Питер Темпл - Расколотый берег

— Второй готов!

Стало темно — хоть глаз выколи. Он опустился на колени и почувствовал, что всю спину жжет, как огнем.

«Вот черт! — пронеслось в голове. — И мне досталось».

— Довольно! — крикнул Вэллинз. — Я дам вам денег, у меня есть!

Кэшин вытянул вперед руку, наткнулся на плечо Дава, ощупал одежду, дотронулся до лица. Дав еще дышал. Кэшин подполз к нему, услышал короткие, всхрапывающие звуки, нащупал кобуру и скользнул ладонью вниз по телу.

Ничего.

О господи, значит, он вынул пистолет и уронил. Но где?

— Спускаемся, ребята! — прокричал тот же высокий голос.

Кэшин торопливо шарил руками по холодному, как лед, мраморному полу.

— Довольно! — не переставая, вопил Вэллинз. — Дово-ольно!

— Сначала раскайся, Дункан, — произнес глубокий покойный голос.

Кэшин начал быстро ползти к двери справа от лестницы — надо было успеть, пока не зажгли верхний свет, они же видели, как ты его выключал, вот сейчас они тебя найдут, нельзя на задание без оружия, но раньше все обходился без долбаной железки, а вот сейчас не обойтись ну никак…

Он наткнулся на стену, встал, пошел на ощупь налево, задел за что-то — оказалось, за столик, тот упал, загремел.

Опять выстрел и вспышка, теперь уже с середины лестницы.

Кэшин нащупал углубление в стене, потом дверь, ручку, повернул ее, дверь открылась, и он скользнул внутрь.

Что за запах? Слабый, но какой-то сладкий…

Дверь закрывать нельзя — они услышат щелчок.

Голова начинала кружиться. Он наткнулся бедром на что-то твердое, повернул направо, шаря перед собой руками, — было похоже на спинку стула или кресла, но подлиннее, — так, теперь резная стойка, за ней стена…

Скамья! Это церковь! Или часовня. Так вот откуда этот сладкий запах.

Держась правой рукой за стену, он шагнул вперед, опять наткнулся на что-то, предмет упал со своей стойки, громко ударился о пол. Пришлось остановиться.

— Здесь он, — произнес первый голос. — Здесь, точно. И без пистолета.

— Пристрелить этого копа! — ответил писклявый голос. — Сделать ему дырку в башке!

— Нет, Джасти, давай лучше с другим разберемся. Этот и сам кровью истечет. Агнец Божий… Я за него помолюсь.

Кэшин услышал не то стон, не то всхлип — жуткий спутник страха и боли.

Стараясь приспособиться к темноте, он часто моргал, но это давалось с трудом, веки тяжелели с каждой минутой. От потери крови, что ли? Правой рукой он ощупал спину под курткой.

Мокрое, теплое…

Вдруг потянуло сесть. Он протянул руку, нашел, где кончается скамья, навалился на нее, и ему стало все равно. Ну, подумаешь, умрет он здесь, в этой ледяной церкви, где так сладко пахнет…

Нет! Надо выйти. Найти дверь. Вдоль стенки…

Глаза ничего не видели. Он словно уходил под черную воду, или нет, не под воду, под что-то более густое. Кровь… Трудно шевелиться в крови… Кровь, вода… Он погубил двоих — Дейба, теперь вот Дава. Пальцы ног не слушаются. Ноги не двигаются. Дышать тяжело… Он оторвал руку от спинки скамьи, почувствовал, что не держится на ногах, заметил резную стойку, попробовал ухватиться за нее…

Стойка оторвалась, упала вместе с ним. Что-то свалилось ему на голову. Острая боль, потом ничего… Пустота…

Он в больнице, на лице лежит что-то холодное, да, протирают лицо мокрым полотенцем, кто-то громко говорит. Не с ним… Где-то далеко, вроде бы радио или телевизор…

Кэшин не открывал глаза. Он понимал, что это не больница, что он лежит на чем-то каменном. На полу… На ледяном мраморном полу… Все стало ясно.

— Помнишь, что ты со мной сделал, Дункан? — говорил тот же голос. — Как я орал от боли? Как просил пощады? Помнишь, а, Дункан? Ответа не было.

«Живой, — подумал Кэшин. — Лежу на полу. Живой».

— Как я радовался, когда узнал, что ты стал священником, Дункан, — сказал голос.

Джейми Бургойн… Нет, теперь он был его мертвым братом, Марком Кингстоном Денби.

— Мы оба посвятили себя Господу, Дункан, — говорил Джейми. — Это все очень меняет, так ведь? Я грешил. Я сделал много плохого, Дункан. Некоторые Божьи твари сильно страдали из-за меня. Ты ведь понимаешь меня, да, Дункан? Конечно понимаешь. Ты тоже пришел к Господу с тяжким сердцем.

Послышался крик боли.

— Маленькие дети, Дункан. Ты хоть помнишь, что о них сказал наш Спаситель? А ну-ка отвечай, Дункан.

Человек крикнул еще раз, что-то быстро, неразборчиво забормотал.

— Дункан, а ведь Спаситель сказал: «Пустите детей приходить ко Мне». Прекрасные слова, ты согласен, Дункан? «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие[40]».

Крик заметался по часовне, заполнил слух Кэшина, будто ворвавшись в его уши прямо с мраморного пола.

— Можно мне? — послышался высокий тонкий голос. — Дай я, Джейми…

— Погоди, Джасти, погоди. Дункана надо сначала подготовить. Дункан, «пустите» — это очень серьезное слово. Пустите… Давай говори, Дункан. Повторяй за мной: «Пустите детей приходить ко Мне». Давай, Дункан!

Кэшин понял, что глаза его открыты, — он видел свет. Свет двигался, плясал по стенам, отбрасывал тени; они решили не включать электричество, зажгли только свечи; Дав умер, и они подумали, что он умер тоже или вот-вот умрет, истечет кровью.

Истечет кровью…

Вэллинз что-то мычал, силясь повторить библейские слова.

— Ребенок, — говорил Джейми. — Маленький мальчик, Дункан. Ты их когда-нибудь жалел? Тебя не мучила совесть? Думаю, нет. Ни тебя, ни Робина, ни Крейка. Когда я сидел в тюрьме и услышал, что Крейк умер, мне стало очень грустно. Господу было бы угодно, чтобы я помог и Крейку.

— Разреши мне! — рвался Джастин. — Пусти, Джейми!

Кэшин попробовал приподняться, но сил не было, он не мог шевельнуться, и поэтому оставалось одно — лежать, ждать, когда они убьют Вэллинза и уйдут. Можно было сдержать дыхание. Джейми теперь все равно, что с ним будет.

— «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, — говорил Джейми, — пожелают умереть, но смерть убежит от них».[41] Только в тюрьме, среди ужасных людей, до меня дошел смысл этих слов. А ты их теперь понимаешь, Дункан?

— Пожалуйста, ну пожалуйста, ну… — страшно, еле слышно стонал кто-то.

— Я часто хотел умереть, и не мог, Дункан. А теперь я знаю, что Господь хотел, чтобы я жил и страдал, потому что в отношении меня у Него был свой Промысел.

— Разреши мне, Джейми, разреши, — все повторял Джастин.

— «Я есмь Первый и Последний, и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти».[42] Знаешь эти слова, Дункан? Это из Откровения Иоанна Богослова. «Ключи ада и смерти»… Господь вручил их мне. Что, страшно тебе, Дункан? Страшно?

«Ну что я здесь валяюсь? — думал Кэшин. — Я погубил Дава, а эти двое пытают человека. Если буду жив, что скажу Синго? Хотя при чем тут Синго? Виллани, Фину, Биркертсу, я же полицейский, в конце-то концов…»

— Господь хочет, чтобы ты понял, что такое боль, боль и страх, Дункан, — говорил Джейми. — Он хотел, чтобы и Чарльз узнал это, после того, что Чарльз сделал со мной. А еще твой друг Робин. Знаешь, я ведь так и не забыл ваших лиц. Говорят, дети не помнят насильников. Некоторые помнят, Дункан, еще как помнят, каждую ночь видят их в своих кошмарах.

Раздался визг, пронзительный визг, полный боли.

— Не бойся, Дункан. Робин вот боялся, и ему повезло, что мы так торопились. И Артур Поллард тоже боялся. Я не знал об Артуре, но в тюрьме Господь свел меня с одним человеком, очень грустным человеком, и он рассказал мне об Артуре.

— Ради бога… О… о… — стонал истязаемый.

— «Поношение сокрушило сердце мое, и я изнемог, ждал сострадания, но нет его, ищу утешителей, но не нахожу, — продолжил между тем Джейми. — И дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом».[43] Дункан хочет пить. Джасти, напои-ка его.

Что-то зажурчало, слышно было, как человек кашляет, задыхается.

— Так-то лучше, да?

Тишина.

— Ну все, Дункан, больше не шумишь, да? На свинью ты похож, Дункан. Молишься сейчас или как? Антихристу молишься? Кому ж еще, ты ведь больше никому не умеешь. Вот, Джасти, Господь желает, чтобы ты отправил Дункана в гости к его царю — антихристу.

Кэшин встал на колени, тяжело поднял голову.

Мерцающий желтый свет. На голом каменном алтаре что-то лежало, розовое, перевязанное веревкой наподобие того, как обвязывают кусок мяса перед тем, как пожарить. Кровь текла ручьями.

У алтаря стояли двое. Тот, что поменьше, справа, держал в руке нож, на лезвии которого блестел свет от свечи. Другой, повыше, держал Вэллинза, его голову; Кэшину было видно, что это голова и что мужчина — это был Джейми — держит голову Вэллинза за уши, словно целуя ее…

Нет!

Кэшин потряс головой — это получилось как-то само собой, непроизвольно. Он попробовал выпрямиться. На полу что-то темнело, столбик, нет… или да, столбик с крестом наверху, медным крестом с заостренными концами, но не стрелками…