Жан-Пьер Конти - Судзуки в волчьем логове

Судзуки выдержал взгляд полицейского, который в конце концов отвел глаза.

– Все это логично, – заметил японец. – Мы столкнулись с организацией, которая устраивает террористический акт против полиции. Но ведь я не представляю полицию.

– Нет, но вы помогаете полиции. Вы установили личность Тишо, и вы разоблачили Бекмана.

– Кстати, что сказал вам Бекман перед смертью?

– Он указал нам место, где обычно встречался с руководителем организации. Это все. Больше ничего. Он был обессилен. Ему сделали переливание крови. Пуля задела ему легкое, ее пытались извлечь, но во время операции он умер.

Они помолчали. Теперь дело Бекмана прояснилось для Судзуки: полный провал, проигранная схватка, терроризированная полиция, сомнительные сведения.

– На этот раз последнее слово будет за нами, – убежденно заявил Зайдер. – Мы затянем петлю на шее самого главного.

– Я не разделяю вашей уверенности, – прошептал японец.

– Главному не известно, что Бекман перед смертью успел кое-что сказать, – ответил комиссар. – В газетах писалось, что Бекман умер на месте. Какие же у него могут быть сомнения? Вилли именно потому и убил Бекмана, что тому было известно нечто представляющее для нас интерес. Теперь мы это знаем, но шефу об этом не известно. Это наш козырь и единственный шанс. Что вы об этом думаете?

– Надо попытаться, – ответил Судзуки. – Пытаться нужно всегда. Но я смотрю на это скептически.

– Почему?

– Это слишком гладко, чтобы быть правдой.

– Но я рассчитываю на вас, – сказал Зайдер.

– Я в этом не сомневался, – улыбнулся японец.

– Потому что они вас берегут?

– Им нужно, чтобы именно я забрался в волчье логово.

– Это логично, но почему вы говорите о волчьем логове, если считаете, что волк не покажется?

– Бекман видел волка? – спросил Судзуки.

– Нет, – ответил комиссар. – Он разговаривал с ним через занавес. Бекман никогда не видел его лица. Меня бы больше удивило обратное.

– Это все, что сказал вам Бекман?

– Все.

– А где они встречались?

– В горах. В уединенном месте неподалеку от итальянской границы. В одиноком доме.

Расположенный на склоне горы дом ничем не напоминал игрушечные домики, спланированные архитекторами новой школы для ублажения туристов. Здесь не было ни зеленых ставень с изображением сердца, пронзенного стрелой, ни красных черепиц, ни балконов, выступающих под навесом кровли.

Место встреч, названное Бекманом, представляло собой типичное для этого района строение: большой деревянный ящик с наложенными друг на друга досками и с кровлей из толстого черного шифера. За исключением покрашенных в белый цвет оконных рам, дом потемнел от времени и непогоды. Дом стоял на сваях, поддерживаемых белыми булыжниками, и производил впечатление чего-то непрочного. Из распложенных на фасаде двух лестниц в форме буквы V одна вела в жилое помещение, а другая – в крытое гумно.

Домик у подножия гигантской горы можно было сравнить с мышью, зажатой между львиными лапами, и трудно было сказать, что вызывало большее восхищение: доверчивость мыши или милосердие хищника.

Над домом, зацепившись за каменные откосы склона, повисли снежные проталины, издали напоминающие сохнущие простыни. Бесконечные ряды сосен с торчащими ветвями задыхались от наступления горных вершин, башни и бойницы которых терялись в облаках. Над долиной высились скалы. Этот пейзаж был очень далек от трех изображений ласковой природы, которые были наклеены на крышках коробок для сыра.

Ночью таможенная служба заняла стратегические пункты, прикрывающие доступ к ущельям и горным хребтам. Жандармерия охраняла деревню и долину. Два военных вертолета находились в полной готовности. Тяжелый пулемет был установлен на позиции в убежище, затерянном среди снегов. Здесь ожидали приказов капрал и четверо солдат.

Ровно в семь часов Судзуки сел в машину бакалейщика, снабжавшего продовольствием отдаленные населенные пункты. Бакалейщик был лысым горцем с обветренным лицом, которому не дашь его шестидесяти лет. Он прекрасно знал дорогу вплоть до мельчайших выбоин.

– Вот уже сорок лет как я развожу продукты, – сказал он японцу. – Конечно, я не всегда ездил на машине, раньше у меня был только мул.

Несмотря на груз, малолитражка, петляя, карабкалась с легкостью лани.

– Вы с кем-то договорились о свидании в доме? – спросил бакалейщик. – В противном случае там никого не будет.

– Прежде чем говорить о цене, – ответил уклончиво японец, – мне бы хотелось взглянуть на дом.

– Это маленькая ферма, выкупленная отдыхающими, – объяснил торговец. – Она благоустроена, но неудачно расположена. Люди приезжают сюда по пятницам. Если хотите знать мое мнение, то я считаю, что купившие этот барак просто выкинули деньги на ветер. Странные люди, честное слово. Я вам скажу одну вещь, которая вас очень удивит: я знаю здесь всех и каждого, но я ни разу еще не видел владельца.

– Меня это нисколько не удивляет, – возразил японец.

Машина долго ехала по краю пропасти. Водитель был настолько уверен в себе, что временами отпускал руль. Машина незаметно набирала высоту. Деревня лежала теперь далеко внизу и казалась крохотной в утреннем тумане, напоминая деревушки из сказок, в которые спускались с гор дети-гиганты и забавлялись тем, что приподнимали крыши домов и заглядывали внутрь.

– Если я вас правильно понял, – сказал японец, – посетители этого дома не являются вашими клиентами. Вы знаете кого-нибудь из них?

– Да, раз в неделю кто-нибудь из них спускается в деревню…

Описанные бакалейщиком двое мужчин были похожи на Бекмана и Вилли.

Это подтверждало предположение Судзуки.

– Зачастую они дожидались наступления ночи, чтобы подняться туда, – неожиданно уточнил бакалейщик.

– То есть? – спросил Судзуки, заинтригованный.

– Они ждут, когда приедет владелец.

– Им видно, когда он приезжает?

– Не думаю.

В глубине души водитель был недоволен тем, что знал так мало. Его самолюбие было уязвлено, так как ему хотелось быть в курсе всего, что здесь происходило.

– Посетители отправляются после того, как в доме зажигается свет. Иногда свет так и не загорается, и тогда они уезжают, не поднимаясь в дом.

– Действительно, это весьма странно, – заметил Судзуки.

– Некоторые утверждают, что владелец спускается с гор, – пояснил торговец. – Должно быть, он живет где-то по другую сторону горы.

– В Италии?

– Кое-кто так думает.

Дальнейший разговор был полон недомолвок: кто говорит граница, подразумевает торговлю контрабандой.

– Я остановлю здесь, – сказал бакалейщик. – Матильда II выше не поднимается.

– Матильда II? – удивился Судзуки. – Это ваша вторая машина?

– Нет, первая. Матильдой I был мой мул, самка. В нашей семье по традиции всех женщин называют Матильдами.

Судзуки вышел из машины, не пытаясь разгадать связь между мулом и автомобилем. Бакалейщик решительно отказался взять деньги за оказанную им услугу.

– Желаю удачи, – крикнул он, пустив галопом Матильду II по козьей тропе.

Подняв голову, Судзуки увидел крышу дома, вырисовывающуюся на лазурном фоне. Каменный фундамент был поднят на сваях. Настоящее орлиное гнездо. Чтобы добраться до него, нужно было подняться по дороге, выдолбленной в скале, а затем по высеченным ступенькам лестницы.

Поднявшийся наверх попадал на террасу, свисавшую над долиной с серебряными соснами, которые, казалось, были нарисованы детской рукой.

Вблизи дом был вполне приличным. От двери по обе стороны расходились деревянные лестницы. В двери, служившей главным входом, а раньше, по-видимому, входом в загон для коз, было вырублено оконце, занавешенное легкой и пыльной шторой.

По мере того как Судзуки поднимался по тонким ступеням, у него все больше кружилась голова. Он ощущал необыкновенную легкость, как птица, готовая взлететь. От внезапного сильного порыва ветра он едва не потерял равновесие. Через отверстие на площадке верхнего этажа он видел бездонную пропасть.

Вдруг послышался скрип открывающейся двери. От неожиданности он вздрогнул. До него донесся запах сырости и плесени.

– Входите же, господин Судзуки, – произнес слащавый голос откуда-то сверху. Акцент показался ему знакомым.

Японец прошел мимо окна с открытыми ставнями, в котором только что загорелся яркий свет. Он вошел в приоткрытую дверь и очутился в гостиной с плетеной мебелью. Вид ее был явно не жилой. Желтые полосы на облупленном потолке свидетельствовали о сырости.

Напротив входа возвышался огромный письменный стол, что чрезвычайно поразило Судзуки. Он был готов ко всему, кроме этого. За столом, в том месте, где он ожидал увидеть своего собеседника, он увидел свое собственное отражение. На столе было установлено большое зеркало, как раз напротив кресел для посетителей.