Геннадий Абрамов - Ни за грош

– Истеричка, - сказал Севка. - Дурдом.

– А я ей и сейчас не верю, - сказал Иван.

– Однако, братцы. Кажется, перебдели немного.

– Штучка. Та еще.

– Друзья называются. - Катя выбежала из ванной. -Пошли вы все к черту! Не хочу! Ничего не хочу!

И шандарахнула дверью.

– Отлично, - сказал Иван. - Теперь можно и поговорить.

"- Звякну в парк, - сказал Андрей. И набрал номер. - Марь Николавна! Здрасьте, Гребцов говорит.

Андрей.

– Андрюшенька, голубчик ты мой, - отозвался радостный женский голос. Здравствуй, сынок. Все хорошо? Помогаете?

– В меру сил.

– Ну, я рада. Береги себя, будь осторожен.

– Марь Николавна.

– Аюшки?

– Мне бы...

– Сделаем, голубчик ты мой дорогой.

– Только водплу не матерого, Марь Николавна.

– Молодого, смекалистого. Подберем, золотой. Да неужели я для тебя такого дела не сделаю?

– На. Маросейку, Марь Николавна. Где Петроверигский.

– Записываю. Через час тебя устроит, сыночка? Сутки? Двое?

– Примерно.

– Если больше - позвони. Я сменщицу предупрежу.

– Аккордно?

– Ох, Андрюшенька, о чем разговор? Парня пришлю толкового, с ним и договоришься.

– Спасибо, Марь Николавна.

– Счастливо, сыночка. Всегда выручу. Не забывай старушку. И будь осторожен.

Андрей не успел положить трубку, а Иван уже заворчал:

– За фигом яам такси? Что мы, сами без этих крохоборов пе справимся?

– Ага, Андрей, - поддержал Севка. - Дерут же, оглоеды. Хуже, чем государство.

– Станем жмотами, - спокойно возразил Андрей, - пиши пропало.

– Да не жмоты мы!

– На ветер неохота.

– Все. Поезд ушел, - жестко сказал Андрей. - Мотоциклы на ходу?

– Звери.

– Значит, так. Иван, сгоняешь на ипподром. Сегодня там есть что-нибудь? Ну, неважно. Потолкайся. К наездникам протырься - обязательно. Только на молодых кобылок не заглядывайся, а то все дело угробишь. Маклеры знают бармена. Где-то на Калине ошивался. Сев, а ты - в общепит. Лучше - официанточки. Ну, не мне тебя учить. Прочеши, сколько успеешь... Да, чуть не забыл. Ни Артема, ни Антона не называть. Спугнем - заляжет, не найти. Нужен бармен. Промышляет видео. Найдем вытянем и этого гада.

– А ты?

– Кабаки пощупаю. Здесь, в центре. Он где-то поблизости. Чую.

– Сбор?

– К двум.

– Обедаем в Буде?

– Посмотрим. Еще вопросы есть? Нет? По коням!

– Странно, Алексей Лукич. Вы говорите, убежали. А как вы объясните, что их нашли на том же самом месте?

– Вернулись, вероятно.

– Зачем?

– Ну... что-то забыли... В спешке.

– Вы серьезно?

– Не знаю, - раздраженно сказал Изместьев. - Вернулись, не вернулись. Пропади они пропадом! Что мне до них?

– Ничего. Уже - ничего.

– Простите. Я забылся.

– Алексей Лукич, - ласково спросил Кручинин. - Неужели не чувствуете, что теперь, когда вы уточнили свой рассказ, подозрение падает на вас?

– На меня? - удивился Изместьев. - А, ну да. Они мою собаку, а я...Око за око.

Кручинин странно подпрыгнул, развернулся, перегородив Изместьеву дорогу, и закачался с пятки на носок.

– Их оглушили. Били чем-то тупым и тяжелым. Может быть, обухом топора. Удары страшной силы. Они скончались сразу же, однако убийца продолжал их наносить.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга в упор. Глаза Изместьева потемнели и налились отпором и гневом.

– Невменяем? - едва сдерживаясь, тихо спросила:

– Ну, почему. Раздражен, зол.

– Состояние аффекта?

– Не исключено.

– Вог зиднте. Это смягчает вину... И потом, кто знает, может быть, он защищал достоинство свое и честь.

– Браво, - рассмеялся Кручшшп. И подмигнул. - Вы защищали свою честь?

– Перестаньте, Виктор Петрович. Я похож на убийцу?

– А вы знаете человека, который действительно похож?

– Нет, вы и впрямь?.. Считаете, что я... Я? Что я мог?

– А почему бы и нет, Алексей Лукич? Сложно жить на этом свете.

– Перестаньте... В конце концов... просто оскорбительно.

– Вот как? Оскорбительно? А лгать? Скрывать? Недоговаривать? Вы добиваетесь, чтобы я привлек вас, если не за убийство, то за лжесвидетельство?

– Извините, Виктор Петрович. Я устал.

– Почему вы упорствуете?

– Я уже объяснял.

– Неубедительно.

– Иначе не умею, - раздраженно сказал Изместьев и отвернулся. - Устал я - неужели не видите? Устал... Устал.

– Извините, если что не так, - ласково сказал Кручннин. - Я не мучитель. И не Захер-Мазох какойнибудь. Самому противно. Будьте здоровы. Но я не прощаюсь. К следующей нашей встрече, пожалуйста, приготовьте что-нибудь поосновательнее, - он подбросил шарик и продекламировал: - Все равно надежды нету на ответную струю. Может, сразу к пистолету устремить мечту свою?

И, пританцовывая, пошел прочь.

– Фигляр, - процедил сквозь зубы Изместьев, глядя ему вслед. - Экспонат с Канатчнковой дачи.

– Вы кто по профессии, Алексей Лукич?

– Сторож.

– Браво, - улыбнулся Кручинин. - Не правда лп, в действительности все совеем не так, как на самом деле?

– Совершенно верно. На самом деле инженер-механик. Технический вуз. Специалист, как выяснилось, никудышный... Затем... немного самообразования - в основном по части гуманитарной. Пробовал переменить профессию. Писал. Два рассказа даже напечатал.

– Больше не пишете?

– Рассказов? Нет, не пишу.

– Если не секрет, почему?

Они прогуливались по лесной тропе. День был приятный, ласковый, мягкий. Красиво вокруг, тихо, значительно.

– Лучшее, что Россия дала миру, - подумав, ответил Изместьев, литература прошлого века... К?.л они говорили тогда. Недостаточно иметь талант, знания, ум, воображение. Надо еще, чтобы душа могла возвыситься до страсти к добру, могла питать в себе святое, никакими сферами не ограниченное желание всеобщего блага... Возвыситься от страсти к добру. Желание всеобщего блага... Я не возвысился.

– Но стремитесь?

– По мере сил.

– И есть надежда?

– Как же без надежды? Нельзя. Без надежды, Виктор Петрович, человек убывает. Хворает, гаснет... Минутку, - он жестом приостановил Кручинина. Слышите?

Неподалеку, за молодым сосняком, слышались внятные команды: "Встать! Лечь!", щелканье затворов, топот.

– Что с вами? - удивился Кручинин.

– Тсс... солдаты.

– И что из того? С чего вы переполошились?

– Давайте посмотрим. Одним глазком. Прошу вас. Это не займет у нас много времени.

– Пожалуйста, - сказал Кручинин, искоса, с новым интересом поглядывая на Изместьева. - Я просто не понимаю, что вас тут может так занимать?

– Захер-Мазох, - сказал Изместьев.

Они обошли сосняк и остановились на краю еветлой полянки, откуда хорошо было видно, как солдаты занимаются строевой подготовкой. Командовал пухлощекий лейтенант с зычным натренированным голосом.

Изместьев смотрел жадно, с замиранием сердца и странно согнувшись, как будто подсматривал за чем-то, что видеть стыдно или невмочь.

Кручинин был поражен.

– Что с вами?

– Не поверите, душа обмирает, когда их вижу... За что?.. Кто мне объяснит - за что? За что гибнут наши мальчики?

– Вспомнили сына?

– Мир безумен. Понимаете? Безумен.

Кручинин мягко взял его под руку и повлек за собой.

– Пойдемте, Алексей Лукич. От греха.

Какое-то время они шли молча, и следователь видел, что Изместьев все еще там, все еще ловит стихающий голос лейтенанта, сапожный шварк и щелк затворов, и видел, что ему это доставляет боль.

– Ну? Успокоились?

– Да-да, простите... Нельзя злиться на свое время без ущерба для самого себя... Разумно... А я порой бываю злым. До безрассудства. Задыхаюсь от обиды и гнева.

– Сын?

– Не только... Растет несогласие, недовольство. И это - как пытка. Пытка несогласием.

– Невостребованный вы наш.

– Напрасно иронизируете. Неуместно и глупо, простите мне мою откровенность.

– Ничего, с этой стороны я защищен... Скажите мне, в чем суть ваших расхождений? Чем вам время наше не угодило?

– Долгая история.

– А мы куда-нибудь спешим?

– Вы... действительно хотите?

– Арестую. И не выпущу до тех пор, пока не расскажете.

– Что ж, - горько усмехнулся Изместьев, - может быть, именно вам, следователю... Ваша профессия - недоброй славы.

– Обещаю вам, Алексей Лукич, - улыбаясь, еказал Кручинин. И подмигнул. - Никаких показательных лтрвцессов.

– Времена изменились?

– Разве в этом дело?

– Хотите сказать, что вы человек с убеждениями?

Кручинин подбросил шарик.

– Недороги теперь любовные страданья - влекут к себе основы мирозданья.