Татьяна Степанова - Душа-потемки

Следом за Зайцевой, позабыв обо всем, она зашла в магазин. Потом, выждав, пока та закончит осмотр товаров в парфюмерном отделе, она поднялась на второй этаж в отдел постельного белья. И когда на глаза попался тот шнур от портьеры…

– Она набросилась на Зайцеву сзади и задушила ее, затащила в подсобку у черной лестницы, – это рассказывал Елистратов, цитируя протоколы допросов. – Мгновенный импульс… она ее ненавидела люто – Зайцева отняла у нее надежду на новую квартиру, украла деньги… Мы тут снова беседовали с Искрой Сорокиной, так вот она повторила, что подобный эпизод с квартирой – не первый в жизни Комаровской. Квартира ее бабки Августы Маньковской тоже предназначалась ей, та хотела ее туда прописать, но не успела. Он ведь убил ее – Матвей Маньковский, и тринадцатилетняя Ева при этом присутствовала… И только потом, по прошествии лет, Комаровская поняла, чего же она лишилась…

И вот снова повторилось – потеря квартиры, потеря денег, крушение надежд, а виной всему – Ксения Зайцева, и там, в универмаге, в отделе постельного белья Комаровская в слепой ярости накинула ей на шею петлю из шнура. И лишь после… когда пелена рассеялась, она поняла, что натворила… здесь, в этом же самом универмаге… И вспомнила все то, что случилось с ней в детстве.

Замирая, она сидела в подсобке рядом с трупом и ждала каждую секунду, что ее обнаружат, поймают, но персонал ушел, универмаг закрыли, и она осталась одна. По ее показаниям, первое, что она сделала, – бросилась вниз к дверям. Но поняла, что не сможет разбить витрину и запертые двери никогда не откроет, и тогда она вспомнила про лифт в стене… про лифт и зеркало наверху на площадке.

Матвей Маньковский узнал об этом лифте и о проходе через бомбоубежище от Августы Маньковской. Старуха хвасталась, что и сама часто таким вот путем попадала в универмаг, в спецсекцию для избранных, а маршал Хвостов поднимался к ней в квартиру этим же самым ходом, приезжая на машине по подземному туннелю спецзоны.

Матвей Маньковский пользовался этим ходом, чтобы проникать в универмаг для краж. Из тринадцатилетней Евы, влюбленной в него, он тоже сделал воровку, свою помощницу. А потом и любовницу. Он все показал ей и брал ее с собой.

И когда, в страхе мечась по универмагу, не зная, что делать с трупом Зайцевой, как выбраться, она внезапно вспомнила об этом пути отхода, когда бросилась к зеркалу и убедилась, что эта дверь все еще легко открывается и подъемник работает, она…

Катя тут вспоминала, как полковник Елистратов в этом месте умолкал, опять словно подбирая максимально точные слова.

– Имитатор… классический, хотя и редкий случай серийника… О прошедших преступлениях имитатор знает во всех деталях, и это становится наваждением, это захватывает воображение… Но повторить все порой не хватает смелости, нужен толчок, внешнее потрясение… И обычно все это связано как раз с первой жертвой… Как и в нашем случае – личный контакт… Обман с квартирой, ненависть… Когда Комаровская увидела, что тайный ход в универмаг все еще действует, она успокоилась… И… кто разберется в их психике… на какое-то время она вновь превратилась в ту тринадцатилетнюю девочку, уже совершавшую убийства и слушавшую кровавые сказки Маньковского, который делился рассказами о содеянном только с ней.

Елистратов выстраивал классическую модель, но Катя… ей все время казалось… вот и сейчас…

– Так она хочет меня видеть? – спросила она.

– Да, настаивает, – Елистратов кивнул. – Думаю, это было бы полезно… в плане дальнейшей конкретизации фактов… Но сначала я хотел бы вам показать один любопытный вещдок.

И он достал из сейфа пластиковый пакет, а в нем Катя увидела перстень – чудесной работы с крупным изумрудом, окруженным бриллиантами.

– Изъят нами при обыске квартиры Комаровской, она его в своем диване прятала. Мы предъявили это свидетельнице Сорокиной, и она опознала в нем кольцо, некогда принадлежавшее Августе Маньковской. Тогда, в марте восьмидесятого, когда Маньковский на глазах Евы задушил старуху, он сломал ей палец, потому что никак не мог снять это кольцо. А когда снял, подарил Еве, это стало у них чем-то вроде обручения.

Серая мгла, ненастье за окном…

Оттепель, март, дождь барабанит по стеклам…

В огромной квартире бельэтажа с высоким лепным потолком, репетиционным залом, зеркалом во всю стену и балетным станком – полумрак.

Они одни в квартире.

Спальня с широкой постелью, шелковое стеганое одеяло…

Рыжая девочка подходит к зеркалу и смотрится в него, берет красную губную помаду с туалетного столика и неумело и жадно малюет губы, чтобы казаться взрослей и желанней…

Оборачивается… Он стоит сзади. Он намного старше ее, и дома заставляют звать его «дядей», но он просто Матвей… а еще Поляк, так зовут его пацаны во дворе… Когда она с ним идет по двору и садится на его мотоцикл сзади, все пацаны почтительно расступаются… «Она гуляет с ним, гуляет со взрослым».

А родители ничего не подозревают.

И только сестра, кажется, догадывается, но она не выдаст, потому что со всех вечерних вылазок в универмаг, где они воруют тайком, ей приносят маленькие подарки… И она помалкивает и только наблюдает…

Он стоит сзади, наклоняется, его руки смыкаются на ее талии, он разворачивает ее к себе, целуя… он тяжело дышит, и она знает, что случится в следующую минуту.

Она не сопротивляется, она тоже этого хочет. Детство, девство… слова одного корня, но это понимаешь уже будучи взрослой женщиной, а там, в спальне… нет, нет, нет, это не изнасилование… у него много грехов, но этот грех не его… она сама обнимает его жаркими руками за шею. Он притискивает ее к кровати всем своим весом, забывая об осторожности…

Среди скомканных простыней и сброшенных на пол подушек они забывают обо всем. И то, что это чужая квартира, и то, что они тут всего лишь приживалы, всего лишь в гостях…

– Матвей, ты что же это, мерзавец, делаешь, она же малолетка!!

Крик старухи, распахнувшей дверь спальни, где когда-то она, прекрасная балерина, и маршал играли в собственную любовь…

– Подонок, она же еще ребенок! Я сейчас же звоню ее родителям, и ты…

Он оборачивается к старухе как хищник. И она пугается его вида, пугается его лица.

– Что ты делаешь, пуссссти!!

Хилое сморщенное старческое тело бьется на постели в последней агонии, когда его пальцы… его пальцы, которых она так любит касаться…

Хрип… вздох последний, как всхлип… Что-то хрустит. Он сдирает с мертвой руки изумрудный перстень и бросает ей.

– Лови, теперь это твое! Мой свадебный подарок.

Лови, а это твое… это мой подарок тебе, Поляк…

Она оборачивается на лязг двери.

– Я пришла, вы хотели меня видеть?

Пауза…

– Я пришла, вы хотели говорить со мной?

Катя, которую дежурный конвоир впустил в следственный кабинет внутренней тюрьмы, садится напротив Евы Комаровской. Конвоир остается у двери, не уходит.

– Вы желали встретиться со мной? Я пришла, – повторяет Катя уже в третий раз и отчего-то не надеется, что получит ответ.

Но Ева Комаровская поднимает голову. Как меняет женщину тюрьма… всего несколько недель не на воле, и какая разница с тем, что было…

– Скажите Феликсу… вы ведь увидитесь с ним, я знаю… скажите, чтобы он уезжал отсюда… Туда, к матери… совсем уезжал… навсегда…

– Он свидетель по вашему делу.

– Я умоляю, пусть он уедет… Я все, все расскажу, ничего не утаю, только не надо его на суде, не надо ему здесь…

– Почему?

– Потому что… здесь дурные воспоминания… сны, кошмары… это наше семейное, это в роду…

– Он нашел могилу Маньковского, – сказала Катя. – Это ведь вы его убили. Как вам, тогда еще ребенку, удалось справиться с ним?

– Как мне удалось? А, вы хотите знать это и как все произошло тогда в универмаге… Это было летом, и он… он тогда не взял меня с собой… мы воровали вдвоем часто, но в тот вечер он пошел туда один. Он хотел забрать бритву…

– Что?!

– Японскую электробритву, это был такой дефицит в восьмидесятом, а к Олимпиаде их привезли в универмаг, и стояла жуткая очередь… Он залез через подъемник, Матвей думал, что он в универмаге один, но почти сразу же наткнулся на уборщицу… У него не оставалось выбора, он набросился на нее и задушил упаковочной веревкой, что валялась на полу.

Не галстуком…

Обычной веревкой…

– Так, значит, тогда именно уборщица стала первой жертвой? – спросила Катя.

– А потом он услышал голоса ниже этажом и понял, что там еще две женщины – товаровед и та, что торговала мороженым, я ее видела, я иногда покупала у нее пломбир в стаканчиках… И что-то случилось у него в голове, он мог просто развернуться и уйти – назад, тем же самым ходом, но женщины были внизу, и, судя по голосам, они разделились, одна спустилась на второй этаж, а другая… И он начал свою охоту на них, он так и сказал мне… Свою ночную охоту… Сначала одна, а потом другая, мороженщица, но она вырвалась, и он догнал ее и ударил у лестницы ножом… В универмаге много ножей продается… Можно не брать с собой. А потом ему этого показалось мало, они были уже мертвы, но ему этого показалось мало – впереди ведь была вся ночь, и он…