Татьяна Полякова - Бочка но-шпы и ложка яда

Я с изумлением слушала Наталью. До сей поры я даже не подозревала, какая насыщенная событиями жизнь у тетушки.

— Сумасшедший дом, — пробормотала я и поспешила покинуть комнату. Выходило, что тетушку едва не погубило собственное любопытство. Роза зашторила окна, но тетушка упорно пыталась что-то рассмотреть на кухне и в результате свалилась в клумбу. Ее счастье, что там росли георгины, а не кактусы. Значит, Софью я подозревала напрасно, никого она в спальне не прячет.

Однако, когда Софья вернулась из больницы, вопрос был поднят вновь. Софья приехала только к обеду (обедают у нас поздно) и заверила меня, что смерть тетушке не грозит. Та пришла в себя и, судя по всему, вскоре встанет на ноги. Однако говорить почему-то она не может, лишь потрясает кулаками, очень беспокоя тем самым врачей.

— Они предложили связать ее, — вздохнула Софья. — Я им объяснила, что будет только хуже.

— А почему она молчит? — нахмурилась я. — Из-за травмы шеи?

— Врачи говорят, что это шок и скоро пройдет.

По-моему, они сами толком ничего не знают. Твердят одно: в ее возрасте возможно всякое. Представляешь, что будет, если Сусанна не сможет говорить?

— Да уж. Нас ждут испытания.

— Одно хорошо: из больницы ее выпишут не скоро. Все-таки сотрясение и шея… Сиделку я уже нашла. На всякий случай договорилась сразу с тремя.

Если они будут сменять друг друга, глядишь, продержатся. — Тут Софья сделала паузу и многозначительно посмотрела на дверь. Обедали мы вдвоем, дверь в столовую была закрыта. — Значит, все-таки Макс? — недовольно сказала она.

— Что Макс?

— Мне-то не ври. Это он по ночам шастает по коридору?

— Забавно, — заметила я, отодвигая тарелку. — Признаться, я была уверена, что он ходит к тебе.

— Ко мне? С какой стати? Ополоумела совсем?

Это ты у нас гений чистой красоты, а я для него тетя Соня. Как тебе в голову пришла такая глупость?

— Если не Макс, то чего ж ты жениха прячешь? — пожала я плечами.

Софья взирала на меня с недоумением.

— Та-ак, — сказала она нараспев. — Ко мне никто не ходит. И к тебе, как я поняла, тоже. Это что ж получается: Сусанне почудилось?

— Поверить в такое практически невозможно, — заметила я, и Софья со мной согласилась. — Тогда кто ходит, а главное — куда? Не в кабинет же Артемьева…

Тут Софья глубоко задумалась и после паузы, в продолжение которой я успела съесть десерт, произнесла:

— Слушай, а если кто-то в самом деле заинтересовался кабинетом твоего мужа?

— С какой стати? — удивилась я.

— С такой. Все знают, что он оставил две рукописи, возможно, даже четыре. Не мне тебе говорить, сколько это стоит.

— Не мне тебе говорить, — передразнила я, — что существует авторское право. Вряд ли вор заработает что-либо, кроме неприятностей. К тому же тебе прекрасно известно, что рукописей там нет. В кабинете бумаги Артемьева, в которых по большей части ничего интересного.

— Это точно. Покойный, заботясь о будущих биографах, складировал в шкафах всякую дрянь. Но вор может и не знать об этом.

— Меня беспокоит другое, — нахмурилась я. — Сусанна где-то раздобыла бинокль. Послушать Наталью, так она сидела в дозоре, как заправский разведчик. Из ее комнаты отличный вид как на левое крыло дома, так и на правое. А что у нас в правом крыле?

— Студия Костаса, то есть теперь твоя студия.

Ты ведь обожаешь рисовать цветочки.., ух ты, черт, — простонала Софья, из чего я заключила, что до нее наконец дошла моя мысль. — Думаешь.., а там даже штор нет.

— Какие шторы в студии? Художнику необходим свет. Хотя я-то могу и без света, то есть со шторами.

— Завтра же распоряжусь повесить. Еще бы узнать, привиделся ей ночной гость или у нас не только Сусанна проявляет излишнее любопытство.

Разумеется, разговор с Софьей меня не успокоил. Я пожалела, что в свое время не установила в доме видеонаблюдение. Может, стоило этим заняться?

Гости стали прибывать после десяти утра. Мы с Софьей отправились на утреннюю службу, из церкви проехали на кладбище Выполнив волю покойного, то есть кремировав его, я понятия не имела, что делать с прахом. Развеять его над водами Ганга не решилась, раз такого указания не было, но ведь не в доме же его держать? Чего доброго, кошмары замучают. Как всегда, выручила Софья. Сначала она предложила построить для Артемьева мавзолей, но в конце концов мы ограничились памятником на кладбище, где и установили урну с прахом.

На подходе к памятнику выяснилось, что нас успели опередить, плита была буквально завалена цветами. Мы внесли свою лепту в виде двух букетов роз, красных и белых, которые покойный так любил при жизни. Я всплакнула, разглядывая памятник, сделанный по эскизу супруга, когда он еще не оригинальничал и намеревался упокоиться, как все. Черный мраморный крест высотой два метра, у основания череп, лавровый венок и надпись: «Спи спокойно».

В оригинальном проекте значилось: «От благодарного Отечества», но мы после некоторых раздумий решили, что Артемьеву стоило быть скромнее, и обошлись расхожим пожеланием.

— Я сегодня всю ночь глаз не сомкнула, — заявила Софья. — Все прислушивалась.

— И что? — поинтересовалась я.

Она пожала плечами:

— Ничегошеньки не слышала.

— Так, может, это хорошо? — неуверенно предположила я.

— Вот уж не знаю. Вряд ли Сусанне почудилось.

Если только она этого ночного гостя из вредности не придумала.

— Зачем?

— Ну.., чтобы внести в нашу спокойную жизнь необходимую интригу. Я вот что подумала: надо бы заняться кабинетом Артемьева, разобрать хлам, что он накопил за долгие годы.

Я невольно поморщилась.

— У меня на это совершенно нет времени.

— Я могу одна заняться.

— У тебя тоже времени нет.

— Придется найти.

— Мы же проверили: там нет ничего такого, что могло бы…

— А если этот придурок где-нибудь спрятал покаянное письмо?

— Бред, — отмахнулась я. — Артемьев очень дорожил мнением потомков. Вон какой памятник себе воздвиг.

— Короче, ключ от его комнаты теперь у меня.

Кстати, кабинет Артемьева весь этот год был заперт, но ключ торчал в двери. Я была уверена, что никому и в голову не придет совать туда свой нос.

Наталья была только рада избавиться от лишней работы, дети к кабинету отца никакого интереса не проявляли. Правда, один раз я застала там Кристину в обществе ее бойфренда. Я шла по коридору и обратила внимание, что дверь кабинета открыта, подошла и услышала, как Кристина что-то рассказывает своему другу — должно быть, решила, что знаменитый отец возвысит ее в глазах возлюбленного, вот и привела юношу в кабинет-музей имени отца.

— Поехали домой, — позвала Софья. — Дел невпроворот.

Мы зашагали к машине. Возле нашего лимузина притулилась старенькая иномарка, из нее выбрались необъятных размеров дама с фиолетовыми волосами и сухонький мужичонка неопределенного возраста.

Одет он был неопрятно, джинсы следовало бы постирать, на рубашке отсутствовали две пуговицы.

Дама также могла похвастать пренебрежением к своему туалету. Ворот трикотажной кофты растянут, рукава засалены, подол юбки спереди вздернут, и из-под подола нахально выглядывает комбинация.

Мы намеревались пройти мимо, но мужичок бросился ко мне, протягивая руки, точно собирался заключить меня в объятия.

— Лариса Сергеевна…

— Это что такое? — пробормотала Софья и на всякий случай закрыла меня грудью, сверля мужичка недобрым взглядом. Едва не натолкнувшись на Софью, мужичок досадливо крякнул и отступил в сторону.

— Позвольте представиться, — торопливо сказал он, стараясь смотреть исключительно на меня. — Хоботов Семен Васильевич. Я писал вам, и вы любезно…

— Да-да, помню, — вместо меня отозвалась Софья и протянула ему руку:

— Софья Андреевна, секретарь Ларисы Сергеевны. Ждем вас сегодня у нас в восемнадцать ноль-ноль.

— Благодарю, — разулыбался Хоботов и подтянул за руку пышнотелую даму. — Это моя супруга.

Рахиль Моисеевна.

— Очень приятно, — кивнула я и, помешкав, добавила:

— Разумеется, мы ждем вас вместе с супругой.

— Я в восторге от вашего мужа, — затараторила она. — Я хотела сказать, от его книг. В совершенном восторге. Я всегда говорила Семочке, Боря — гений, он достигнет многого. Правда, Сема?

— Да-да, дорогая. Моя супруга была очень дружна с Борисом.

— Он всегда показывал мне все свеженаписанное. Ах, какое это было блаженство сидеть возле камина и слушать его хрустальную прозу.

— Почему хрустальную? — удивилась Софья.

Дама замерла, приоткрыв рот. Сообразив, что дама на вопрос не ответит, я пробормотала:

— Извините, нам пора…

— Да-да, мы понимаем, — вновь затараторила дама. — Мы только заскочим к Бореньке, а потом к вам. Мы всегда его навещаем. Какая утрата для русской литературы, — всхлипнула она и извлекла из рукава мятый носовой платок. Хоботов тоже всхлипнул и посмотрел на меня с душевной мукой.