Алексей Шерстобитов - Неприкаяный ангел

В ее квартире-студии, куда, кстати, не ступала ни одна нога мужчины, кроме него, был небольшой уголок, оформленный его фотографиями, главная из которых распласталась на всю стену. Эта была очень старая фотография – одна из первых, сделанная ей самой в первую их совместную поездку за рубеж.

Со стены на ее смотрел молодой человек с длинными густыми волосами, спадающими на плечи. Опираясь одной рукой на край стола, он очень эффектно смотрелся со своим мускулистым голым торсом. Еле заметная улыбка, скрывала глубокое переживание, которым он был мучим, и которым не желал делиться. Взгляд, очень теплый и чистый, совсем не похожий на взгляд человека, убивающего людей по обязанности. Он был предназначен только ей, и только она могла понять и принять это, пронизывающее душу, признание из того счастливого, для них обоих, времени.

Много после он рассказал ей, что именно скрывал, и что тогда мучило его. Он никак не мог решиться впустить её в свое сердце, хотя она уже давно хозяйничала там своевольно. Не мог, или думал, что не мог…

Опасение новой потери, преследовали его все время их общения. При чем, опасения эти имели, в свое время, разные почвы. Неоднократно Алексей боролся с обладающим им, на некоторое время, чувством, требующим покончить с этой связью, но страстное желание быть счастливым, наверное, наивное, тем более для него, всегда пересиливало и заставляло, когда оставлять все по-прежнему, когда прощать, а когда превозмогать боль.

До попадания в институт, память о нем не была помехой для других отношений с мужчинами. Впрочем, романчики эти были поверхностны, и составляли часть некоторой необходимости в ее существовании. Конечно, тогда она не жила мечтой воссоединения, или ждала своего первого мужчину – совсем нет! Даже не думая об этом, эта женщина воспринимала его, как огромный фундаментный блок, тот основной, что ложится в углу основания, и является отправной точкой для всего возводимого строения. Он был далеко, глубоко, играл огромную роль и многое значил. Все это было давно, и иногда, когда хотелось начать себя жалеть, «древний змей», совративший Еву, нашептывал: «Так пусть в этом «давно» и остается!..

Она не могла бороться с навязчивой необходимостью сравнивать других мужчин, приходящих в ее жизнь, что получалось само собой, после нескольких месяцев совместной жизни. Весна знала, что как только это начиналось, можно было собирать вещи и подготавливать, ничего не подозревавшего любовника, к расставанию. Она уходила, возвращаясь в свою квартиру, где царил он…, царил, совершенно ничего для этого не предпринимая…, царил, не живя, отсутствуя, делая всю ее жизнь, просто существованием без него!..

После года такого образа жизни, Весна поняла, что бесполезно стремиться к идеалу, надо не искать, что-то необходимое или то, что хотелось бы не только взять, но и оставить, как наконец-то родное и жизненно важное, а получая, отдавать по мере сил, чтобы в конце не оставаться должной.

Расходясь с очередным, сделавшимся несчастным поклонником, она почти сразу забывала его и с головой окуналась в работу и творчество, пока не находился, кто-то способный достучаться до ее сердца, достучаться, но войти… Все вставало на круги своя, но и жаркая баня, и остужающий душ, были просто необходимы, при том, что солнце, греющее на берегу океана, было только в те времена, когда рядом был он, внимательным и теплым взглядом смотрящий на неё сейчас со стены…

Недавно она поняла – среди остатков пепла ее жизни, блистал только он. При чем, блеск этот не стушевался и по сей день. Весна разглядела это явно в то мгновение, когда поцеловала почти онемевшее тело этого человека. С этой минуты, она стала одержима этой мыслью, все делаемое ей, имело отражение в будущем, в связи только с ним…

Позвонивший же, якобы отец, представлял ту часть жизни, которой давно уже для нее не существовала. Алексей, когда-то пытался узнать, хоть что-то о судьбе этого японца, но не имея почти никаких данных, не добился ни единого результата. Да его не могло быть, поскольку в это время Ясуси Накомура находился в самой закрытой тюрьме этого государства.

Положив трубку телефона, она направилась на кухню, следуя плану, предполагаемому до разговора, но в шаге от арки, разделявшей, огромную студию от столовой, она встала, как вкопанная, вдруг ощутив какую-то необъяснимую пустоту своей сегодняшней жизни.

Бессильно и одиноко опустилась женщина на пол и, упершись руками в пол, громко зарыдала. Пока это казалось беспричинным, такое случалось иногда, когда все делаемое ей, вдруг приобретало окраску ненужности и обыденности. В эти минуты она переставала видеть красоту мира, теряла ощущения направления своего творчества, все сделанное, вызывало отвращение, уважение к себе пропадало, замещаясь чувством никчемности.

Сейчас она поняла почему – в ее жизни отсутствовало главное – семья! Она никому не нужна была вечером, никто не будил ее с утра, мужчины, бывшие с ней – не в счет. Она ни о ком не заботилась, не за кого не переживала, не нервничала. Теплый домашний уют, был поглощён прохладным комфортом, женщина не воплотилась в своем предназначении, и… И вдруг ее обожгла мысль: никто, кроме «Солдата» не видел в ней, по крайней мере не давал этого понять, настоящую хранительницу домашнего очага. Только он говорил с ней, как с матерью своих будущих детей, как муж с любимой женой, как человек, для которого она была воплощением всего, о чем мог мечтать мужчина, имеющий необходимость в семье.

Только сейчас, после разговора с отцом, ей стало понятно, что это именно он! Да, это ее отец! Скользнула мысль, что он напоминает, чем-то Алексея… Через минуту она поняла, что это! По голосу и интонациям, кое-каким воспоминаниям, всплывавшим только сейчас в памяти, именно на фоне этого разговора, она осознала, что пришлось преодолеть любимому в себе, чтобы принять ее таковой, и решиться на семью именно с ней.

Теперь только, ей стало ясно, какую боль причинила она ему той самой изменой, и что ему пришлось победить в себе, что бы простить, хотя, кажется, до конца он так и не смог этого сделать!

Личность, внезапно нашедшегося отца, и личность Алексея, как-то слились на некоторое время, возможно, потому что произошедшее и с одним, и со вторым, чем-то было похоже, а слившись, возбудило в ней давно спящие чувства. Это было своевременно и стало возможным, поскольку сейчас был, как раз промежуток в отношениях, и Весна была одна, конечно, не считая одного прилипчивого мажора, постоянно пользовавшегося возможностями своего отца.

Найдя в себе силы, она дошла до холодильника, вытащила початую бутылку крепленого красного вина, налила бокал. И залпом, чего никогда до этого не делала, выпила до дна! Мотнув головой, набрала номер телефона, с которого звонили из Японии, и дождавшись ответа, даже не задумываясь, что ей ответили не по-русски, произнесла сдавленным голосом:

– Пап…, дорогой папочка…, пап, я тебя очень давно ждала, ты мне очень нужен! Пап, забери меня к себе!… – На конце провода в ответ слышалось только сбивчивое дыхание, потом человек всхлипнул, будто страдал насморком, и что-то быстро затараторил на японском.

Ясуси, снова, от волнения перепутал язык, и опять поняв это, на время потерял дар речи, но быстро собравшись, очень эмоционально, повторил все на русском:

– Да, да – это я, моя девочка, я сделаю все, как ты хочешь, только очень прошу тебя – не пропадай! Я вылетаю первым же рейсом…, хотя как же… – у меня же приход, мои чада, иии…, у меня нет визы, может быть ты?… – Плакали оба, старательно скрывая это и оба же, одновременно прекратив стесняться, засмеялись. Смех сквозь слезы радости, как часто об этом пишут и говорят, и как редко это бывает на самом деле! Что сменит их? Но разве об этом думают, испытывающие счастливое возбуждение души, вкушающие сладостное тепло, растекающееся из сердца!

Тут любой сдерживающий фактор потерпел бы неудачу – слова неслись галопом, безостановочно звучали признания, постоянно высказывалось одинаковое желание скорейшей встречи и быстрейшего воссоединения. Не важно, как и где это могло произойти, сомнения в этом, почти уже, свершившемся факте, не имели и песчинки для основания, а потому после закончившихся на счетах телефонов денег, оба бросились искать самый кратчайший путь друг к другу.

Наиболее коротким оказался, через православную миссию в Японии, и через полторы недели, отец Филарет, благодаря личному приглашению Патриарха, сходил, да что сходил – сбегал, с трапа самолета, путаясь в рясе, которую специально одел, считая возможным только в таком виде появиться перед дочерью…

Наверняка это повествование давно уже закончилось бы, но в этой истории важное произойдет только, когда люди, известные нам, соберутся по одному, известному же нам адресу, и каждый займет свое место соответственно своему предназначению, думая, что делает это по своему желанию, на деле выполняя давно задуманную Волю…