Татьяна Степанова - Тот, кто придет за тобой

Для храбрости она даже соврала.

– Я сказал, назад – в лифт, и этих своих проныр забирайте.

– Еще чего! – Катя сделала весьма опасный финт, однако неожиданный для качка в бронежилете (никому не советую этот жест повторять!), – она схватилась рукой за дуло автомата и закрыла его ладонью.

– Ты... ты чего делаешь? Отпусти... я сказал, оружие отпусти!

– Что там за шум? Что вы орете на весь дом?

Голос, раздавшийся со стороны одной из квартир (наверное, той самой, где дверь открыта), – мужской и властный, внес в опасную ситуацию мгновенную разрядку.

– Да тут... тут какая-то курва долговязая прорваться хочет, коркой размахивает у меня перед носом!

– Что еще за выражение, лейтенант, вы не у себя! Пропустите.

– Но у меня приказ...

– Я тут следователь, а вы – приданные силы, я за все отвечаю. Пропустить немедленно.

Барбос из ФСБ заворчал, но сделал два шага назад, и те, другие, тоже опустили свои короткоствольные автоматы, освобождая телевизионщиков.

Катя зашагала к двери, интересно, кто ее спаситель? Она уже чувствовала расположение и благодарность к этому следователю, который «за все отвечает».

Он встретил ее на пороге просторной, пустой, пахнувшей ремонтом квартиры. Молодой, среднего роста. Лицо – ничем особо не примечательное, таких парней Катя обычно практически не замечала – целые ватаги им подобных сидят в кафе в обеденное время, прибежав перекусить из соседних офисов.

– Следователь при прокуратуре Чалов. Валерий... Викентьевич.

Отчество свое он, правда, произнес с запинкой, быстро окидывая Катю взглядом.

– Екатерина Сергеевна Петровская-Кравченко, криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД. Вот мое удостоверение.

Пока он читал (внимательно и неторопливо), она мстительно оглянулась – тот жук эфэсбэшный с автоматом... еще курвой ее долговязой посмел назвать...

– Пожалуйста, все в порядке, – Чалов кивнул. – Вы по убийству приехали информацию добывать. А никакого убийства нет. Это суицид.

Он посторонился, словно предлагая: ну что, коллега, если желаете – проходите, сами смотрите.

И Катя взглянула на него уже с искренним интересом. Прокурорский следователь... правду говорят, у них особый стиль? Что греха таить, не только эфэсбэшники отшивать ведомственную прессу любят, но и свои коллеги тоже. Вон розыск, например, пока с ними договоришься, пока уломаешь пропустить на место происшествия, на языке чуть ли не волдыри вскакивают. А они всё кочевряжатся – нельзя, тайна следствия, никакой информации, никаких комментариев для прессы, а про газету «Щит и меч» мы вообще даже не слыхали. Автоматами, правда, не тычут в нос, но гостеприимства никакого не выказывают. Единственное исключение – старый добрый лысый полковник Гущин, глава управления розыска, этот все понимает и никогда не препятствует. Но он, милый, мудрый, далеко – в пропахшем марихуаной городе Амстердаме постигает зарубежный полицейский опыт.

Взглянув благосклонно на следователя Чалова, Катя отметила, что малый по виду не очень-то на следователя смахивает. Костюм, галстук, ботинки... Костюм хорошо сшит, черный, офисный, но довольно скромный. А вот галстук и ботинки – из дорогого бутика. При неказистой внешности малый-то франт... Но кое-что с этим щегольским костюмом не вяжется – слишком крупные руки, торчащие из рукавов пиджака. И уши – не то чтобы оттопыренные, а такие же, как у Юрия Деточкина... «Ты доигрался в своем народном театре, к тебе приходил следователь!» И взгляд – при всей официальности тона...

– Валерий Витальевич, а тело... где тело?

– В комнате, – Чалов провел Катю по длинному широкому коридору. – Вот сюда, проходите. Только телегруппа ваша, увы, на сегодня останется без работы. Таково мое условие.

– Хорошо, мы уже у лифта поняли, что съемки тут нежелательны. А чья это квартира?

– Гаврилова Валентина Петровича, это служебная квартира, выделенная еще в бытность его сотрудником правительства области.

– Да, мне сказали, что его фамилия Гаврилов. И он тут...

– Он тут повесился ночью, – сказал Чалов. – Проходите, не бойтесь. Криминалисты его уже сняли.

Светлая просторная комната с лоджией, двери которой распахнуты настежь. По комнате, да и по всей квартире гуляет свежий ветер. Тело мужчины – на полу возле окна, и около него двое экспертов-криминалистов. Но не это первым бросается в глаза. То, что приковывает взгляд с самого начала, – это кусок веревки, завязанный на крюке, торчащем из потолка. Обрезанный короткий фрагмент, потому что петлю уже успели изъять, не развязывая узла, и приобщить к делу в качестве доказательства.

Тело мужчины – в брюках, в белой рубашке, без пиджака, а рядом хорошо известный Кате знаменитый эксперт-криминалист Сиваков из Центрального экспертного управления ползает на коленках.

– Привет, прилетела соловушка, – эксперт Сиваков, несмотря на трагичность момента и близость к трупу, находился в прекрасном настроении. – Можешь разворачиваться и уезжать, этот твой репортаж все равно зарубят, не пропустят.

– Мне просто информация нужна для официального комментария пресс-центра, если таковой потребуется, – Катя смотрела на покойника.

Темноволосый, крупный мужчина.

– И комментария никакого вам не разрешат. Не та персона. Ого, слышишь? Уже у порога. Валерий Викентьевич, ступайте, встречайте.

Следователь Чалов снова вышел в прихожую, оттуда сразу же послышались приглушенные голоса.

– Сомневаются небось, что сам он это с собой сделал. Никак в толк не возьмут, – эксперт Сиваков прошептал это, возясь с правой рукой покойника, беря на анализ материал из-под ногтей.

– Кто? – тоже шепотом спросила Катя.

– Гости вон, – Сиваков кивнул на прихожую. – Из администрации, из управления делами. Тебе крупно повезло, соловушка, что ты до них сюда поспела.

«Никакой огласки...» – донеслось до Кати из прихожей.

– А он действительно это сам? Почему вы так уверены? – спросила Катя, хотя... если уж суперпрофи Сиваков такое утверждает...

– Ясно как божий день по тому, как висел он, голубь, по странгуляционке на шее, по состоянию узлов, я как вошел, сразу определил – вне криминала случай, а в сфере смертного греха.

– Почему смертного греха?

– Самоубийство – тягчайший смертный грех, никаких шансов на будущее прощение, как у Иуды. Но все равно возни много будет: вскрытие, отчет мой под микроскопом небось в управделами изучать станут, анализы на наличие в крови алкоголя и наркоты. Тем более что там, на кухне, бутылка коньяка начатая стоит, – Сиваков бесцеремонно ухватил покойника за подбородок и полез специальным тампоном в ноздри.

– Говорят, он крупная шишка, чуть ли не губернатор новый. Может, все-таки его убили, а?

– Должен тебя разочаровать, Екатерина.

– Но ведь он же молодой!

– Тридцать семь лет. Жених еще... был.

– Так почему же он... такой человек... чиновник кремлевский вдруг взял и повесился ни с того ни с сего?

– Вот они тоже это никак в толк не возьмут, – Сиваков снова кивнул на прихожую, где не смолкали переговоры вполголоса. – Приехали выяснять. Валерия Викентьевича нашего еще сто раз из-за этого жмурика вызовут. Ничего, Чалову не такие дела приходилось расследовать – он один из лучших в Следственном комитете при прокуратуре. Цепкий, как репей, въедливый, этот установит причину. Потому как ни с того ни с сего самоубийств не бывает.

– Наверное, взятку взял или проворовался, – предположила Катя, забыв, что при покойниках, стоя над ними, глядя в их восковое лицо с закатившимися глазами, дурно не говорят. – А он записки посмертной не оставил?

– Записки он не оставил, а вот телефон его наикрутейший валялся на полу в метре от тела, когда мы вошли.

– А кто его обнаружил первый?

– Его шофер Долдонов. Он вроде как Гаврилова сюда вчера вечером привез и утром должен был забрать.

– Сегодня же воскресенье.

– Он так говорит, а там уж... Чалов его позже допросит, а пока с ним стажер на кухне балакает.

Катя оглянулась на дверь – какая большая квартира, оказывается, тут на кухне люди сидят, уже допрашиваются. А в прихожей какие-то шишки шепотом дают «цэу», а сюда не входят. Не желают, чтобы их видели другие члены оперативной группы? Как все это не похоже на те места происшествий, где всем заправляет уголовный розыск!

– А эти из ФСБ...

– Эти на лестнице стоят. Чалов их сразу вон попросил. Тут суицид, много народа – лишняя помеха. Я да он... да ты вот теперь, и как это тебя принесло сюда?

– Я сама не знаю, мне шеф позвонил, попросил, я не хотела ехать – очень надо в свой выходной. – Катя подошла к распахнутой двери лоджии. – Это вы открыли, да?

– Нет, это все так и было. Окна по всей квартире – настежь. Словно задыхался он здесь у себя... Дом-то новый, и жильцов на этажах почти нет. Ведомственная жилплощадь, они тут все только числятся – на случай переписи да выборов, а живут... живут там, где у них зимние сады под стеклянными потолками да бассейны крытые. Так что со стороны соседей – никаких свидетелей.