Татьяна Степанова - Врата ночи

И Катя быстро поняла, что в роли ангела милосердия при таком хвором, как «драгоценный В. А.», нужно адское, зверское, сатанинское терпение. К тому же, чтобы без телевизора и видика он не начал хандрить и скучать, его нужно было чем-то постоянно занимать. Не диалогом, нет — говорить при «сотрясе» строго воспрещалось. Монологом.

— Знаешь, Вадичка, — Катя разрезала лимон, выжала его сок в стакан с минералкой. Кравченко все время подташнивало, хотелось кисленького. — Чем больше я думаю об этом нашем деле... Нет, мы сейчас не будем касаться этой вашей ночной авантюры. Хотя после всего, что нам известно, ты мог бы и догадаться, с КЕМ мы имеем дело и что осторожность... Ну, все, все. Насчет осторожности и идиотского авантюризма — проехали. Я тебе о другом хочу сказать. В конце концов, мы не так уж и мало знаем. И даже круг подозреваемых почти определился. А в случае с «серийниками» — это редкая удача. Но... я вот с оперативниками сегодня беседовала, когда о новостях справлялась. Они все смотрят на это дело... Ну, я понимаю — профессионализм, определенные навыки в работе, методика поиска, короче, сложившийся стереотип. А если выйти за рамки стереотипа? Взглянуть на это дело и на НЕГО под несколько иным углом?

Кравченко приподнял брови: «Под каким же, дорогуша?»

— Я тебе рассказывала: я для Колосова отчет составляла. Сегодня взяла в розыске данные на них и сопоставила со своими. Там, мне кажется, есть некоторые любопытные вещи.

Брови — домиком: «Да что ты говоришь, дорогуша!»

— В связи с двумя последними убийствами — Алагирова и Янины Мелеску, — тут Катя запнулась. Ком в горле. Боже, а она еще никак не свыкнется с мыслью, что той женщины тоже больше нет, как и Абдуллы. Интересно, передали коллеги Никите ее информацию о том, что она собственными глазами видела в Тетеринском Скуратова и Риверса вместе с Яниной? Что Скуратов вел себя с ней, как... А как кто он вел себя? А Риверс повез ее, плачущую и беспомощную, куда-то на своей машине. Куда? Домой на квартиру?

— Да, в связи с этими убийствами, — тихо продолжила Катя, — и тем, что происходит вокруг Сережки, все внимание, и наше, и Колосова, сконцентрировано на пяти основных фигурантах: Скуратове, Астраханове, Риверсе, Белкине и этом вашем приятеле Вороне. Я о них данные сегодня читала, потом свои впечатления начала анализировать. Мне кажется, есть что-то, что их объединяет, даже при всей их внешней несхожести. Абдулла Алагиров, несмотря на свою молодость, тоже имел с ними со всеми нечто общее. И вот я ехала домой и думала — что? Может, то, что они все по сути своей — типичные маменькины сынки? Нет. Ни о Белкине, ни об Астраханове, ни о Риверсе этого вроде сказать нельзя. Я вспоминала данные об их семейном положении. Им всем за тридцать. Здоровые, сложившиеся мужчины, да? Ну, что ты так на меня смотришь? Я же просто рассуждаю, как это Сережка выражается, логически! Я думала: в принципе, несмотря на всю свою занятость, на внешнее благополучие, устроенность, на свое место в жизни — все они ужасно, ужасно одиноки. Ты посмотри: из близких людей у Скуратова — только мать, у Белкина — тоже мать, и у Астраханова тоже. У Ворона — родители-пенсионеры. С женой он отчего-то развелся. Остальные и женаты-то еще не были. У Абдуллы близким человеком была старшая сестра.

Я ничего не утверждаю, но ведь это... Это как-то странно, Вадя. Чудно. Не находишь? Ни семьи, ни детей, ни возлюбленных — ни у одного из них. А ведь пора уже, ой как пора. И женщин вокруг них тоже нет! Янина была, но... — Катя снова запнулась. Вспомнила вдруг, как на вечере в штаб-квартире она, Янина Мелеску. сказала: «Посмотрите на них, Катя, какие они, когда им не до нас. Когда они даже не пытаются скрывать, насколько мы лишние...» — А насчет Риверса я в розыске намеки слышала, что его вообще женщины не интересуют. Хотя к той же Мелеску он относился хорошо. По крайней мере, на людях. И вот я думаю, Вадя... Мужчины без женщин, не обремененные семьями, холостые или разведенные, как Ворон... Эмоциональную пустоту надо чем-то заполнить. И что мы получаем? Получаем какое-то полупрофессиональное-полукарнавальное увлечение — военно-историческое общество, какие-то ряженые балы-маскарады, экзотичную казачью атрибутику, фантастические идеи насчет каких-то там походов по следам забытых экспедиций. Получаем смутные политические шашни, возможно, и мелкие шпионские интриги. Но ведь все это... все это абсолютно несерьезно, Вадя! Даже мне, женщине, ясно — все это мишура, блеф. Игра в «настоящих». И все это словно бы служит заменителем, суррогатом нормальной человеческой мужской жизни, где дом, семья, жена, дети. Где мужчине не нужно доказывать, что он настоящий мужчина, смехотворным переодеванием в Хаджи-Мурата или болтовней о каком-то там вояже в Междуречье, в пустыню. Где и так все ясно!

Знаешь, скажу честно: порой мне кажется, что они все просто блажат. Каждый по-своему. И тот, кто днюет и ночует в своем музее около этих клинописных табличек и печатей, и тот, кто обряжает себя в казачью черкеску, и тот, кто... — Она хотела сказать о Скуратове. Но на ум пришло лишь: как он засунул в свой плащ подушку и выбросил в окно, инсценируя родной матери свое самоубийство. — А ОН, тот, кто убивает, кто преследует Сережку, блажит больше всех. У него просто от одиночества, от полного одиночества поехала крыша. Поехала, понимаешь?

Кравченко только хмыкнул. Это означало: «Ну, ты даешь, дорогуша! Зарапортовалась!»

— Знаю, что ты возразишь. — Катя поправила ему подушку. — Мужчина есть мужчина. Он не только живет для... Но и не только для того, чтобы таскаться по каким-то пескам, изображая из себя терского атамана, или ковыряться в глине, выискивая... Кстати, Вадя, эта печать, что принадлежала Алагирову. В розыске мне сказали, что на ней вроде бы человек-бык изображен. Шумерское божество, причем злое. А я этого человека-быка в музее видела. ШЕДУ. Вид у него действительно препротивный. На него неприятно смотреть. Так вот я подумала: это я к тому говорю, что на некоторые вещи порой полезно взглянуть под другим углом. Я подумала: а отчего Алагиров не расставался с этим странным талисманом — человеком-быком? Что чаще всего выбирают себе в качестве талисманов, знаешь? Знаки зодиака. Я и проверила сегодня по справкам. Алагиров по гороскопу как раз Телец, родился 7 мая. И знаешь, кроме Алагирова, среди них есть и другие, кто мог выбрать себе в качестве талисмана быка. Белкин, Скуратов и Ворон — тоже Тельцы. Понимаешь, к чему это я? А у Скуратова даже прозвище «Бизон», ты же сам мне говорил! Бизон — это ведь большой бык?

— Смутные познания в зоологии. — Кравченко заворочался на подушке. — Если мы дошли уже до исследования гороскопов... До ручки это называется. Остальные-то кто по зодиаку?

— Риверс — Рак, в июне родился, Астраханов — Скорпион, день рождения в ноябре.

— Чушь все это, Катя. — Кравченко закрыл глаза. — Никогда не верил в гороскопы. Звезды тут, поверь, ни при чем.

— Тебе вредно говорить. Молчи, — шикнула на него Катя. Еще чего! Не хватало, чтобы он перечил ей сейчас, когда она так славно, так дедуктивно строила свои собственные «версии».

Допрашивать Анатолия Риверса нужно было не на авось, а с умом. Эту нехитрую истину Никита Колосов после допросов Астраханова и Белкина затвердил наизусть. Агент Бархат приехал на Никитский так рано, как только смог, сразу после того, как Никита позвонил ему и поднял с постели. Белая старенькая «Нива» с прикидом «под джип» остановилась напротив Зоологического музея. Но в машине беседовать было несподручно, и они с Бархатом прогулялись до консерватории, где сели на скамейку у памятника Чайковскому. Вокруг на крохотном пятачке раскинулось студенческое кафе. И Бархат чувствовал себя в его музыкально-тусовочной атмосфере как рыба в воде.

— То, что ты предлагаешь, Никита, занятно, — выслушав все то, что Колосов счел нужным ему изложить, Бархат скользнул взглядом по собеседнику, — Но где же, пардон, законность? Где ее незыблемость и непререкаемый авторитет?

— Кончай зубоскалить. Фигурант у меня на два часа вызван. А мне нужно, чтобы ты был там уже к одиннадцати. И все осмотрел. Сейчас половина десятого. — Колосов совсем не расположен был шутить.

— Ну, а как же неприкосновенность жилища? Что, совсем никак? Круто. Эх, и на что только не приходится идти ради... — Бархат вздохнул. — А ключей от его хатки у тебя, конечно, нет?

— Конечно, нет. И ордера на обыск тоже пока нет. Был бы — я бы тебя не беспокоил.

— Дверь стандартная, я еще в тот раз проверил. Хлипкая. В коммуналках, которые внаем сдаются, железных, слава богу, пока не ставят. И сигнализации тоже нет. — Бархат лучезарно улыбнулся, снова вздохнул. — А что я должен у него искать? «Пушку»? Нож?

— Не знаю пока. Не мне тебя учить. Я тебе все рассказал. И насчет этой девицы Мелеску... Ее голыми руками задушили. Ни «пушка», ни нож не потребовались, так что... Смотри сам. Я хочу, чтобы именно ты осмотрел его логово, пока он будет у меня на допросе. Возможно, ты увидишь что-то характерное для такого, как он. Или же наоборот — чего-то не увидишь, что должно вроде быть. Одним словом, обнаружишь что-то — немедленно позвонишь мне на мобильный.