Ричард Озборн - Основной инстинкт

— Может ли принадлежность к социальному классу, уровень здоровья, популярность или воспитание автора иметь отношение к делу? — спросил Толкотт.

— Сумасшествие не признаёт социальных границ, — улыбнулся Ламотт.

— Второе предположение, доктор? — поинтересовался Уокер.

— Тоже очень простое — и опять-таки отвергающее теорию классов — кто-то, впавший от чтения данной книги в глубокий аффект, возжелал действовать в соответствии с указанными там подробностями. В этом случае описанная в книге сцена убийства воскресила в преступнике врождённый инстинкт или, возможно, подогрело подсознательное желание причинить ущерб автору книги.

— А что насчёт жертвы? убитого парня? — спросил Моран.

— В конечном счёте, он был нечем большим, нежели только средством. Если действительной жертвой являлась автор книги, тогда убийца совершил это преступление таким образом, чтобы подставить её. Возможно, чтобы отдать её под суд публики, унизить её.

— А что, если это совершила автор? — Ник пристально вглядывался в доктора, будто не полностью доверял ему. — Что мы будем иметь, если автор воплотила в жизнь одно из своих творений?

Вопрос, казалось, не удивил доктора.

— В этом случае мы сталкиваемся с глубоко разрушенной личностью. Довольно сложно выявить уровень зла при психопатическом расстройстве, но, выражаясь понятной терминологией, легче предполагать «зеркальное убийство».

— Но писательница? — настаивал Ник. — Что, если это была она?

Доктор был прозаичен:

— Мы имеем дело с отклонённым, дьявольским сознанием. Эта книга, должно быть, творилась месяцами, возможно, годами до того, как была издана. Преступление было изложено, обдумано на бумаге, прежде чем совершено в действительности.

— Так, но если убийство прежде было совершено на бумаге, — сказал Ник, — то зачем нужно было его повторять в жизни?

— В действительности, издание книги должно было бы быть достаточным, более чем достаточным. Фанта-зия, даже преданная бумаге и растиражированная, обычно в целом удовлетворяет психопата. Обыкновенно. Но наш случай — выходящий из ряда вон. Преступление, совершённое самой писательницей, или «зеркальное преступление» — вот два возможных аспекта нашего убийства.

— Вот так, — выдохнул Андруз.

— Убийство было запланировано автором много месяцев назад, а затем она выполнила его. Это служит признаком бесспорного факта — психопатически-одержимое поведение с точки зрения не только ненормальности убийства как такового, но и с точки зрения механизма атакующей защиты… защитных механизмов организма.

Только Бет Гарнер, казалось, уловила смысл сказанного доктором. Лица же пяти копов беспомощно смотрели на возвышавшегося над ними эксперта. Один лишь Гас Моран не собирался выглядеть немым «фараоном».

— Док, иногда я гоню такую пургу, — с усмешкой сказал он. — Но что это вот вы сейчас откололи?

— Она написала книгу для того, чтобы та выполнила своё предназначение, — создала ей алиби, — пояснила Бет Гарнер. — Я верно излагаю, доктор Ламотт?

— Абсолютно, — признал эксперт.

— Она написала себе алиби, — начал Гас. — Она рассчитала все чёртову уйму времени назад в надежде, что придёт день, когда она скажет себе: «Эй, подруга, сегодня я собираюсь покончить с Джонни Бозой». Что-то вроде того.

— Механизм, вызывающий психопатическое поведение, до сих пор нуждается в многочисленных исследованиях, — с грацией заметил доктор Ламотт.

Это, и правда, невероятно разумно, — сказала Бет Гарнер. В её голосе было почти восхищение: — Эта подруга сказала себе: «Вы думаете, я до такой степени дура, чтобы кого-то убить тем же способом, что я сама же и описала в своей книге? Нет, этого я делать не буду. Мне ведь понятно, что в этом случае подозрение упадёт в первую очередь на меня».

— Так? — Ник рассматривал преступление со всех углов зрения. — А что, если убила не автор? Что, если кто-нибудь, кому случилось прочитать эту книгу, подумал: «Замечательная идея!»?

— Тогда я вам не завидую, — признался доктор Ламотт.

— Оставим в покое тот факт, что никто, никто не завидует нам, доктор Ламотт, — угрюмо сказал Карран.

— Но интересно, почему вы сказали, что не завидуете нам?

— Потому что вы столкнулись с человеком, который столь одержим, что этот он или она…

— Она, — подсказал Харриган. — Мы почти доподлинно это установили.

— Очень хорошо, — согласился Ламотт, — она до такой степени одержима, что готова убить невинную или, в конечном счёте, не относящуюся к делу жертву для того, чтобы обвинить человека, написавшего эту книгу.

— Но почему?

— Других идей нет. Но мы знаем, что имеем дело с человеком с затаённой, укоренившейся маниакальной ненавистью в отношении автора. И с полным отсутствием уважения к человеческой жизни.

Гас Моран кивнул:

— Понимаю, док. Другими словами, вы имеете в виду, что мы лицом к лицу столкнулись с «самым великим», «единственным в мире»? Со свихнувшимся на этой идее? Правильно? Вы это сказали несколько иначе, но смысл-то в этом? Я прав?

Доктор Ламотт был уже просто не в состоянии следовать характерному для него тону, особенно учитывая формулировку детектива Гаса Морана.

— Ладно, скажем просто: мы имеем дело с очень опасным и очень больным человеком.

— Чокнутым, — резюмировал Гас. — Придурком.

— Если вы иначе не можете, то да, — согласился доктор Ламотт. — Именно так.

— Иначе не могу, — сказал Моран. — Придурком.

— Что ещё нового? — спросил Ник Карран, думая о тех глазах.

— О’кей, — оживился Уокер. — Доктор Ламотт, от лица департамента мне хотелось бы поблагодарить вас за участие.

— Всегда рад, лейтенант.

— Ник, Гас, пойдёмте-ка навестим прокурора.

Помощник прокурора округа Джон Корелли — толстый, весь заплывший жиром, с неувядаемым беспокойством во взгляде, что сопутствует неблагодарной работе человека, занимающего его должность, — не был счастлив видеть у себя Уокера и других копов из отдела по расследованию убийств. Об убийстве Джонни Боза со всеми трагическими и сенсационными подробностями уже раструбили в газетах и по телевидению. И не только в местных. Агентства и крупные нью-йоркские и лос-анджелесские медиа-магнаты представляли это преступление как главную новость недели. Нет ничего лучше хорошего убийства, для того чтобы поднять газетные тиражи и рейтинги. И для прокурора нет ничего лучше хорошего убийства, чтобы создать себе репутацию… Правда, только в том случае, если ему удаётся представить жюри присяжных вероятного преступника и разогнать затем всякую тень сомнения в его виновности.

А восхитительная Кэтрин Трамелл на эту роль не годилась. Арест прекрасной наследницы, конечно, всколыхнёт сердца газетчиков, но и Корелли тоже сможет потом обжечься, а он не хотел быть поджаренным на газетном костре.

Он быстро отмёл всякие советы представить Кэтрин Трамелл перед большим жюри:

— У вас нет никаких материальных улик, — бормотал он, шагая мелкой рысцой по коридору Дворца правосудия Сан-Франциско. — Вглядитесь сами, здесь нет доказательств.

Гасу Морану пришлось почти схватить его, чтобы остановить.

— У неё нет алиби, Джон, — сказал Гас, чуть ли не умоляя прокурора.

— О'кей. У неё нет алиби. Большое дело. Но вы не можете притянуть её к преступлению без улик, просто так, за уши. Предоставьте мне волосы. Покажите кровь. Дайте вагинальные выделения. Губную помаду. Что угодно — тогда, может, и поговорим. Но я даже не хочу это обсуждать без доказанных мотивов к убийству. Какие мотивы?

— Удовольствие, — ответил Ник. — Она сделала это ради наслаждения.

Корелли посмотрел на него и пожал плечами, будто Карран вызывал у него сожаление:

— Ник, уйди с глаз моих долой. Пожалуйста.

— Но если не она, то кто? — поинтересовался Уокер.

— К счастью, это уже не мои проблемы, — сказал Корелли. — И скажу тебе как юрист, это и не твоя проблема. Ты должен представить правдоподобные доказательства, что это была она. Не такие доказательства, которые освобождают от подозрений каждого жителя Сан-Франциско. Подобного рода доказательства — что этого не делал никто другой — ещё не означают, что убивала она. Усёк?

— Так какого же чёрта нам делать, Джон? — вскипел Ник.

— Я не знаю. Это не моё дело. — Он освободился от объятий полицейских и направился к лифту, теребя рукой нижнюю пуговицу пиджака, будто попытался её оторвать. — Поверьте мне, я не могу предъявить ей обвинение. И даже если я это сделаю, её адвокаты разобьют меня в пух и прах, доказывая, что это было «зеркальное убийство». Любой прочитавший книгу мог это сделать.

— Мы можем её задержать? — спросил Уокер.

Двери лифта распахнулись, и Корелли вошёл в кабину.

— Вы, судя по всему, хотите подставить свои шеи» тогда, говоря словами Конрада Хилтона[7], чувствуйте себя как дома. — Двери лифта начали закрываться, но Ник руками остановил их. Все копы-собеседники Корелли втиснулись в маленькую кабину.