Станислав Родионов - Диско-бар

— Он же к ним шагнул…

— Ты мог не рассмотреть, он мог просто идти в их сторону, его могли позвать…

— Да, возможно.

— Тогда выходит, что хотели избить тебя. Опять-таки из-за Наташи. И в третьем случае тоже ударили за неё — тут уж бесспорно.

— Ревность?

— Тогда почему к ней приставал пьяный верзила? Почему их целая компания? На ревность не похоже.

— А что же, товарищ капитан?

— Кто-то охотится.

— За мной?

— Нет, за этой Наташей.

Теперь Леденцов смотрел неотводимым взглядом, в котором не было и капли озорства. Ночью он ворочался не столько от гудящей головы, сколько от придуманных версий — их было штук десять, разных, одна смелей другой. Правда, десятая, последняя версия подошла вплотную к петельниковской, но он счёл её плагиатом из тех зарубежных детективов, которые грудами лежали на столе, — Наташу хочет похитить мафия для публичного дома за океан. Вместе с тубусиком, похожим на неошкуренное полешко.

— Товарищ капитан, вы супермен?

— Это почему же?

— Логика у вас железная, неудач не бывает…

— Ну, неудачи случаются.

— Любите красиво одеваться, — вдруг добавил Леденцов неожиданно для себя, видимо, сказывалась головная боль.

— А почему человеку не одеваться красиво?

— У вас в квартире навалом комфорту…

— А почему человеку жить без комфорта?

— Вы никого не боитесь…

— А почему, лейтенант, мужчина должен кого-то бояться?

— Машину купили…

— А почему бы мне не ездить на своей машине?

— Вот я и говорю — супермен.

— Лейтенант, если человек здоров, работает и не закомплексован, то он супермен?

— Вы говорили про джинсовых ребят…

Петельников его понял и блеснул тёмными глазами, как антрацитными:

— Я не против того, что ребята тянутся к благам, — я против того, что они тянутся к готовым благам.

Леденцов устало промолчал. Если старший инспектор не супермен, то кто же он, Леденцов, который сейчас оказался и нездоровым, и не мог работать, и был закомплексован своими приключениями, как запрограммированная вычислительная машина?

— Вот, глянь!

Леденцов подошёл к карте, расцвеченной синими кружочками. Они рассыпались почти равномерно, но в одном месте сбежались плотно в ярко-синий вытянутый овал, похожий на гроздь винограда «Изабелла».

— Я решил заняться не Ивановым и Петровым, а проблемой. Собрал по детским комнатам материал на трудных подростков. Мелкие кражи или склонность к ним, выпивки, спекуляции… И пришла мне фантазия этими кружочками нанести адреса ребят на карту. И что вышло?

— Большинство их живёт в одном микрорайоне.

— Но почему? Их же не нарочно туда вселяли.

— Не знаю, товарищ капитан.

— Вот и я не знаю. А ты говоришь, супермен.

Леденцову ни о чём не хотелось думать, кроме своей истории, — она напоминала о себе ежеминутно пульсирующей болью в темени.

— Приказываю, — сказал Петельников тоном, в котором никакого приказа не было. — Боря, возьми нашу машину и поезжай на рентген. Пусть глянут, цел ли интеллект.

— Хорошо, Вадим Александрович.

Петельников знал её курс, имя и адрес. Деканатская секретарша глянула в какой-то журнал, вывела инспектора в коридор и указала на стройную и светлую девушку, стоявшую в толпе студентов. Группа сдавала экзамен. Наташа училась, как ни в чём не бывало.

Оставалось ждать. Инспектор вышел на улицу, на свежий воздух, и сел у входа под кустом обломанной сирени. Допустим, эта Наташа не пойдёт сдавать первой, но и последней вряд ли. Где-нибудь в серединке. Час-полтора он посидит. Но инспектор забыл про братское правило студентов — никому не уходить, пока всё не сдадут.

Минул и час, и полтора. Над городом отплясал лёгкий дождик с ворчливой далёкой грозой. Лакированно заблестела обломанная сирень. Отяжелела его замшевая куртка, ибо он не спрятался, понадеявшись на эту обломанную сирень. Мокрый асфальт заиграл, как море: свинцовел от низкой тучи, блестел от павшего солнца и голубел от куска синего неба.

Петельников смотрел на вечерние улицы и думал, что город — гениальное изобретение. Удобно производить продукцию, поскольку всё сконцентрировано. Жизнь комфортабельная, как у Христа за пазухой, — свет, энергия, тепло, вода, информация и развлечения подаются прямо в квартиры. На улицах транспорт, фонари, реклама, народ… Нет одиночества. Не слышно сил природы, и не видно бездны космоса. И бога нет, потому что он на небе, но из-за стен и неба не отыскать. Шумит город…

Его мысли перебила Наташина группа, наконец-то покинувшая институт. Они галдели и кричали, как чайки в порту. Инспектор шёл за студентами, не зная, в каком порядке они будут разбредаться. И будут ли, — не завалятся ли всей компанией в кафе «Гномик» и не скинутся ли на десяток пирожных; не пойдут ли в недалёкий подвал и не возьмут ли по кружке пива… Но студенты шли и галдели, взвинченные экзаменом.

Через квартал их группа, ползущая единым живым существом, начала подтаивать — по одному, по двое студенты терялись в боковых улицах и на транспортных остановках. Петельников терпеливо шёл, поглядывая за Наташей. Она отделилась у сквера — значит, шла домой. Инспектор прибавил шаг…

Он знал десятки способов познакомиться с человеком и сотню мог сочинить на месте, в зависимости от обстановки. И сейчас бы инспектор придумал что-нибудь изящное этой Наташе. Но она вдруг легонько подпрыгнула и свободно помахала сумочкой — просто так, от радости, от сданного экзамена.

Петельникова резанула сильная злость. Скачет по-козлиному, то есть по-козьи, а у Леденцова голова разламывается.

Почти нагнав её, инспектор рокочуще приказал:

— Остановись мгновенно — ты прекрасна!

Наташа остановилась мгновенно, подняв плечи и пригнув голову, словно ждала удара в спину. Когда она повернулась, то удивлённый инспектор увидел страх в глазах и в дрожащих губах.

— Не прикасайтесь ко мне!

— И не думаю.

— Я сейчас закричу…

— Потому что неверно цитирую классику?

— Ребята, спасите меня, — Наташа отшатнулась от инспектора к прохожим.

Четверо парней непонимающе оглядели высокого молодого мужчину во влажной замшевой куртке.

— Он пристаёт, — чуть не заплакала Наташа.

Тогда ребята окружили инспектора непробиваемой стеной — в спортивных куртках, лет по семнадцать, брови нахмурены, губы сжаты… Один, невысокий, светло-вихрастый, как стружка, звонко спросил:

— Почему пристаёшь?

— Даже к рецидивисту следует обращаться на «вы», — вежливо посоветовал инспектор.

— Ребята, он рецидивист, — догадался один из них, стоявший за спиной Петельникова.

— Тогда ему подправим вывеску, — решил другой, плечистый за двоих, с тёмной чёлкой, косо секущей лоб.

— Чайником по морде? — заинтересовался инспектор.

От этих слов Наташа вскинула голову, как от нестерпимого света.

— Почему чайником… Мы приёмчики знаем, — уверил темночелочный.

— Ребята, приёмчиками меня, нельзя — это будет самосуд.

— Сведём в милицию, — решил светловихрастый.

— А где милиция? — спросил парень из-за спины.

— Я покажу, — пообещал инспектор.

Ребята насторожились, удивлённые его покладистостью.

— А вы… сами хотите в милицию? — темночелочный парень смотрел подозрительно.

— Братцы, — с чувством заговорил инспектор, — вы никудышные психологи. Это же моя жена.

— Правда? — спросил светловихрастый.

Она несогласно покачала головой.

— А я докажу, — вроде бы разозлился инспектор и подступил к ней почти вплотную. — Она студентка второго курса Политехнического института. Так?

Наташа покорно кивнула.

— Сегодня сдала экзамен. Так?

Она кивнула.

— Звать её Наташа.

Она кивнула.

— Живёт на улице Юности, дом тридцать, квартира восемь. Так?

Она кивнула.

— Короче, братцы, муж и жена — одна сатана.

Ребята дружно хохотнули, расклёшили своё железное кольцо и пошли.

— Братцы, спасибо! — крикнул инспектор вдогонку.

— За что? — спросил кто-то из них.

— За бдительность…

Наташа смотрела на него обречённо. Слегка подкрашенные губы дрожали от бессилья. Прядка волос надо лбом была влажной. А ведь она не попадала под дождь — она в это время сдавала экзамен.

— Я позову милицию, — прошептала она, озираясь.

— Милиция здесь, — решился инспектор на открытую работу.

Он достал удостоверение и показал. Она разглядывала малиновую книжечку с какой-то оторопелостью, переводя недоверчивый взгляд с фотографии на Петельникова.

— Вы настоящий инспектор уголовного розыска?

— Натуральный. У меня даже замша натуральная.

— А Боря?

— Ещё натуральнее, потому что рыжий…