Боб Джадд - Финикс

Я видел Барнса лежащим на больничной койке, но лучше бы я не видел этого. Меня не допустили в палату реанимации, я смог только вместе с другими журналистами наблюдать его в смотровое окошко. Я увидел множество бинтов и трубок вместо того, что еще недавно было человеком. А о том, как выглядит забинтованная и в паутине резиновых трубок культя ампутированной ноги, мне, право, совсем не хочется рассказывать.

Один из хирургов сказал мне, что Барнс вначале был в состоянии поднять палец, чтобы показать, что он знает о присутствии врача, но не более того. Это просто чудо, сказал он, что он вообще до сих пор еще жив. Барнс всегда был бойцом, и теперь, уходя из этого мира, он продолжал бороться.

Обстановка в прохладных и тихих помещениях больницы Финикса, где постоянно сновали утомленные врачи и сестры с хмурыми лицами, как небо от земли отличалась от того, что творилось на автодроме, где шла подготовка к гонке «Гран-при».

Вполне можно было подумать, что в это время в пятницу в десять часов утра улицы Финикса совершенно опустели именно потому, что весь город собрался здесь, где команды готовились к сенсационной гонке «Формулы-1» «„Гран-при“ Соединенных Штатов».

Автодрому в Финиксе я бы присудил первый приз как самому худшему для гонок «Формулы-1». В Монако тоже очень плохой автодром, но там это можно объяснить недостатком места, и поэтому в Монако прощаются все накладки в организации гонок (если бы это не прощалось, то там вообще не было бы гонок). А кроме того, сама страна настолько мала, что для того, чтобы расширить место для гонок, пришлось бы занять часть территории Франции. Мехико еще хуже, но Мексика настолько бедная и голодная страна, что ухабы и грязь на дорогах воспринимаешь как нечто естественное. У Финикса нет всех этих смягчающих обстоятельств. Его нельзя назвать маленьким городом, двадцать миль вдоль и столько же поперек, он совсем не беден, но этого никак нельзя сказать, взглянув на потрескавшееся покрытие дорожки, которую здесь именуют треком.

Но не падайте духом. Типичный гонщик — существо, умеющее приспосабливаться… Он эффектен, богат и порою знаменит.

Тренировочная гоночная дорожка Финикса представляла собой узкую бетонную полосу, по одну ее сторону располагались вагончики для команд, по другую — металлическая ограда, за которой стояли машины.

Что касается вагончиков для гонщиков, они явно оставляли желать лучшего, большая часть команды привыкла к просторным — длиной в сорок пять футов, обитым и хорошо оснащенным передвижным «помещениям для приема гостей», где водители обычно отдыхают, принимают своих спонсоров и избранных представителей печати. Здесь, в Финиксе, не нашлось места даже для традиционного для «Формулы-1» грандиозного красочного парада, замененного скромным торжеством.

Поэтому гонщики не прятались по своим апартаментам, как они это обычно делают в большинстве гонок, а прогуливались взад-вперед по узкой бетонной дорожке. Был март месяц, воздух был довольно прохладный, но солнце палило, как в Хартуме.

Вон трехкратный чемпион мира Джекки Стюарт в сшитом на заказ полотняном спортивном пиджаке цвета лимонного щербета, в серых фланелевых брюках «Данхилл» и в ботинках ручной работы фирмы «Лобб». Он энергично пробирается сквозь толпу, глядя орлиным оком, весело улыбается и сыплет остротами. Иногда он останавливается, чтобы выслушать рассказ о том, каким способом какой-то журналист сбросил вес, и о том, как кто-то другой собирается поехать с ним, Джекки, на ежегодный охотничий сезон в Глениглс.

А у меня перед глазами вновь возникает картина: Барнс сидит в своей машине, откинувшись на спинку кресла. Страшная сила взрыва — полтора миллиона фунтов на квадратный дюйм — взламывает днище машины, превращая его металлические осколки в шрапнель, которая разлетается со скоростью более тысячи футов в тысячную долю секунды…

А вот и Фил Хилл — чемпион мира 1961 года. Он носит кроваво-красную рубашку с эмблемой «Феррари» в честь своей старой команды. Он останавливается и рассказывает двум журналистам о том, как Оливье Гебендин в Монте-Карло по ошибке вломился в чужую спальню. А на заднем плане возникает пожизненный президент Международной Федерации автомобильного спорта Жан-Мари Балестр, обнимающий за талию гонщика «Феррари» Жана Алези. Он что-то ему рассказывает, в то время как фотографы держатся на почтительном расстоянии.

Какая-то ослепительно красивая женщина, в красных сатиновых шортах, с длинными загорелыми ногами, проталкивается через толпу. На плече у нее болтается длиннофокусный фотоаппарат, но никто на нее не смотрит, так как на маленькой площадке команды «Феррари» появляется бывший чемпион мира Алэн Прост.

…Барнс умирает. Он задыхается в облаке раскаленных газов, ноги у него оторваны…

Осталось десять минут до начала первой утренней тренировки — разминки перед заездом для прикидки времени. Я направился в бетонный бункер, носящий громкое название — информационный центр. Рев двигателей гоночных машин исключает всякую возможность разговаривать. И все же чей-то громкий голос прорывается через этот шум.

— Папочка, посмотри, — послышалось у меня за спиной. — Это тот самый дуболом, который пытался меня переехать.

Она произнесла это так громко, что на нас стали оглядываться.

— Привет, еловая башка, помните меня? — Салли, приветливо улыбаясь, протянула мне руку.

— Ну конечно, — сказал я. — Вы та самая маленькая хулиганка, которая разбила лобовое стекло моей машины. — Я дружески пожал ее длинные изящные пальцы.

Голос у Салли был тот же самый, глаза по-прежнему голубые, на губах — та же широкая улыбка, что и при нашей первой встрече там, у ручья, но теперь это была совсем другая Салли — не деревенская простушка, а изысканная городская дама в элегантном темно-синем легком платье. Волосы у нее причесаны и уложены с той нарочитой небрежностью, которая достигается только в дорогих парикмахерских. На ногах — маленькие босоножки, а в ушах висят серебряные с бирюзой, под цвет глаз, сережки — свидетельство художественного вкуса.

— Вы опять вторглись на мою территорию, — сказала Салли приветливым тоном, ослепительно сверкнув белоснежными зубами. — Ну, на этот раз я подстрелю вас. Правда, папочка?

На переносице ее загорелого лица я разглядел редкие веснушки. С неохотой оторвав от них взгляд, я посмотрел на стоявшего рядом с ней мужчину. Это был ее папочка. Маленькие, словно бусинки, голубые глаза: большой тонкогубый рот; широкое плоское лицо, лишенное выражения. Морщинистая, слегка обожженная кожа семидесятилетнего человека. Волосы блестели от бриолина.

— Меррилл Кавана, — сказал он, представляясь.

— Форрест Эверс, — ответил я.

— Да, я знаю о вас. — На его лице промелькнула тень улыбки, как будто он хотел дать мне понять, что привык играть наверняка и по-крупному. — Моя дочь говорила мне, мистер Эверс, что она была не слишком любезна с вами. — На лице — густая сетка глубоких морщин. Одет в нечто напоминающее серо-голубой комбинезон, какие носят механики, со множеством карманов и застежек. Однако не похоже было, что он собирается залезть под машину, — комбинезон был из шелковой ткани, и это придавало ему вид мясника, вырядившегося на пикник.

— Она, по-моему, не ребенок, чтобы кидаться камнями, — сказал я.

— Следует, пожалуй, привыкнуть к этому, — возразил он. — Вы бы посмотрели, как она бросается кредитными карточками.

— Замолчи, папочка, не задирайся. Ты можешь произвести на этого лощеного англичанина неверное впечатление. — Она продолжала улыбаться — ей, видно, нравилось все это. Я широко улыбнулся в ответ.

— Вы поклонник «Формулы-1», мистер Кавана? — спросил я, продолжая пересчитывать веснушки на носу его дочери.

— Меррилл. Пожалуйста, называйте меня Меррилл. Не возражаете, если я вас буду звать Форрест?

— О, совсем не Форрест, папа, он — Грецкий Орех, — воскликнула Салли, подмигивая мне. — Он просто чокнутый.

— Пожалуйста, помолчи хоть минуту, Салли, — сказал Кавана, не глядя на нее и внимательно изучая меня. — Нет, Форрест, я совсем не болельщик, хотя и люблю сильные ощущения. Сказать по правде, меня интересуют только деньги. А здесь их целые кучи, а я люблю их запах.

На площадке за его спиной Кен Тиролл махал руками, доказывая что-то Берну Экклстону — руководителю гонок «Формулы-1». Кен показывал рукой на трек, но Берн никак не реагировал, он явно не собирался удовлетворять его просьбу. А позади них ехал на велосипеде загорелый мускулистый полицейский в шортах и в белом шлеме, с висящим на поясе револьвером 38-го калибра. На раме велосипеда была надпись «Полиция», а на руле развевался маленький американский флажок.

— Я раскрою вам маленький секрет, — сказал шепотом Меррилл, наклонившись ко мне. — Одна из моих компаний подрядила на этот сезон людей из итальянской дорожно-строительной компании «Красный путь». Если вы внимательно приглядитесь, то сможете увидеть нашу эмблему на переднем капоте машин — она размером шесть на пять с половиной дюймов. Я считаю это высокодоходным делом. Мы заплатили около полумиллиона долларов за право прикрепить этот небольшой значок на капоты машин. Вы что-нибудь слышали о Дэрволе?