Станислав Родионов - Шестая женщина

— Света, зачем зря переживать? Не умру я без дыни.

— Откуда взяли, что я переживаю?

— Вижу по ножкам, — улыбнулся он.

Она обернулась, глянула на него сверху и пошла скорее, перебирая ступеньки упругими ногами. Ключи из сумочки достала на ходу. Открыла замок и зашуршала ладонью по стене, отыскивая выключатель…

Михаил оказался в чистенькой передней. Щурясь, он рассматривал свою новую знакомую. При свете она явно выигрывала: стройна, гибка, зелена и длинноволоса. Только глаза оказались карими.

— Располагайтесь. — Теперь она забрала сетку окончательно.

Михаил прошёл в комнату. Шкаф, стол, тахта, приёмник, торшер… На полу лёгкий коврик метра два на полтора. Полочка с книгами — стандартная классика.

Светлана внесла блюдо с кусками дыни:

— Садитесь.

Михаил опустился на край тахты.

— Я вот думаю: неужели директор коврового магазина не в силах приобрести ковёр получше?

— Они мне там надоели.

Она не переоделась — только волосы схватила тесёмкой. И стала ещё тоньше. Загорелые руки ловко расставили тарелки, положили куски дыни и подали ножи. В открытое окно сочилась заметная прохлада: бабье лето днём блестело паутинкой, а ночью приходила осень.

— Света, у вас холостяцкая квартира.

— Я сама холостая. А вы наблюдательны!

— Работа приучила. Всматриваешься. Как пласт залегает, куда тянется… В образцах каждый кристаллик выследишь.

Её пальцы стали мокрыми от обильного сока. Она открыла сумочку и, видимо, искала платок. Искала беспорядочно, выложив на тахту пудреницу и сберегательную книжку. Скомканный платок появился не скоро. Света бросила пудреницу в сумку, а сберегательная книжка так и осталась лежать на тахте — он её хорошо видел.

— Расскажите мне о своей геологии, о себе, — попросила она.

Михаил поднёс широкую ладонь ко рту и сладко зевнул:

— Ну, я пошёл.

Он поднялся с тахты, поправил галстук и сделал шаг к двери.

Светлана удивлённо выпрямилась, положив надкушенную дыню:

— Вы даже не попробовали…

— В следующий раз.

— Какой-то вы странный, — сказала она нежным голосом, забросила руки за голову, изогнувшись лозинкой. Небольшая грудь сразу сделалась пышней. Платье уехало с колен, и они зажелтели, как те самые дыньки. Нащупав на стене шнурок, она включила розовое бра, тут же погасив торшер.

— До свидания, — сказал Михаил и пошёл.

Она вдруг соскочила с тахты, догнала уже в передней, выбросила вперёд ногу, зацепила его ступню и ударила в спину. Михаил упал на пол лицом вперёд, по ходу, не успев подставить руки.

— Лежать! — приказала она и загородила собой дверь.

Он лежал, больше ошарашенный её нападением, чем ударом об пол. На секунду сделалось тихо: женщина в зелёном платье закрывала телом входную дверь, мужчина распластался внизу, перегородив переднюю. И в этой секундной тишине отчётливо послышались шаги — торопливые шаги по лестнице.

Михаил поднял голову.

— Лежать! — повторила она.

Он вскочил прыжком и бросился в комнату. Она не шелохнулась — выход из квартиры был только за её спиной. Там уже открывали замок.

Михаил вспрыгнул на подоконник. Он выглянул на улицу и на миг замер, загородив телом огни противоположного дома. Она спокойно наблюдала — деться ему было некуда.

Вдруг он поднял руки, потянулся в небо, к огням высотного дома напротив, толкнул ногами подоконник и пропал. Ей даже показалось, что он полетел вверх, как в сказках летают волшебники.

— Ой! — запоздало вскрикнула она, догадавшись, что он выпрыгнул.

Дверь больно ударила её в спину. Петельников ворвался в переднюю, окидывая глазами квартиру:

— Где?

Она только показала рукой на окно. Инспектор подбежал к нему и выглянул:

— О, чёрт!

— Разбился?

— Сбежал, а не разбился!

Она опустилась на тахту. Слово «сбежал» резануло по нервам, напряжённым с утра, весь день, который она ездила по городу за преступником, выбирая удобный момент. Последний час, последние минуты дались особенно тяжело.

Она легла головой на стол, рядом с нетронутым куском дыни для гостя, и заплакала.

— Лейтенант Кашина, прекратите реветь, — сказал Петельников и погладил её по плечу.

Потерпевшие допрошены. Теперь нужно делать опознание и очные ставки. А некого опознавать и не с кем сводить глаз на глаз — нет обвиняемого. Дело лежит в сейфе без движения. Обычные следовательские неприятности: поймают преступника, времени уже не будет, придётся идти к прокурору города за отсрочкой — доказывать, что это не волокита, а оперативная специфика.

Рябинин смотрел на портфель, раздумывая, брать ли его. Вроде бы вечер получался свободным. Он боялся их, редких свободных вечеров и дней. Столько накопилось личных, неличных и не поймёшь каких дел, что браться за них вроде бы не имело смысла — уже не переделаешь.

Он вздохнул, бросил портфель в сейф и надел плащ. На улице лил дождь.

Петельников вошёл без стука и потрясся у двери, как собака, вылезшая из воды.

— Мог бы в коридоре, — буркнул следователь.

— Да поймаем, Сергей Георгиевич, теперь у него тупик. Дня через два самое большое.

— А куда он делся — улетел? — спросил Рябинин, потому что подробно о побеге они ещё не говорили.

— Съехал по телевизионной антенне.

— Учти: у него теперь обожжены руки. А почему не поставил человека под окном?

— Сергей Георгиевич, да пятый этаж. Вот на лестнице был человек.

— Всё с вывертами, как в кино, — опять пробурчал следователь. — Задержали бы на улице…

— Не было уверенности, что это он. Да и лишние доказательства хотелось получить.

Инспектор пригладил мокрые волосы, которые блеснули антрацитом. Он не уходил от порога.

— Сергей Георгиевич, а я опять не один. С девицей. Она из совхоза «Ручьи». Наш герой ею интересовался.

Рябинин облегчённо снял плащ. Не надо ломать голову: свободный вечер пропал, как они пропадали один за другим, накручивая незаметные годы.

Инспектор вышел в коридор и привёл девушку в ярко-красном дождевике и красных резиновых сапожках. Она села и высвободила голову из-под капюшона:

— Таня Свиридова.

Видимо, Петельников её предупредил, что будут допрашивать. Записав в протокол анкетные данные, Рябинин предложил:

— Ну рассказывайте, как он вас обхаживал.

Она промокнула платком мокрое лицо, глянцевито блестевшее от воды, загородных ветров и солнца…

— Всего два вечера и обхаживал.

— Как познакомились, что говорил, кем представился?

— В электричке подсел. Чистенький такой, в галстучке, с портфелем. Звать, говорит, Миша. Работает геологом. Ну и набился в провожатые.

— Дальше.

— Дальше? На второй день опять пришёл. В субботу. Походили по Ручьям. Поговорили, да и уехал. Больше не виделись.

— Почему?

Крупной рукой поправила она волосы, которые освободились от капюшона и теперь падали на плечи и лезли на глаза. Выгоревшие, обесцвеченные солнцем, каждая волосинка казалась сделанной из полиэтилена.

— А не захотелось.

— Не понравился?

— Он симпатичный, — не согласилась Таня.

— Тогда в чём же дело?

— Значит, не вышло.

— А вот почему не вышло? — добивался Рябинин. — Может, вы стесняетесь сказать?

Она досадливо мотнула головой на радость волосам, которые сразу накрыли её белёсой накидкой.

— Денег или вещей он не брал?

— И в дом-то не заходил.

— Поругались?

— Нет.

Следователь глянул на Петельникова. Тот пожал плечами — у него вопросов не было. Но у Рябинина был один вопрос, Таня Свиридова хотела на него ответить, но не могла. Вышла заминка. Рябинин любил их. Они были для него, что стыки наук для учёного: заминки обнажали правду. Поэтому у следователя был только один вопрос:

— Всё-таки почему вы перестали встречаться?

Теперь она насторожилась. Следователь её в чём-то подозревал. Он вёл себя непонятно, а всё непонятное настораживает.

— Таня, — сказал Рябинин настойчиво-ласковым голосом, который, как он подозревал, лез в душу, — вы женщина. Вам ли не чувствовать любовных нюансов…

— Да любви-то не было!

— Но ведь что-то было! Симпатия, влечение, взаимная склонность или как там… Он вам понравился, вы ему тоже. Не ссорились. Но разошлись. Почему?

— Да разве так не бывает? — удивилась она. — Встретятся, походят да разойдутся. Таких навалом. А почему… Это ж не магазин, чеки не проверишь.

— Почему ж, — не согласился Рябинин. — Я считаю, что можно поверить алгеброй гармонию.

Инспектор смотрел на него, вздёрнув брови: она же с Ручьёв! Рябинин тоже прицелился в него очками: теперь Ручьи не темнее города!

Таня следователя поняла. Она чуть выждала и неуверенно призналась:

— Мне было с ним… смешно.