Игорь Шушарин - Экипаж

«…В результате, когда около 6,5 часов вечера г. Оба отправился в уборную, то на обратном пути его встретила Мешова, которая и завела с ним разговор. От 9 до 2 час. ночи – г. Оба оставался у Мешовой, причем огонь в ее комнате был потушен. В 2 часа 5 м. ночи в гостиницу неожиданно приехал сожитель Мешовой – помощник пристава С. Последний был в пальто и при револьвере. Подойдя к двери Мешовой, стал стучать в нее, но ответа на свой стук не получил. Стучал С. с маленькими перерывами 17 минут. После этого изнутри комнаты послышался оклик: „Господи Боже мой, да кто же это“».

Паша заржал. Потом успокоился. Потом снова заржал, понимая, как штабс-капитан Козырев столетие назад давил в себе такие же чувства.

– Наконец дошло! – улыбнулась Людмила Васильевна.

«Помощник пристава С. ответил: „Я!“ Тогда голос проговорил: „Сейчас отворю“. И все смолкло. Прошло 12 минут молчания. С. снова начал стучать. Снова послышался оклик: „Да кто же это?“ – „Я“, – ответил С.»

– Менты все-таки тупорылые! – вновь засмеялся Паша.

– Сам-то! – потрепала его по волосам Людмила Васильевна.

«Наконец замок щелкнул и дверь отворилась. С. вошел в комнату, зажег свет и начал делать обыск. Не найдя ничего, он, по-видимому, успокоился».

– Офигеть! Они указывают в сводке даже «по-видимому»! – ахнул из-за этой уточняющей информации Павел.

– Учись, брат, у своего предка! – довольно цокнула языком Людмила Васильевна.

«Отсутствие сцены ревности дало уверенность, что японец был выпущен в сад (на двор) через окно. Как только поручик Машковцев заглянул со свечкой на террасу – с земли двора поднялся с корточек японец (перед этим шел сильный дождь), весь в грязи, и начал махать руками, чтобы обратить на себя внимание. Машковцев сделал вид, что ничего не заметил, и после попросил коридорного помочь какому-то человеку. Вскоре японца вытянули на террасу. От 3,5 до 7,5 японец приводил себя в порядок и спал. В 8 часов утра 16 сентября японец выехал на вокзал, не напившись в гостинице даже чаю из боязни встретиться с С., который должен был, по мнению японца, – убить его, что стало известно штабс-капитану Козыреву из разведопроса коридорного».

– Вопросов нет! – оторвался от чтения Паша.

– Лейтенант Козырев, тень прошлого штабс-капитана Козырева легла на вас! Это обязывает знать историю своей службы. Я доступно изъясняюсь? – улыбалась историк.

– Людмила Васильевна, вопросов нет! – Козырев настолько почувствовал текст, что ему показалось, что он ощущает даже запах в коридоре, в котором разыгрались эти шпионские и слегка водевильные страсти.

– Поручик, чайку? – спросила Людмила Васильевна.

– Не откажусь.

– Сейчас налью. Вот только сначала послушай. Дай-ка я тебе еще немного почитаю, с правильными комментариями.

Михалева начала читать: «Мероприятия Разведывательного отделения»… Так… Ага, вот! «Внутри гостиницы в номере № 10 находились два, переодетых в штатские костюмы, офицера Разведывательного отделения с соответствующими паспортами на нужных лиц». Скажу я тебе, Пашутка, как старый контрразведчик контрразведчику – паспорта на нужных лиц – это по вашему документы прикрытия, а возможность находиться в номере № 10 – это оперативные расходы. Подслушивали они, очевидно, через открытые окна и через кружку, приложив ее к стенке. Кстати, этот метод исчез совсем недавно. Так, теперь: «К японцу вошла Мешова с очевидной целью условиться об оплате. Благодаря своей привлекательной наружности она произвела на японца соответствующее впечатление. Если заподозрить ее в сообщничестве с японцем, то в номер к нему она, очевидно, пришла для переговоров». Чуешь, как работали? «Если заподозрить!» – версию не отметали, даже в отношении девки! Теперь внимание! «Разговор японца с коридорным о японках дал повод заподозрить, что в Ташкенте, может быть, проживают японки. По наведении точных справок в полицейских участках оказалось, что в районе 2-го участка проживает японская женщина, попавшая в Ташкент после русско-японской войны в качестве сожительницы запасного солдата. Наблюдение негласное за ними установлено незамедлительно». Вот так-то! Аж дрожь берет! В Ташкенте в 1910 году коридорный полслова сказал – наблюдение незамедлительно!

«Как просрали державу?» – спрашивают меня на экскурсиях. Отвечаю: штабс-капитан Козырев к этому не имеет отношения. Я уверена, что подобные дневники и в отношении Ульянова и Арманд существуют. Просрали наверху! – Михалева разнервничалась, закурила своего любимого «Петра», резко встала и со всей серьезностью произнесла в адрес Козырева-настоящего:

– Учись работать! У русского офицера нет иного выхода, как быть русским офицером!

Затем она, наконец, дала возможность Паше перекусить и спросила:

– Сегодня опять объект таскали?

– Да, он спал всю ночь, – отрапортовал лейтенант.

– Храпел?

– Что?

– Когда спал – храпел или нет?

– А как я мог слышать?!

– А твой однофамилец услышал бы! Ладно, все – на боковую! – дала указание Людмила Васильевна, и Павел с удовольствием подчинился.

…Ему снился Ташкент начала прошлого века. Козырев стоял на привокзальной площади и смотрел, как к зданию вокзала подъезжает пролетка. Из пролетки вышел японец, немного поторговался с извозчиком, после чего подхватил саквояж и направился к перрону. В этот момент дорогу ему перегородил непонятно откуда взявшийся экипаж, из которого выскочили несколько человек в черных котелках, с увесистыми тросточками наперевес. «Стоять, руки в гору – работает туркестанский СОБР!» – крикнул один из них. Японец довольно метко швырнул в него саквояжем, из которого посыпались открытки и журналы, и бросился бежать. Люди в черном кинулись в погоню. За этой сценой, помимо Козырева, наблюдали еще двое – высокий статный офицер, обликом чем-то неуловимо напоминающий Гурьева, и его дама, лицо которой было скрыто вуалью. «Да это же штабс-капитан Козырев, – догадался Паша. – Подвели-таки японца под задержание». В этот момент спутница штабс-капитана неожиданно оставила своего кавалера и не спеша подошла к нему. «Молодой человек, позвольте прикурить», – томным голосом сказала дама, приподняла вуаль, и Паша узнал в ней девчонку из установки,[17] которую несколько дней назад он случайно встретил в отделе кадров. Девчонка была очень симпатичной (потому и запомнилась), правда, немного постарше и в профессиональных делах явно опытней его. Удивиться тому обстоятельству, что установщица тоже находится в Ташкенте, Паша не успел, потому что со стороны перрона раздались жуткие крики. Козырев обернулся. Котелки настигли японца, повалили на землю и теперь нещадно избивали его своими тросточками. Японец уже не сопротивлялся – лишь закрывал лицо руками и жалобно вскрикивал. «Хрен вам, а не Южные Курилы!», «Это тебе за „Варяг“, это тебе за Цусиму, а это – за Васю Рябова[18]», – долетали до Козырева яростные крики «котелков». Потрясенный Паша автоматически порылся в карманах, достал зажигалку. «Благодарю вас», – произнесла барышня из установки, затягиваясь, и, глядя на сцену жуткого избиения, не то с удовольствием, не то с сожалением констатировала: «Эх, хороший был человек, а попался». После чего исполнила легкий реверанс в Пашину сторону и, покачивая бедрами, как портовая шалава, пошла прочь. Глядя ей вслед, Козыреву почему-то вспомнил слова Михалевой по поводу Павла Судоплатова:[19] «Да, это была штучка!»

Через два дня, после отсыпного и выходного, Козырев приехал в контору примерно за час до выезда на линию. Ему нужно было обязательно переговорить с начальником отдела Нечаевым по одному весьма деликатному делу. Хозяин комнаты, подлюка Григорович, неожиданно затребовал с Козырева предоплату за два месяца вперед – то ли усомнился в платежеспособности нового жильца, то ли опять вчистую проигрался в автоматы (водился за ним такой грешок). Занять денег было не у кого, но тут ребята надоумили – подсказали: мол, чего ты паришься – накатай рапорт на матпомощь. Какие-никакие, а деньги. Только рапорт обязательно неси визировать самому Нечаеву, потому что замполич обязательно это дело замылит – найдет кучу отговорок, и будешь потом за ним таскаться, как в кино «Приходите завтра».

Паша деликатно постучался, выждал паузу и, так и не услышав приглашения войти, решительно толкнул дверь. Нечаев в кабинете был не один. Над его столом под углом в сорок пять градусов, но и не опираясь на полировку, склонился человек в хорошем костюме, при галстуке, и показывал, где Нечаеву следует поставить свою подпись. Начальник морщился из-под очков и что-то бухтел себе под нос. Было видно, что его явно что-то не устраивает – и в самом документе, и в поведении порученца. Однако бумагу все-таки подписал. Порученец с гаденькой улыбочкой принялся смахивать со стола просыпавшийся пепел, и тут Нечаев не выдержал: