Владимир Свержин - Марш обреченных

Вечер начался со звонка Валеры, подробно изложившего свое мнение по поводу предстоящей поездки в Европу. Не то, чтобы его сильно тревожила мысль об очередной загранкомандировке, но, как бы это поточнее выразиться, она не входила в ближайшие планы майора Пластуна. Как будто кто-то когда-то интересовался нашими планами, когда речь шла об интересах Великой Империи? Обсудив с Мангустом вторым животрепещущую проблему: «Что делать и кто виноват?», я гляжу на часы, понимаю, что дальнейшая попытка продолжить давление ухом на подушку не имеет смысла и, тяжело вздохнув, отправляюсь готовиться к предстоящей встрече.

Спустя час я заезжаю за Птахой к ней домой на Строителей и мы вместе мчимся к тете Алине, где по-прежнему отсиживается Наталья. Хозяйка радостно всплескивает руками, увидев приваливших на ночь глядя гостей, и вскоре мы уже пьем чай с баранками и клубничным вареньем.

– Что, даже проводить не придешь? – опечаленно спрашивает моя возлюбленная, втайне надеясь, что я тут же начну разуверять её в столь безосновательных подозрениях.

– Увы. – Я беру её руки в свои и стараюсь хоть как-то утешить. Попытка бесплодная, но что уж тут попишешь. – Послезавтра утром я в отстойнике. Никаких связей с внешним миром.

– А завтра? – в голосе её слышатся плохо скрываемые слезы.

Вот уж чего я в жизни не переношу, так это женских слез.

– Днем – с тобой, – спешу я успокоить мое ненаглядное сокровище. – А вечером, извини. Работа.

– Опять работа! – возмущается Наташа.

– Что делать, другой нет. – вздыхаю я. – Ничего, потерпи немножко. Закончу это дело, и в – отпуск.

– Врешь ты все, Сашенька. – не спуская с меня влажных глаз произносит красавица. – Отпусков у тебя не бывает. Твои дела не кончатся никогда.

Птаха, понимая, что сейчас она, пожалуй, некстати, упархивает на кухню помогать тете Алине. Семейные сцены – не её жанр. Я молчу, потому как сказать мне нечего. Наташа конечно же права. А что делать?

– Куда ты едешь? – интересуется она. – если конечно не секрет?

Мой взгляд, видимо, отвечает на её вопрос лучше всяких слов.

– Понятно. Тайна, покрытая мраком.

– Послушай, твоя фирма в Вене находится?

– Да, – оживляется Натали.

– В общем, так. Приезжаешь – звонишь Птахе, докладываешь координаты. У меня всех дел на неделю, не больше. Если удастся, тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, я обратным ходом тебя навещу.

– Хорошо бы, – недоверчиво глядя на меня, вздыхает она. – Ладно, поверим. Что тут поделаешь?

– Это правильно, – голосом Ушедшего Лидера произношу я. – Давайте говорить по-деловому. Это у нас пойдет.

– Да ну тебя, – отмахивается Наталья. – Вечно ты со своими шуточками!

А что делать, когда делать нечего? Когда выбор идет между тем, смеяться или плакать, то лучше смеяться. Другой вопрос, когда выбора нет.

Все утро и весь следующий день я, как и было обещано, провожу в кругу семьи. К моему возвращению от Баландина, тетя Алина, уведомленная своей любимицей о сути наших отношений, уходит на работу тихо, чтобы – не дай Бог не помешать нашему счастью, поэтому, оставшись, наконец, вдвоем, мы с радостью открываем для себя, как должна выглядеть счастливая семейная жизнь. Однако, поскольку по закону подлости, все хорошее заканчивается, едва успев начаться, нашу идиллию нарушает пронзительный телефонный звонок, и майор Пластун, возбужденный и радостный, увы, не за нас, сообщает, что клиент готов, и Птаху ожидает дивный вечер при свечах в любом указанном ей ресторане.

– Отлично! – мгновенно переключаюсь я, и с телефоном в руках начинаю описывать концентрические окружности по комнате, высматривая свои вещи, ровным слоем распределенные по всей её поверхности. – Что Бирюков по этому поводу сказал?

– Он предложил назначить встречу в коммерческом ресторане «Астория».

– Шутник, однако, – хмыкаю я. – Ты уточни у него, что там можно купить на сто рублей.

– Непременно. А по делу?

– По делу? Время встречи?

– Девятнадцать ноль-ноль.

– Понятно. Значит, так, жми к Талалаю. Бери у него микроавтобус. Сам знаешь, какой. Дальше. Ресторан. Я думаю, «Боярский зал» нас вполне устроит. В общем, в шесть-тридцать я припаркуюсь у «Метрополя» и жду твоего появления. Да вот ещё что! Для удобства наблюдения на гореловскую тачку надо будет поставить маячок. Так что, прихвати на складе. В общем, понятно. Пригоняешь агрегат, а дальше действуем как обычно…

Ночь для меня прошла значительно спокойней, чем я предполагал. На наше счастье, Горелов, видимо перевозбужденный горячительными напитками и видимой близостью очаровательной соседки, решил не гонять за город, где в сосновом лесу у поселка Глаголево находилась его маленькая полумиллионная дачка, а как-нибудь уж перекантоваться в своей московской квартире в Староватутинском переулке. Мы со Славой пришвартовались на стоянке неподалеку и старательно вытянули свои механические уши по направлению зашторенных окон на четвертом этаже. Разговор, доносившийся из наушников был в меру мил и беспредметен, но в ту минуту нас больше интересовали ни комплименты, расточаемые влюбленным павианом объекту своих эротических грез, а тихий звон фужеров, вселявший в нас надежду скорого конструктива.

Горелов не заставил себя долго ждать. Ему стало хорошо задолго до того, как Птаха вышла из душа. Он хрюкал, стонал и сладострастно охал, геройствуя в своем воображении, как мифический Геракл с пятьюдесятью дочерьми некоего эллинского царя.

– Готов, – констатировала Аня, включая стоящий где-то там по близости компьютер.

Остается неясным, что она имела ввиду. Специально обученная капитаном Бирюковым дискета вонзается в дисковод, спеша задать свой коронный вопрос из серии: «Сколько будет дважды два четыре?». Мне не раз приходилось наблюдать, как, захваченные врасплох коварными логическими построениями четвертого Мангуста, электронно-вычислительные машины замирали, словно поперхнувшись, а затем, не упираясь более, шли на сотрудничество с нами.

Слава открывает атташе-кейс крокодиловой кожи, служивший хранилищем его переносного средства производства. После короткой паузы дисплей ожил и по нему нескончаемым потоком полетели слова, цифры и символы…

– Есть, – с тихим ликованием комментирует он увиденное. – Приплыл Тарас Алексеевич. Здесь и ему, и его милой компании на десять вышек хватит. Блин! Год бы назад я рекомендовал представить твою подругу к высокой правительственной награде, а сейчас… Снимаю шляпу!

– Когда мы с тобой опять встретимся? – изнеможенно шепчет Горелов, проснувшись утром.

– Никогда, – с ходу разочаровывает его Птаха.

– Шутишь! – он повышает голос. – Сегодняшняя ночь! Мне никогда не было так хорошо. Я сделаю все, что ты пожелаешь! Только не уходи!

– Нет. Ничего не выйдет, – уже несколько мягче произносит Аня. – Мне тоже понравилась эта ночь. Но другой не будет.

– Но почему?

– Потому что так, и никак иначе – и никак иначе, как говорит мой возлюбленный. Прости и прощай.

Ну, вот мы и в Шереметьево. Над Москвою утро встречает прохладой народные массы, кочующие в сторону рабочих мест. Позади остались два дня, посвященные не то разминкам, не то экзаменам. Генерал Баландин, считая дырки в пораженных мишенях, наблюдая разлетающихся в стороны рукопашников, следя за виражами на автотреке, удовлетворенно крякал и с каждым часом все более светлел лицом. Как и всякий профессионал, он питал, быть может, подсознательно, слабость к специалистам своего дела. Но и мы, прямо скажем, не посрамили ни звания выпускников 101-й разведшколы, ни должностей инструкторов спецполигона в Суханово, которые мы, вроде бы как, официально занимали.

– Молодцы, ребята, – напутствовал нас генерал-профкуратор, предлагая сигареты. – 101 разведшкола?

– Она самая, – кивает Пластун, затягиваясь «Кэмелом».

– А почему в советники? Почему не разведка?

– Валера ростом не вышел, – поясняю я. – Слишком приметен. А я… Происхождение подкачало.

– Это как? – искренне удивляется Баландин.

– Дворянский род Лукиных не одну сотню лет насчитывает, – вздыхаю я. – Василий Лукин, капитан «Рафаила», который ещё до Отечественной войны 1812 года англичан боксу учил, – мой прямой предок. Ну, а после революции часть семьи в России осталась, а часть по миру разлетелась. Сами понимаете, какой-то мудрила откопал, что у меня родственники за границей, да ещё и с сомнительным прошлым. Так что пришлось мне учить мартышек военному делу надлежащим образом, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия.

– Ясно, – хмыкает Борис Афанасьевич. Мне очень хорошо понятна эта усмешка. Ветерану отдела активных действий все политические и религиозные концепции интересны лишь с точки зрения соответствия или несоответствия их условиям решаемой задачи, причем в каждый отдельно взятый момент. Нам с Валерой такой подход к делу до боли близок. При желании, любой из нас способен разработать стройную политическую ли, религиозную ли теорию менее чем за один день. Лишь бы это было необходимо. Поэтому отношение к партийным и религиозным лидерам в среде спецслужб устойчиво и неизбывно: у нас не любят шарлатанов и дармоедов.