Александра Маринина - Соавторы

- Ну ладно, - неожиданно легко согласился Василий, - не хотите - как хотите. Давайте ставить Шекспира.

- Ты домашнее задание выполнил? - строго спросил Глеб Борисович. - В общежитии студентов театрального вуза побывал?

- Выполнил. Побывал. Прикажете отчитаться?

Глафира Митрофановна на какое-то время выпала из процесса подслушивания: распереживалась. Да как же так? Мыслимое ли дело - дите малое под колеса бросать? Да еще про разговоры с боженькой… Разве Васечка может про это придумывать? Чего он в божеском понимает-то? В церкви небось ни разу не был, Святое Писание не читал, молитвы ни одной не знает. Сама Глафира особой набожностью не отличалась, все-таки с тринадцати лет в городе жила, где бога не признавали и не чтили, и в церковь не ходила, и посты не соблюдала - у Богдановых не принято было, и праздники все перезабыла уже, только Рождество да Пасху помнила. Однако же то, что успела впитать в родительской семье, частично сохранилось в ее душе в виде представления о том, что ежели не веруешь истинно, так и не смей о божественном рассуждать. Не знаешь, не понимаешь - и молчи тихонечко.

Внезапно она ощутила какую-то… не то обиду на любимца Васечку, не то досаду, что ли. Ведь это же надо, она к нему со всей душой, жалеет, сочувствует, а он, оказывается, вон какой… Ничего более внятного она сама для себя сформулировать не смогла, но остался в душе мутный нехороший осадок и от того, что услышала, и от того, что почувствовала.

В три часа, как и положено, подала обед. Сперва закуски - салат и заливное из судака, потом борщ с чесночными пампушками. От мыслей о погибшем мальчике и разговорах его души с богом она так и не отошла, посему пребывала в глубокой задумчивости и делала все автоматически, не глядя.

Васечка первым схватил горячую пампушку, жадно впился в нее зубами, зачерпнул ложкой дымящийся борщ, отправил в рот…

- Баба Глаша, что-то у вас сегодня с супом не то, - озадаченно произнес он. - Прокис, что ли?

- Да как прокис, когда с утра варила? - возмутилась Глафира Митрофановна. - Чего ты выдумал?

В этот момент Катерина тоже съела первую ложку и задумчиво покачала головой.

- Правда, Глафира Митрофановна, вкус какой-то странный. Может, вы по новому рецепту готовили?

- Ничего не по новому, как всю жизнь варила, так и сегодня. Может, сметана слишком кислая? Я пожирней брала, сорок процентов, она кислой не бывает, но, может, порченую подсунули. Глебушка, ну-ка ты скажи, ты еще сметану не клал, - обратилась она к Богданову.

Тот долго не решался попробовать, сперва принюхивался, поднеся ложку к самому носу, потом сделал маленький глоточек.

- Ты, Глаша, сама попробуй. - По его тону ничего понять невозможно, то ли вкусно ему, то ли нет. - Но мне кажется, с супом действительно не все в порядке.

Кипя от негодования, Глафира выскочила из комнаты, прошла в кухню, зачерпнула половником из кастрюли и сделала основательный глоток горячей жидкости.

Но прежде чем вкусовые рецепторы донесли информацию до мозга, наметанный глаз ее заметил крохотные пузырьки на поверхности разогретого борща - верный признак того, что варево действительно прокисло. Но как же это может быть? Ведь варила только сегодня… Помидоры - они, конечно, кислоту дают, и ежели б кастрюлю на ночь на плите оставили, то за сутки борщ мог и прокиснуть, не обязательно, но мог. Но чтобы за несколько часов, да осенью, а не в летнюю жару… Сроду такого не бывало.

- Ну что, Глафира Митрофановна? - послышался совсем рядом голос Катерины, которая появилась в кухне с подносом в руках. На подносе - три полные тарелки с борщом. - Убедились?

- Сама не пойму, - растерянно пробормотала старуха, - никогда в жизни у меня такого не было. Позор-то какой!

- Да что вы, ну какой в этом позор! Со всеми бывает.

Ничего страшного.

- Почему же он прокис-то?! - в отчаянии выкрикнула Глафира.

- В кастрюлю грязь могла попасть, вот и прокис. Не переживайте вы так.

- Так откуда же грязь-то возьмется, Катерина? У меня тут все стерильно, ты ж посмотри сама, все сверкает, нигде ни пылиночки, пол языком можно лизать, по несколько раз в день влажной тряпкой протираю.

- А овощи, Глафира Митрофановна? Вы в борщ картошку положили, свеклу, лук, капусту, они же с рынка, а не из стерилизатора, может, недоглядели где-то, грязь и попала.

- Я недоглядела?! - взвизгнула Глафира. - Это я-то недоглядела?! Ты что ж, намекаешь, что я слепая стала, никудышная? Да у меня зрение получше твоего будет!

И руки не дрожат, и глаза не подводят. Не моя вина, что борщ испортился - Ну хорошо, хорошо, не ваша, - примирительно улыбнулась Катерина. - Не надо так волноваться. Не ваша вина.

Глафира согласно покивала головой и внезапно уставилась на собеседницу в некотором недоумении.

- А чья ж тогда? Не моя - это точно. Но если не моя, то чья?

И стремглав выскочила из кухни.

- …Глебушка, позвони немедленно в милицию, пусть отправят борщ на экспертизу!

- На какую экспертизу, Глаша, опомнись…

- Вы, баба Глаша, слишком детективами увлекаетесь.

Ну прокис суп - делов-то!

- Не может быть, чтоб моя вина была! Меня почти два часа дома не было, пока ты гулял, я по магазинам ходила! Мало ли кто мог заявиться и отраву в кастрюлю кинуть!

- Глаша, возьми себя в руки, что ты несешь? Ну кто мог заявиться? Кому надо кидать отраву в борщ? Ты же не хочешь сказать, что меня, или тебя, или Васю, или Катерину кто-то хочет отравить?

- Ты сам знаешь, что я хочу сказать!

- Глаша! Прекрати немедленно. Вылей борщ в сортир, и чтобы я больше ни слова об этом не слышал!

- Ну правда, Глафира Митрофановна, не нужно из мухи слона делать. Обычная бытовая неурядица, при чем тут милиция?

- А при том, что не мог борщ ни с того ни с сего прокиснуть! Я в этом доме семьдесят лет готовлю, и ни разу у меня ничего не портилось. Неспроста это все.

И ты, Глебушка, не смотри на меня так, я знаю, что говорю. И ты знаешь.

- Ладно, все, обсуждение закрыто. Глаша, подавай второе. Я с тобой потом отдельно поговорю…

- Фу-ты, господи, сколько шума они развели из-за борща, - поморщился мужчина, сидящий в машине неподалеку от дома, где жил Глеб Борисович Богданов, отодвигая в сторону наушник. - И ни слова о том, что нас интересует.

- Подожди, вот они пообедают и снова начнут обсуждать книгу. - Женщина ласково погладила его по плечу. - Не нервничай, Слава, мы только первый день их слушаем.

- Ты забыла, что мы не можем слушать их каждый день, - раздраженно отозвался тот. - Они собираются для обсуждений два раза в неделю, и если сегодня мы ничего не узнаем, придется ждать до субботы. А потом снова до среды. Время идет…

- Славик, но у нас есть шанс… Если это сам Богданов, то он может что-нибудь сказать в телефонном разговоре. Или к нему придет кто-нибудь. Понимаешь? Надо слушать его квартиру постоянно.

- Шанс, шанс… - проворчал Слава. - Тридцать три процента - не такой уж большой шанс.

- Но и не такой уж маленький. Мы ведь только начали, не надо раньше времени впадать в отчаяние.

- Не успокаивай меня, пожалуйста, Лиза. Они начали в двенадцать и в три прервались на обед. И что они делали три часа? Сначала обсуждали какую-то бредятину про мальчика и бога, потом слушали подробный доклад о порядках и нравах в общежитии студентов Щукинского училища. И все. Ни одного полезного слова. И совершенно неизвестно, когда они дойдут до собственно расследования убийства, они, кажется, даже еще не придумали, как именно убьют этого своего режиссера.

- Кстати, насчет погибшего мальчика, - задумчиво проговорила Лиза. - Я уже где-то нечто подобное читала… Не могу вспомнить где. Что-то переводное, кажется, с английского… Этот юный гений - банальный плагиатор, пользуется тем, что люди такого склада, как его соавторы, подобную литературу не очень-то читают, у них воспитание атеистическое, вот он и заимствует идеи из модной эзотерической литературы.

- Да фиг с ним, - махнул рукой Слава, - какая нам разница, у кого он идеи ворует? Нам другое важно.

- Ты не прав, - тихо возразила его жена.

- Почему это?

- Потому что если он в принципе ворует чужие идеи, то это стиль поведения. Понимаешь? А это и есть то, что нам важно. Ну, что там у них?

- Едят. Вернее, уже пьют чай.

- А разговаривают о чем?

- О чем, о чем… О борще, о чем же еще, будь он неладен, - проворчал он. - Старуха совсем сбрендила, только о милиции и твердит. Неужели правда этого Богданова кто-то может хотеть отравить? Кому он нужен, старый пень?

Они вышли на улицу вместе, как обычно. Катерина двинулась к своей машине, Василий замешкался у самых дверей подъезда, словно решая, в какую сторону идти.