Виктория Платова - Хрустальная ловушка

Пора звонить Марку.

Звягинцев снял трубку и набрал номер комнаты номер тринадцать, в которой временно поселился Марк. Если телефон будет молчать, то…

Марк снял трубку сразу же. И голос его был совсем не сонным.

— Это Звягинцев, — сразу взял быка за рога Пал Палыч.

— Да.

— Не спите?

— Как я могу спать?

Правильно, спать ты не можешь.

— Откуда вы звоните? — спросил Марк.

Звягинцев ждал этого вопроса.

— Из коттеджа.

— Что-нибудь случилось? — Голос Марка остекленел.

— Да.

— Что?!

— Ольги больше нет, — честно сказал Звягинцев.

Но Марк — Марк истолковал его по-своему, именно так, как и ожидал Пал Палыч. На том конце провода судорожно молчали — именно столько Марк отпустил себе на осмысление сказанного Звягинцевым.

— Это я… Я во всем виноват… Она приняла таблетки, да?

Поспешил, голубок, поспешил, поспешил и прокололся.

Прокололся, вот и ладушки.

— Может быть, — уклонился от прямого ответа Звягинцев.

— Конечно же… Она принимала нитразепам, от бессонницы… В последнее время она страдала бессонницей. Я же знал, что у нее есть таблетки… Как я мог об этом забыть?

— Точно. Пузырек остался, — поощрил Звягинцев начинания Марка.

— Когда? Когда это произошло? Может быть, ее еще можно спасти?..

Опять прокололся. Раньше об этом нужно было спрашивать.

— Поздно. Но вы ни в чем не виноваты. Она сама приняла решение. — «Что же я говорю такое, в бога душу мать!» — Это намного лучше, чем то, что могло ее ждать…

— Я сейчас приду.

— Жду вас, Марк. Очень сожалею.

Положив трубку, Звягинцев вышел к охранникам.

— Значит, так. Действуем быстро. Радик. Ты отправляешься в мой кабинет.

— Это где муж сейчас? — уточнил Радик.

— Именно. Подождешь, пока он выйдет. Но скорее всего его уже там не будет. И не вздумай переться по прямой, иначе можешь с ним столкнуться. Иди окольным путем.

— А что я должен буду делать в кабинете? — спросил Радик.

— Обшаришь его вещи.

— А чего искать-то?

Звягинцев, следуя на поводу у своего наития и под одобрительные взгляды своего генерал-майора, ткнул пальцем в «ноутбук», стоящий на столе.

— Штуку, похожую на эту. Понял меня?

— Чего уж тут не понять. Компьютер.

— Вот тебе ключ. — Звягинцев вытащил из кармана два ключа, болтающиеся на брелоке: от комнаты и от кабинета.

Отделив один из них, протянул его Радику.

— — А я? — спросил молчавший до этого Коля.

— А ты, полиглот, останешься со мной. Может потребоваться твоя физическая сила. Правда, после ночного инцидента…

— Не волнуйтесь, шеф. Нас просто врасплох застали…

— Ладно, Ну все, с богом, Радик. Как только что-нибудь найдешь — позвони. И лучше тебе поторопиться, чтобы я здесь ртом воздух не хватал.

— Понял. Побегу.

В ожидании Марка Звягинцев прилег было на кровать, чтобы за оставшийся десяток минут выработать стратегию поведения, и тотчас же нащупал под рукой валяющийся на покрывале пустой пузырек из-под снотворного. Близоруко щурясь, Звягинцев поднес его к глазам.

Действительно, нитразепам.

А что, если…

Испугаться он не успел: розоватые таблетки валялись везде. Похоже было, что кто-то в сердцах собрал их в горсть и попытался зашвырнуть в дальний угол. Звягинцев поднялся с кровати и снова потянулся к телефону. Теперь он набрал номер доктора. К телефону долго не подходили, потом на другом конце провода раздался сонный голос Артема:

— Какого черта?

Ничего не скажешь, достойный ответ представителя самой гуманной профессии.

— Артем? Это я, Звягинцев.

— Еще раз — какого черта?

— Тебе знакомо такое снотворное — нитразепам? Розовые овальные таблетки.

— Знакомо. Ну и что?

— Хорошее средство?

— Обычное средство. А вас что, бессонница достала? — Артем медленно просыпался.

— Можно и так сказать. Ну ладно, извини…

— Подождите… Вы сказали — розовые овальные?

— Ну да…

— Это не нитразепам, — пробасил в трубку доктор.

— А что же это такое? — удивился Звягинцев.

— Сейчас соображу, — Артем проснулся окончательно. — Они что, употреблялись кем-то как снотворное, да?

— Употреблялись.

— Сейчас-сейчас, — доктор отошел от телефона и снова вернулся. — У меня последний фармацевтический каталог. — Слушайте, Пал Палыч, на них есть маркировка?

— Что? — не понял Звягинцев.

— Маркировка… Ну, какая-нибудь буква на таблетке.

Звягинцев поднес таблетку к глазам.

— Ты смотри, точно есть… Английская F.

— Редкая штука, — помолчав, сказал доктор. — Ее даже по рецептам не отпускают. Только в клинических условиях.

Сильнодействующий препарат последнего поколения транквилизаторов.

— Даже по рецептам? — изумился Звягинцев. — Наркотик, что ли?

— Только в стационарных условиях и строго дозированно.

Если не назначена индивидуальная доза, в девяноста пяти случаях из ста возникает парадоксальная реакция.

— Это еще что за черт?

— Ну… Возбуждение. Ярость…

Так вот о чем говорила Ольга!.. Вот что преследовало ее…

Звягинцев так разволновался, что забыл спросить у Артема название транквилизатора.

— Вот что, Артем! Инесса еще в изоляторе?

— Нет, ушла на лыжах кататься… Конечно, в изоляторе.

— Знаешь что? Очень важно за ней сейчас присмотреть.

И желательно не тебе одному…

— Не понял…

— Ну, присмотри, чтобы с ней ничего не случилось.

— С ней уже все случилось, что могло случиться…

— Мало ли… Просто проведай — И все. Да, еще один вопрос. Ты говоришь, у тебя совершенно неожиданно вышла из строя рентген-установка?

— Вы мне с этой рентген-установкой всю плешь проели…

— Два дня назад, да?

— Да.

— А кто в тот день приходил?

— Да никого почти и не было… Слепая консультировалась по поводу очков…

— Запесоцкая?

— Ну да… Зазноба пропавшего лыжника. Старики-немцы заходили, просто оборудование посмотреть… Парень с ожогами физиономии, дозагорался, подлец. И, кажется, Марк.

Он брал бауэровский аспирин для жены.

— Отлично, Артем Львович. Вот теперь тебя хвалю я…

— Ладно, Мойдодыр.

— А к Инессе Шмариновой все-таки загляни.

…Ольга проснулась от необыкновенной легкости. Голова больше не болела, и сухость во рту исчезла. Может быть, точно также исчезнет и все остальное. Сейчас она откроет глаза, и рядом не окажется человека, который этой ночью дал ей безумную надежду на спасение, такую же безумную, какой была она сама. Сейчас она откроет глаза и снова окажется в коттедже, рядом с таблетками, которые так и не приняла…

Она все еще лежала с закрытыми глазами, когда легкие пальцы коснулись ее щеки.

Значит, все, что произошло, — правда.

Пальцы скользнули ниже и накрыли ее губы — и Ольга больше не смогла этому противиться. Она поцеловала их, эти пальцы, пахнущие дымом и сосновой смолой.

— Ты не спишь? — прерывистым шепотом спросил он.

— Нет…

— Тогда открой глаза, пожалуйста.

— Нет. Если я открою глаза, я снова вернусь в этот кошмар…

— Никакого кошмара не будет, я тебе обещаю… Открой глаза…

Ну, решайся, Ольга.

Сначала она все еще пряталась за полусомкнутыми ресницами, она все еще боялась поверить. Но он был совсем рядом — этот запах дыма, сосновых иголок и жаркого, тоскующего тела. Он тихонько звал ее, и Ольге ничего не оставалось, как пойти на зов.

Да, конечно, он был совсем рядом: она увидела его смуглую кожу, которой так шла едва заметная щетина, истончившиеся от долгого ожидания губы и антрацитовые глаза.

— Иона… — Ей стало больно дышать и захотелось войти в эти губы, как входят в еще неизвестные, но такие прекрасные города. Города, наполненные стуком молочных бидонов и лаем собак, булыжными мостовыми и цветами на подоконниках, детьми и женщинами, ожидающими детей. Города, где никогда не бывает снега, а стоит вечный переспелый август с терпким запахом айвы.

И запахом сосен, въевшимся в его смуглую кожу.

— Иона, — повторила она.

Он поцеловал ее нежно и целомудренно, совсем другого можно было ожидать от зверя, запертого в его антрацитовых глазах.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Нет, пожалуйста, нет… — вдруг испугалась Ольга. — Меня нельзя любить.

— Только тебя и можно любить. — Он потянулся к ней и крепко сжал ее в объятьях.

Если он еще раз приблизит к ней свое лицо, она просто не выдержит, она умрет, потому что сердце ее не выдержит сумасшедше-прекрасного запаха его волос.

Иона.

Она не может обречь его на страдания.

Ольга попыталась вырваться из его объятий, но так и не смогла сделать этого. Они лежали на спальниках, в расстегнутых куртках, тесно прижавшись друг к другу. Что же он делает с ней, что он делает, если соски ее груди готовы взорвать изнутри грубую шерсть свитера, вспороть ее, как нож.

Как нож.