Владимир Гриньков - Король и Злой Горбун

– Почему?

– Можно, я не буду отвечать?

– Вы хотите сказать, что опасно? А, бросьте! – Кузнецов махнул рукой. – Какая интрига! Какой материал! Все видят, что что-то происходит, а что – никто не понимает. И если сделать статью, основанную на реальных фактах…

– Орик! – сказала Кузнецову супруга. – Прошу – не надо.

Сказала как бы в шутку, но в ее глазах я заметил тревогу. Не хотела, чтобы ее муж вмешивался в опасное дело. Спокойная и благополучная семья. Зачем им неприятности, которые только портят идиллию.

Я во все глаза смотрел на эту женщину. В ее облике и мягких движениях мне чудились загадка и разгадка одновременно. Пашутин ее любил, еще тогда, когда он не называл себя Гончаровым. Он защищал и оберегал ее, и хотя потом их пути разошлись – неужели же он ни разу не напомнил ей о себе? Неужели жизнь ни разу не свела их вместе снова, хотя бы не лично, а через общих знакомых, через слух, через взгляд, через переданный от кого-то привет.

– За знакомство! – предложил Кузнецов.

Он сам разлил по бокалам белое вино. Я даже обрадовался этой нечаянной заминке в разговоре. Хотел услышать о Пашутине, страстно этого желал, но не знал, как подступиться, и боялся все испортить неосторожным словом.

Кузнецова отпила из бокала маленький глоток, всего чуть-чуть, и спросила, глядя на меня своими темными глазами:

– А вы с кем-то из наших встречались? Мне Орест говорил.

– Да.

– С кем же?

– С Овчаренко, со Степаном Николаевичем.

Она едва заметно улыбнулась.

– С Анной Дмитриевной, вашей учительницей.

Улыбка стала шире.

– Я встречала ее как-то, – сказала Кузнецова. – Как она там?

– Ничего. Неплохо выглядит.

Кивнула в ответ, как будто иначе и не могло быть.

– С Сергеем Андреевичем, – сказал я.

Кузнецова посмотрела на меня, как будто не поняла, о ком идет речь.

– С Пашутиным.

Она нисколько не изменилась в лице, только в глазах что-то промелькнуло.

– А еще с кем? – спросила.

Как будто Пашутин ее вовсе не интересовал. Но тут я увидел ее супруга и все понял, Орест пил вино и был задумчив. Очень задумчив. Неправдоподобно задумчив. Прямо-таки отрешен. Переживал, я заметил. Значит, знал, у кого отбил Ольгу. И еще я понял, что, если сейчас не скажу прямо о цели своего визита, могу вообще ничего не узнать. Тема Пашутина в этой семье запретная, скользкая очень тема, и мы, все трое, будем ходить вокруг да около, боясь к ней приблизиться.

– А я к вам по поводу Пашутина и пришел, – сообщил я.

Кузнецов поставил бокал на стол и сидел, ни на кого не глядя. Ольга опустила глаза, и я видел – занервничала.

– Вы меня извините, – сказал Кузнецов. – У меня лежит недописанная статья, я хочу поработать…

– Нет! – вскинулась его супруга. – Орик! Останься! Ни о каком Пашутине мы говорить не будем!

Положила на ладонь Ореста свою. Показывала, что то, что было, давно прошло, и имя Пашутина для нее – пустой звук, и только он, Орест, что-то для нее значит. Я ворвался в эту идиллию грубо и бесцеремонно, грозя все разрушить, и Ольга, как могла, защищала свой очаг и свое спокойствие.

– Он погиб, – сказал я. – Неужели вы не знали?

Я понимал, что делаю ей больно, но не существовало иных путей спасти сегодняшний разговор. Его больше нет, Пашутина, хотел сказать я им, и неужели вы настолько недалеки, чтобы бояться мертвого.

Они оба смотрели на меня. Я понял – действительно не знали. О гибели Пашутина сообщалось, но там он был Гончаровым, и они попросту не обратили внимания. Такое бывает.

– Его убили, – сказал я. – Совсем недавно.

Кузнецова медленно менялась в лице. Хладнокровие оставило ее, Орест зачем-то протирал свои очки, ни на кого не глядя. Но я видел – ожидает продолжения.

– Ужасный случай, – сказал я. – Нелепое совпадение. Его приняли не за того, кем он был на самом деле, и застрелили.

– Вы пришли, чтобы сообщить нам об этом? – спросил Кузнецов, и в его голосе угадывалось что-то особенное.

Не ярость ли?

Я должен все им рассказать. Иначе наша беседа закончится, не начавшись.

– Все иначе. Пашутин появился рядом с нами неожиданно и будто случайно. Мы приняли его в свою команду и даже задействовали в съемках, вместе с Овчаренко.

Я посмотрел на Кузнецову. Она была бледна и никак не реагировала.

– А потом произошло это убийство. Трудно понять, что случилось, но накануне гибели Пашутин делал что-то такое, о чем мы не имели никакого представления. Он действовал самостоятельно и, как кажется, не без умысла. И еще – мы только после его гибели узнали, что он Пашутин. К нам он пришел под другой фамилией.

Они оба воззрились на меня.

– Под другой фамилией, – подтвердил я. – Мы знали его как Гончарова.

– Гончаров, – пробормотал Орест. – Кажется, я слышал.

Еще бы он не слышал! Именно как о Гончарове об убитом Пашутине и говорили. Тогда никто не знал его настоящей фамилии.

– Так получилось, что мы оказались причастны к этим событиям. Стали разбираться и поняли, что ничего не знаем об этом человеке. Поэтому и просим о помощи.

Они молчали. Я ждал. Мне оставалось только ждать, потому что от этих людей зависело, что я узнаю и узнаю ли хоть что-то вообще.

Кузнецов взглянул на свою супругу.

– Я оставлю вас? – произнес вопросительно.

– Нет, будь с нами.

Но ответила с задержкой. Кузнецов понял и поднялся.

– Извините, мне надо поработать.

Никто не стал его удерживать, и он ушел.

– Простите меня, – сказал я женщине.

Она посмотрела на меня долгим взглядом. Ее глаза стали еще темнее, чем прежде.

– Не надо извиняться. Вы здесь вовсе ни при чем.

Взяла бокал с вином и выпила все до дна. Когда поставила бокал на стол, я увидел две слезинки, стекающие по щекам. Но она этого, кажется, даже не замечала.

– Вы ведь учились с ним вместе?

– Да.

– Мне рассказывали, он был вашим защитником.

Слабо улыбнулась, кивнула и смахнула слезинки с лица.

– Родители наградили меня довольно смешной фамилией.

– Фамилия как фамилия, – не согласился я.

– Так может говорить только человек, который никогда не был Лушпайкиным. Она опять улыбнулась, уже смелее.

– Он любил вас?

– Очень!

Сказала безо всякой рисовки. Просто констатировала факт.

– Было приятно?

– Что? Что любит?

– Что любит, что рвется в драку из-за вас.

– Любит – да, а драка…

Покачала головой.

– Я всегда из-за этого с ним ссорилась. Драки – это не по мне. Видеть Сережку с разбитым лицом – жуткое зрелище…

– Он был слабым?

– Почему? – будто даже удивилась Кузнецова.

– Сами же говорите – разбитое лицо. Доставалось ему в драках?

– Доставалось – это когда пятеро на одного.

– Это против него пятеро?

– А против кого же? Один на один он мог отделать кого угодно, никого не боялся. Так эти жулики собирались по четверо, по пятеро и так, скопом, налетали на Сережу.

Она улыбнулась той улыбкой, с которой обычно вспоминают дни детства.

– Он был хулиганистым?

– Он был справедливым, – сказала Кузнецова. – Всегда и во всем. Это ему часто мешало.

Мне показалось, что она осуждает его за это.

– Потом он ушел в армию, – подсказал я.

– Да, – кивнула Кузнецова и задумалась.

Потому что дальше их пути разошлись.

– Ушел, – негромко сказала она. – Потом вернулся. А я уже была Кузнецова. И защищать меня было не нужно.

Улыбнулась, но улыбка вышла невеселой.

– Извините меня за бестактность, – попросил я. – Он к вам приходил?

– Когда?

– После армии.

– Нет.

Обиделся – это было понятно.

– Куда он пошел после армии?

– Я не знаю. Работать, я думаю.

– Разве вы ничего о нем не слышали?

– Нет.

– И не встречались?

– Нет.

Это была полная неожиданность. И полный крах всех моих мечтаний.

– За все время – ни разу? – спросил я, еще надеясь, что что-то можно поправить.

– Ни разу. Надо было знать Сережу. Он был очень щепетилен в таких вопросах. Я вышла замуж за Ореста, и Сергей никогда не позволил бы себе напомнить о своем существовании.

– Это была обида?

– Нет, вы меня не поняли. Это было признание окончательности и правомерности моего выбора. Понимаете? Он не хотел мне мешать и не хотел быть для меня живым упреком. Он просто исчез из моей жизни, позволил о себе забыть, и в этом был он весь. Он очень благородный.

Я вот его сейчас вспоминаю – ведь мы были детьми, и понятия еще были детские, но Сережино благородство – это не детство, не глупость. Осознанность поступков. Понимаете?

Я понимал, но не совсем.

– Но вы же не вышли за него замуж, – напомнил я.

Если он такой хороший – тогда почему? Я искал изъяны, я должен был их найти, и хотя люди, с которыми я встречался, не сказали о Пашутине худого слова, я не верил им до конца, потому что знал о Пашутине то, чего не знали они. Пашутин был мальчишкой из их детства, тогда он был справедлив и бесстрашен – и никто еще не мог предположить, что он однажды под чужой фамилией придет в чужой офис и будет угрожать убийством. А чуть позже сам будет убит, и убивать его будут киллеры, настоящие профессионалы, и значит, он сам как-то связан с этим жутковатым миром, где конфликты предпочитают разрешать пулей.