Виктор Банев - Череп императора

— И бумагу он тебе не передавал? — снова проигнорировал вопрос Дима.

— Да я ж тебе говорю: мы и разговаривали-то с ним меньше минуты.

— Как-то интересно у тебя получается, — недобро усмехаясь, проговорил Дима. — Когда он в «Мун Уэй» заходил — бумага была у него. На трупе бумаги этой уже не было. А в клубе, кроме тебя, он ни с кем не разговаривал. Куда ж она, по-твоему, делась?

— Уж не знаю, Дима, как тебе и объяснить. Все-таки человек в туалет пошел. Знаешь, зачем в туалете бумага нужна?

— Слушай меня, мужик, — Дима подошел поближе и наклонился к самому моему лицу, — не надо из меня идиота делать. Не надо, понял? Если ты думаешь, что ты крутой, то брось — ни хрена ты не крутой, понял?! (У Димы получалось «поэл?».) Я тебе шею своими руками сверну, никакая газетка не поможет! — Последнюю фразу Дима уже орал, надсаживаясь и краснея шеей.

— Не ори, — сказал я, — по утрам я пью таблетки, и глухота почти прошла. Дай-ка я тебе, Дима, кое-что объясню. Есть у меня впечатление, что ни хрена-то ты, Дима, в данной ситуации не понял.

Я наконец-то сообразил, что его смущало. Газета. Дима никогда не имел дело с прессой и теперь не знал, как себя вести. То ли задушить меня шнурком от собственного «Рибока», то ли попросить автограф и извиниться. Потому-то и мялся Дима, потому-то и ходил вокруг да около. Ну что ж, самое время укрепить тебя, Аль Капоне недоделанный, в твоих подозрениях.

— Моя фамилия Стогов, тут ты, Дима, прав, читать умеешь, — неторопливо заговорил я, делая вид, что старательно подбираю слова. — Я, Дима, известный репортер — может быть, самый известный в этом городе. Думаю, ребята, насчет этого вы в курсе. (Прости, Господи, за эту маленькую ложь. Надеюсь, эти уроды вообще не умеют читать.) Вас я не знаю, да, честно сказать, и знать не хочу. Но какими бы крутыми вы, ребята, ни были, вот так, за здорово живешь, лупить ногами журналиста у вас не получится. Понимаете?

У Димы даже побелел кончик носа, так ему хотелось врезать по моей ненавистной физиономии. Но он не врезал. Он слушая, и слушал, надо сказать, внимательно. Очевидно, он мне верил, когда дело касается масс-медиа, люди способны поверить в какой угодно бред. Почему-то мне вдруг вспомнилась начальница аварийной службы, которая не желала чинить мой стояк холодной воды.

— Вы можете забросать гранатами Большой дом и все равно выкрутиться, — окрыленный успехом, продолжал я, — но вы никогда и ничего не можете сделать журналисту. Никогда. Потому что журналист — это святое.

Впрочем, главное было не пережать. Насчет неприкосновенности прессы он, похоже, понял, и теперь главное — не загонять его в угол. Дать понять, что именно он контролирует ситуацию. А то ведь и в самом деле никакая газета не спасет. Уж в чем, в чем, а в этом сомнений не было.

Я перевел дыхание и продолжал:

— Ты, Дим, сам подумай — на кой хрен мне твоя бумага? Тем более что я даже не знаю, что там в ней написано. Если ты думаешь, что я гоняюсь за материалом для сенсационной статьи, то ты ошибаешься. Не гоняюсь. Зачем мне влезать в ваши разборки, а? У меня своих неприятностей — выше крыши. Была бы бумага у меня — отдал бы и глазом не моргнул. Можешь не сомневаться. Я в эти игры не играю. Но нет — нету, понимаешь?! — у меня вашей бумаги. Кто-то тебя на этот счет обманул.

Думаю, что столь сладкоголосых серенад мои собеседники не слышали уже давненько. Во всяком случае, выглядели они так, будто и вправду призадумались. Если, конечно, по отношению к ним вообще применим глагол «думать». Многозначительно покачав головой, я замолчал и уставился прямо в глаза бритоголовому Диме.

Скажу честно: с тех пор, как я научился самостоятельно, без помощи учителей и родителей, знакомиться с девушками и курить взатяг, я время от времени оказываюсь в ситуациях, когда летальный исход совсем не выглядит фантастикой. Я не альпинист, не милиционер, не пожарный. Я не служил в ВДВ, да и вообще в армии. И тем не менее не реже, чем шесть раз в году, я попадаю в передряги, по сравнению с которыми штурм Эвереста — детская забава.

Стоит мне зайти посидеть в ресторан, как там начинается драка — настоящая, с битием бутылок об угол и переворачиванием столов. Стоит мне поймать такси — и на скользкой дороге машина перевернется, непременно вдрызг раскурочив корпус едущего сзади 600-го «мерседеса», битком набитого бандитами. Один раз во время пресс-конференции премьер-министра я отлучился в туалет и там в самый неподходящий момент у меня из кармана вывалилась зажигалка — и тут же шумно, с хлопком и ярко-синим пламенем взорвалась. Слышали вы когда-нибудь о том, чтобы зажигалки вот так, сами собой, от простого удара об пол взрывались? Вероятность — одна на миллион. И выпал этот шанс не кому-нибудь а мне. Ворвавшиеся в туалет боди-гуарды премьера чуть тут же меня, бесштанного, не пристрелили. И так во всем. Не знаю, в чем здесь дело. Судьба такая — на неприятности мне везет.

И судя по всему, сегодняшний вечерок станет одной из жемчужин моей коллекции. Наверное, мне не стоило их злить. Вполне возможно, что каждый из этих милых парней — кто его знает, сколько их там еще сидит на кухне? — способен выстрелить мне в затылок и единственное, что волновало бы его в тот момент, — не запачкать брюки кровью. За них, эти брюки, между прочим, денег плачено.

Если бы я испугался их бритых черепов, расплющенных носов, растатуированных бицепсов — наверное, они убили бы меня. А жаль. Я неплохой парень. Однако страшно мне не было. Ну разве что самую малость. Тягуче сплюнув прямо на пол и кинув на меня испепеляющий взгляд, Дима, не оборачиваясь, прошагал на кухню. Обладатель синяка направился было за ним, но в последний момент передумал, вернулся и, наклонившись ко мне, утробно прошипел: «Я до тебя, сука, еще доберусь… Ты мне за свои нокаутирующие справа еще ответишь…» Одарив меня взглядом, свидетельствующим о том, что все сказанное отнюдь не шутка, он тоже ушел на кухню, где, судя по доносящимся звукам, происходило бурное обсуждение моей дальнейшей судьбы.

Военный совет в Филях длился минут пятнадцать. От нечего делать я разглядывал помещение и прикидывал, где же это я все-таки нахожусь. В голову лезли нехорошие мысли. Где-то (уж не в своей ли родной газете?) я читал, что, мол, бандиты в последнее время любят снимать квартиры у небогатых старичков и потом эти старички с большим трудом выводят с обоев кровяные брызги и выветривают из квартиры сладковатый запах жженого мяса. Утешало одно — по собственному опыту я знал: газеты всегда врут.

Из кухни Дима вернулся с другим парнем, не тем, которому я подвесил синяк.

— Хрен с тобой, Стогов, — сказал Дима, стараясь сделать вид, будто происходящее его совсем не касается. — Считай, что сегодня тебе повезло. Допустим, бумаги у тебя действительно нет. Я проверю, поговорю с ребятами и рано или поздно все равно ее найду. И если окажется, что ты, мужик, меня обманул, — все, кранты тебе. Лучше уж сам рой себе могилу. Ты меня понял?

Я с пониманием всей важности момента тут же согласно закивал головой. Понял-понял, чего уж тут не понять? Хочется тебе, Дима, сделать вид, будто это не я тебя напугал, а ты меня, — пожалуйста, не проблема. Могу изобразить на своем лице смертный ужас перед твоей грозной силой. Любуйся на здоровье.

Не глядя на пришедшего из кухни парня, Дима распорядился:

— Развяжи этого придурка. Отвезешь его в город. — Затем он зло посмотрел на меня, еще раз сплюнул на пол и добавил: — Выкини его из машины где-нибудь подальше от дома. Пусть прется пешком.

— М-мда, — сказал я, — «красавчик», говоришь? Ну-ну…

Разговаривать с самим собой есть первый признак белой горячки. Впрочем, другого собеседника в данный момент у меня все равно не было.

Я разглядывал в зеркале свое лицо — оно казалось мне смутно знакомым. Чертовы мордовороты. Пожалуй, идти в таком виде на работу было бы шагом опрометчивым.

Я воткнул штепсель кофеварки в розетку, посмотрел, как булькает в прозрачной колбе ароматный напиток, и, набрав номер редактора, сказал, что приболел, попросил перекинуть мои рубрики на конец недели. «Поправляйтесь, Илья», — сказал мне редактор. «Непременно, Виктор Константинович», — заверил его я.

Редактор знал: ни похмелье, ни банальная простуда не есть повод для того, чтобы я не вышел на работу. Однако спрашивать, что там у меня случилось на самом деле, не стал. И на том спасибо.

Кряхтя, я вытащил на балкон громадное любимое кресло, поставил рядом раскаленную колбу кофейника и закурил. Хороша жизнь! Если бы не тупо ноющий бок, я бы даже сказал — хороша весьма. Черт, может, все-таки сломали они мне ребро-то, а? Ситуацию нужно было обмозговать, затягивать с этим дальше смысла не имело. По физиономии я уже схлопотал, кто знает, кому еще окажется интересна эта история подстреленного китайца? Следующей фазой вполне может стать разрывная пуля в затылок. Так что мозгами лучше раскинуть сейчас. Пока есть чем раскидывать.