Элмор Леонард - Вне поля зрения

Глен старался держаться к ним поближе, и к нему ни разу не подвалил жопник или еще какой извращенец. Фоули всегда повторял: «Иди на это только в том случае, если считаешь, что тебе понравится», а Бадди продолжал: «Просто скажи „нет“, а потом убей придурка». Они всегда поддерживали друг друга, а чтобы справиться с неприятностями, им хватало одного взгляда, который как бы говорил всем поганым извращенцам: «Хочешь связаться с нами — рискни».

Глен считал, что они позволили ему ошиваться рядом только потому, что родом он был из Западного Голливуда, из Лос-Анджелеса, знал жизнь и даже пару лет посещал университет Беркли, но никогда не важничал. Он рассказывал им истории о том, как в бытность свою автомастером перетрахал кучу баб, как чинил машины мультимиллионерам из Беверли-Хиллз и ждал, когда хозяйка дома сама подаст знак. Предложит выпить чего-нибудь холодненького или нырнуть в бассейн. «Так все и было, ребята, причем чаще, чем вы думаете, пару раз даже с кинозвездами». За это они прозвали его Жеребчиком.

Однажды во время прогулки Глен сказал: «Ребята, я сейчас расскажу вам то, что знает, кроме меня, только один человек. Начало срока я мотал в федеральном исправительном лагере, знаете, где это? Сюда меня перевели после неудачного побега».

Чуть выждать, чтобы проверить их реакцию…

«Знаете Мориса Миллера по кличке Снупи? Выступал в легком весе? В лагере он сидел за мошенничество, по-моему, на кредитных карточках залетел. Так вот, один раз мы вышли, якобы на пробежку, Морис — спортсмен, а я — его тренер, и добежали почти до Ванденберга. Нас задержали военные полицейские с воздушной базы, решили, что мы в самоволке».

Бадди спросил, не сбрендил ли он. Мог бы отсидеть пару лет или меньше в загородном клубе с кабельным телевидением, салат-баром в столовой, а теперь ему мотать полную пятерку…

«Причем в совершенно поганых условиях, — согласился Глен. — Но я понимал, что мы со Снупи попадем в какую-нибудь дыру, если нас поймают. Есть много поганых мест: Марион, Льюисбург… А может, у меня крыша поехала, но тогда я об этом не думал. Так вот, в той тюряге я познакомился с парнем, который мотал тройку за чисто интеллигентное мошенничество. А еще, вы только послушайте, ему впаяли штраф в пятьдесят миллионов, и он выписал чек. Так просто, пятьдесят „лимонов“, ниже — подпись».

«Один из жуликов с Уолл-стрит, — сказал тогда Фоули и оказался совершенно прав. — Я читал об этом парне. Залетел за торговлю конфиденциальной информацией. Платил продажным брокерам, и они предоставляли ему информацию о предстоящих сделках типа приобретения контрольного пакета. — Он повернулся к Бадди, который вообще ни хрена не понимал в таких делах, и объяснил: — Когда одна компания покупает другую, то цены на акции резко поднимаются. И если у тебя заблаговременно есть информация, ты покупаешь акции по низкой цене, а продаешь потом по максимальной».

А ведь этот долбаный Фоули даже в колледж не ходил…

«Примерно так он и поступал, — кивнул Глен. — И нажил целое состояние».

«Все считали парня гением, — продолжал Фоули, — пока не поняли, что он зарабатывает деньги древнейшим способом — элементарным воровством».

«Так вот, — встрял Глен, — этот мультимиллионер зарабатывал в той тюрьме одиннадцать центов в час, вытирая полы и подметая теннисные корты… Парень еще жаловался, мол, у него в конторе больше сотни телефонных аппаратов, по которым он раньше говорил восемнадцать часов в сутки, а сейчас вынужден стоять в очереди к автомату… Но к чему я веду — он очень любил потрепаться».

«Особенно с прокурором, — подхватил Фоули. — Вломил всех своих брокеров, и те оказались за решеткой. Никак не могу вспомнить, как его звали».

Глен ждал.

«Да, Рипли. Ричард Рипли. Его прозвали Диком-Потрошителем за то, что он выпотрошил фондовую биржу. Здоровый, приятный на вид мужик, только парик носил, насколько я помню».

«В лагере ему парик не дали. Но влюблен в себя был до безумия. Кроме фондового рынка, говорил только о себе, а я знай слушал. Даже если человек, подписавший чек на пятьдесят „лимонов“, несет полную чушь, я все равно превращаюсь в огромные уши. Моя койка была как раз над его. Я был вежлив, даже лизал ему задницу — до определенной степени, занимал очередь к телефону, в саду я всегда ползал на карачках, тогда как он работал граблями… И он постоянно твердил, какой он крутой, а я все впитывал. Узнал, что у него есть счета за границей, плюс пять миллионов наличными, плюс алмазы россыпью и золотые монеты, вагон золотых монет, каждая по четыре куска. Он так и сказал мне — пять „лимонов“ наличными. И они лежат там, где он всегда может их взять. Вот и все».

«То есть он что, дома их хранит?» — удивился Фоули.

«А где этот парень живет?» — спросил Бадди.

Глен помедлил с ответом, и Фоули сказал: «Наверное, должен скоро выйти…»

«Уже вышел. Об этом писали в газете».

«Я имею в виду, когда вы со Снупи решили пробежаться прочь из лагеря. Ты же сам говорил, что у тебя крыша поехала. Насколько я понял, она у тебя съехала от желания попасть в дом Рипли, пока он в тюрьме парится. Ну что, так оно и было? Терпения не хватило погодить чуточку?»

«Могу сказать только, искушение было велико, — согласился Глен. — Пять „лимонов“ лежат и ждут, чтобы их взяли. Нужно лишь уйти из лагеря. Никаких оград, никаких тебе сторожевых вышек, одна вывеска „Вход воспрещен“. Друг, да если б меня даже приковали к стенке, я б и то, наверное, цепи перегрыз…»

«Но у вас ничего не вышло. У тебя и Снупи. Знаешь, когда он выступал на профессиональном ринге, его звали Морисом Бешеным Псом… Судя по твоим словам, он опустился до Снупи».

«Как телохранитель, он мне был не нужен. Просто Морис живет в Детройте, там же, где и Рипли. Из Снупи дерьмовый защитник, просто он знает окрестности».

«Как и Бадди, — задумчиво промолвил Фоули. — Если уж речь зашла о проводнике».

Тогда, пять лет назад, в федеральной тюрьме «Ломпок» они не проявили особого интереса к этому разговору.

Глен освободился и перебрался во Флориду, которая по количеству угонов машин уступала только Калифорнии, зато отличалась более мягкими законами — угонщика по-быстрому протаскивали через систему, но в тюрьму сажали редко. Так что, если ему придет в голову заняться старым бизнесом…

Он старался не терять связи со все еще сидевшими в «Ломпоке» Фоули и Бадди, писал письма, но в ответ не получил ни письма, ни единого слова. Так что звонок Бадди, случившийся несколько недель назад, был для него полным сюрпризом.

Бадди сказал тогда, что рад был получать его письма, что мир тесен, он, Бадди, только-только приехал во Флориду, а Фоули уже пять месяцев как здесь — мотает срок в «Глейдс». А затем Бадди добавил: «Фоули там не нравится, и он нашел способ смыться. Если ничем не занят, предлагаю сесть за руль второй машины. Займет всего несколько часов».

Если ничем не занят…

Глен ответил, что недавно ездил в Детройт по делу, но в данный момент его ничего не держит. «Думаю, сумею выкроить пару минут для вас». Глен старался быть таким же невозмутимым, как и они.

«Де-тройт, — по слогам повторил Бадди. — Я отмолотил там три года на конвейере завода „Крайслер Джефферсон“, едва успел отвалить, чуть-чуть не рехнулся. Кстати, проблем с твоими специальными заказами не возникнет? Ты нас не подставишь?»

«Я этим больше не занимаюсь. А туда ездил встретиться с приятелем. Помнишь, мы говорили о Дике-Потрошителе, мошеннике с Уолл-стрит?»

«Выписавшем чек на пятьдесят миллионов? Конечно, помню».

«Я встречался там со Снупи, Морисом Миллером, боксером легкого веса из „Ломпока“».

«Ему еще мозги не отшибли?»

«Он теперь работает менеджером каких-то бойцов из клуба. Дал ему сотню, чтобы все узнал о Рипли, где живет и прочее. О деле не сказал ни слова и в „Ломпоке“ не раскололся, чтобы Снупи сам не попробовал забрать бабки. Когда в следующий раз появлюсь в Детройте, он покажет мне дом Рипли и его контору».

«И каким образом этот черномазый коротышка все узнает?»

«Он же аферист, — удивился вопросу Глен, — крутит динамо с поддельными чеками, кредитными карточками. Снупи знает свое дело».

«Очень интересно, но я хочу знать, ты сейчас чист? Больше ни во что не впутался?»

«Я бы так не сказал», — замялся Глен.

«А как бы ты сказал?»

Глен молчал.

«Подумай, я не тороплюсь».

«О’кей. Ребята из Агентства по борьбе с наркотиками устроили засаду в одном доме в Лейк-Уорте. Никого не поймали, но нашли десять килограммов сырца в гараже, вернее, в „мерседесе“, на руле которого обнаружились мои отпечатки. Ну и на дверце чуть-чуть было. Меня взяли. Я заявил, что к этому делу отношения никакого не имею и хочу поговорить с адвокатом. Но потом, подумав немного, я вдруг догадался, откуда на „мерсе“ мои пальцы. И знаешь, откуда? Два дня в неделю я работаю в ресторане „Краб Чарли“, отгоняю машины клиентов на стоянку. Наверное, и этот „мерс“ отгонял. Сказал об этом агентам, но увидел только тоску во взглядах. Десять дней просидел в клетке, дважды меня таскали в федеральный суд. Сначала было слушание о залоге, просто смех, будто я могу вытащить из кармана сотню тысяч, потом затеяли показательный процесс. Но к тому времени мой общественный защитник все раскопал и доказал, что за день до моего ареста „мерс“ в самом деле появлялся на стоянке „Краба Чарли“, даже квитанцию с номером нашел. Судья — очень приятная интеллигентная женщина — прекратила дело и полжопы отжевала прокурору за чрезмерное усердие».