Ярослав Зуев - Будни рэкетиров или Кристина

– Так уехала она, – сказала молодая совсем девчонка с таким большущим животом, что Андрей наверняка бы заподозрил тройню, если б мог думать о ком-то кроме Кристины. Девчонка была бледной и щуплой. Залегшие под глазами синюшные круги делали ее лицо изможденным. В больницах вообще редко кто кажется пышущим лошадиным здоровьем. Так что девчонка не была исключением, хоть и держалась молодцом. «Храбрится», мимоходом подумал Андрей. Он не припоминал ее лица. Видимо, оформилась в стационар накануне.

– Уехала? А когда?

– Вчера вечером. Сказала, домой. Вы не беспокойтесь. Что это вы такой белый? У нее все в порядке. Мы соседки, по палате. Не пропадем. Мне телевизор обещали привезти. Черно-белый, правда, но все веселее, чем в выбеленный потолок смотреть. – Девчонка протянула руку. – Я вообще-то Катя.

– Андрей, – сказал Бандура.

– Вы муж? – вот идиотский вопрос из тех, что частенько ставят любовников в дурацкое положение. Впрочем, Андрей сомневался, чтобы Вась-Вась навещал супругу в больнице. Хотя, кто эту Кристину знает?

– Брат, – буркнул он, растерянно шаря глазами по застеленной койке Кристины. В голове казенная подушечка, на тумбочке книжка Марининой с закладкой. Со вчерашнего вечера никаких изменений.

Они с Армейцем вышли на улицу. Погода стояла прекрасная. Весеннее солнышко пригревало. Но все это совсем не радовало Андрея.

– Ну и дела, – Бандура засунул в рот сигарету. – Даже не знаю, что сказать. – Ему вдруг безумно захотелось увидеть ее, чтобы крепко прижать к груди. Сделать это вчера было проще, чем высморкать нос. Сегодня же возникли проблемы. Есть такая народная поговорка: «Пока есть, убил бы, а как не станет, купил бы». Только не все в этой жизни можно купить за деньги.

– Что же делать? – спросил Андрей, обращаясь к послеобеденной улице.

– Кристина могла вернуться к мужу?

– Нет, – покачал головой Бандура. – С чего бы вдруг?

– У-у женщин своеобразная логика, брат. Я ду-думал, ты уже разобрался.

– Едем! – решил Бандура. – Только сначала на Сырец. В сауну.

Через пять минут они были на Сырце. Движение по Берлинского нельзя было назвать оживленным, это вообще тихая улица. У сауны «Линкольн» разминулся с грязно серой 24-й «Волгой». Номера на машине были милицейскими.

– У, менты поганые, – для проформы скрипнул зубами Бандура.

– С-слушай? А они не от Бонасюка выехали?

– Понятия не имею. Догони, спроси.

«Волга» исчезла за поворотом. Проводив ее исключительно недружелюбными взглядами, Эдик и Андрей взбежали по ступенькам. Сауна встретила их запертой дверью. Бандура обошел ее по периметру, вспоминая, как они бежали от Глиняных голов. Как он поймал на руки Аньку, и как потом к нему из окна соскользнула Кристина.

– Ч-что с тобой? – спросил Эдик, когда Андрей вернулся к машине.

– Да ничего. Так, знаешь, воспоминания разные.

– Теперь на Оболонь?

За рулем снова оказался Армеец. Они скатились с Сырца на Куреневку. Какое-то время ехали по улице Фрунзе. Затем Эдик свернул в Луговую. Дорога снова пошла с горы. Большая часть Киева расположена на холмах, не меньшая разбросана по низинам. Слева и справа потянулись однообразные промышленные пейзажи. Серые заборы без конца. Потом сверкнула бирюзовая гладь озера Опечень, «Линкольн» миновал мост над Богатырским шоссе, и очутился среди высоток Оболони.

Время перевалило за полдень, Солнце висело над крышами Виноградаря. Во дворе было немноголюдно. Как это сплошь и рядом случается в марте, к вечеру основательно похолодало, свежий ветерок с Днепра нес запахи распустившихся верб. Армеец, не торопясь, проехал вдоль дома, остановив машину напротив парадного. Оба уставились на фасад дома, вычисляя окна Бонасюков.

– Темные.

– Где же то-тогда Бонасюк?

– Кто его знает, – протянул Бандура, подумав, что если накануне Планшетов перестарался, что Вась-Вась и ноги мог протянуть. От какого-нибудь, скажем, внутреннего кровоизлияния. Пожилой человек, все-таки. «Лежит, сейчас, разлагается… – его слегка затошнило. – Или сбежал… ну, что же, давно пора». – Бандура внимательно оглядел двор. Десятка полтора машин дремали под домом, еще парочка чуть дальше, у бойлерной.

– А где Бонасюк ма-машину держит?

– В гараже. Тут, недалеко. За углом.

– С-сходим?

– У меня ключей от гаража нет…

Впрочем, от квартиры тоже не было. Кристина их всегда носила с собой. Андрей присмотрелся к ближайшим автомобилям. «Фиат Дукато» помигивал огоньком сигнализации, «Волга» и «Жигули» стояли темными. Ничего подозрительного не наблюдалось. Машины как машины, обыкновенные шарпаки. Оболонь не особенно престижный район, а на месте будущего «царского» села еще чернели кое-где сдобренные травкой дюны.

– Давай в квартиру поднимемся.

– А что ты Бонасюку с-скажешь?

– Чихать на Бонасюка.

Скрипучий лифт доставил приятелей на шестой этаж. Андрей вдавил кнопку звонка, как будто бы она была в чем-то виновата. Электрический колокольчик разразился трелями, но, это не возымело никакого эффекта. Бандура дал звонку с полминуты передышки, а сам прижался ухом к двери. Дверь была двойной. Да и в квартире царила тишина.

– Может, вовоздухом дышит? – предположил Эдик.

– Откуда мне знать?! – Бандура снова насел на звонок. А потом, разочаровавшись в его возможностях, несколько раз сильно саданул по двери. Та, естественно, выстояла. Гул разнесся по всему парадному, отдавшись эхом на техническом этаже.

Когда до Ивана Митрофановича дошло, что вот оно, случилось непоправимое, он буквально ополоумел от отчаяния и страха. Совершенно позабыв о медицинском дипломе, кавторанг Растопиро дергал Кристину за руки, хлестал по щекам и даже прикладывал к голове лед. «Господи боже! Помоги мне!» — повторял Растопиро, в пьяном дурмане надеясь уже на чудо. Но, чуда не случилось. Кристина не подавала признаков жизни. Схватившись за голову, кавторанг без сил уселся в углу.

«Что же я наделал?!»

Ответа, как водится, не последовало. Страх накатывал на него волнами. Следовало как-то защищаться, и Иван Митрофанович решил, что редутов, лучше водочных, не придумаешь. Сначала он пил в одиночестве, потом накачал Бонасюка. Да и сам надрался так, что отключился до позднего утра.

Продрав глаза около одиннадцати, Иван Митрофанович вспомнил все. Мозг, словно взбесившийся кинопроектор, прокрутил кавторангу события вчерашнего кошмарного вечера с такой пронзительной отчетливостью, словно хотел поиздеваться над хозяином. Растопиро прошел в кухню, в точности повторив утренний маршрут Бонасюка. Кристина лежала там, куда он ее накануне оттащил, укрытая сдернутой в зале занавеской. Зрелище ужасающе неподвижного вороха тряпок на светло-коричневом линолеуме заставило Растопиро завыть.

– Господи! Я же не хотел! – воззвал он к кухонному плафону. И нырнул в ванную. Содержимое желудка выявилось на редкость зловонным. Спазмы, потрясшие кавторанга, были мучительны и сильны. Кавторанг упал на колени, сплевывая жгуче горькую гадость, давясь новыми позывами, и думая, на подсознательном уровне, что еще немного, и он оборвет раковину, рухнув среди обломков керамики и блевотины на пол. Так продолжалось с пол часа. Затем, кое-как умывшись, он счистил остатки ужина с рубашки и брюк, и проковылял в гостиную. Его глаза блуждали, в голове ухал пульс. Несколько позже до него дошло, что в квартире чего-то не хватает.

– Васьки… – пробормотал кавторанг. – Неужто сбежал, падло?

Довольно быстро раскаяние, глодавшее кавторанга, как голодная собака костомаху, отступило перед страстным желанием уберечь собственную шкуру. Спасти любой ценой. Ломая голову над тем, куда подевался проклятый Вась-Вась, Растопиро прошелся по комнатам. Васи, естественно. нигде не было.

«Где же ты, сволочь?» — спрашивал кавторанг, перебирая всевозможные варианты. – «Это из-за тебя, гандона, я в такое говно вляпался, что… не выгрести. Где же ты, образина?!»

Первым делом Растопиро заподозрил, что Васек кинулся бежать очертя башку, куда глаза глядят. «Гнида! Очень на него похоже. Залез в свою „девяносто девятую“, и дернул к чертовой матери. „Улизнул, пока я спал. Чертов трус. Процентов девяносто, что так и есть“.

«Что же делать?!» — спросил кавторанг. Ответ пришел сам:

«НАДО ВЫПИТЬ ВОДКИ!»

Иван Митрофанович нырнул в бар, налил полный стакан «Абсолюта» и осушил залпом. Мозги сразу встали на место, в голове прояснилось, а руки перестали дрожать. Ноги понесли Ивана Митрофановича по квартире, будто угодившего в клетку леопарда.

«Точно. Слизняк вшивый. Гной. Доцентишка драный! Отдувайся, как знаешь?! Будь ты проклят, Иуда!» — Проклятия давали выход клокотавшей внутри злобе, но, не несли конструктивной составляющей. «Отвечать-то тебе, Иван!», – ухнуло в голове. Сжав виски, Растопиро упал на колени: «НЕТ!»