд пересекался с бессовестным и откровенным взглядом пана Лощинского.

Шеломчик рыдал на супружеском ложе. Рыдал безутешно и взахлеб. Переворачивался с живота на спину, хватался за курчавую голову, вытирал слезы белой длинной сорочкой, бормотал что-то неразборчивое и горькое.

— Я умру от стыда! Не вынесу этого позора! Я не мужчина… Я слабое животное. Ты должна презирать меня! Ненавидеть! Смеяться! Прости меня… Прости, любимая!

Соня молча стояла в ночном полумраке возле широкой кровати, с удивлением и брезгливостью наблюдая за истерикой юного мужа, и отцепляла его пальцы, которыми он хватался за ее пеньюар.

Шелом рухнул с постели, встал на колени, поднял руки к жене.

— Только не уходи! Не бросай меня! У меня получится! Обязательно получится! Все от волнения! Я же никогда не был с женщиной. Не уходи, прости меня! Единственная, любимая, незаменимая Шейндля!

Соня решительно взяла его за тощие плечи, заставила сесть на постель.

— Все, успокойся. Слушай меня. Ты можешь выслушать меня, идиот? Вытри сопли. Слюни вытри! — Взяла край простыни, вытерла лицо мужа. — Вот так… И больше не реви.

— Но мне стыдно! — с трудом сдерживая рыдания, произнес Шелом.

— Стыдно перед чужими людьми, а здесь чужих нет. Здесь все свои. — Соня чмокнула его в мокрую голову. — Теперь слушай меня. Такое бывает со всеми мужчинами, особенно в первую ночь. Но после первой ночи будет вторая, будет и третья… Так что спешить нам особенно некуда. Понял?

— А ты откуда знаешь, что такое бывает в первую ночь? — подозрительно нахмурился муж.

Соня откинулась назад, насмешливо уставилась на парня.

— Угадай!

— У тебя уже был кто-нибудь?

— Нет, ты, Шелом, все-таки идиот. Причем полный. Сестра рассказывала, Фейга!

— А зачем она тебе это рассказывала?

— Шелом, я сейчас дам тебе по морде! — Соня встала с кровати, обошла ее вокруг, легла с другой стороны, натянув на себя простынку.

Шелом посидел какое-то время в одиночестве, потом тоже лег. Попытался притронуться к жене, она резко отбросила его руку.

Он затих, и спустя некоторое время снова послышались его сдавленные рыдания.