Николас Блейк - Минута на убийство; Решающая улика

— Надо сообщить о том, что вы видели.

— Ну, с этими я не желаю связываться! Мы — люди порядочные. Отец с меня шкуру спустит, если узнает, что я имею дело с полицией.

— Вы видели Киприана Глида, сына мисс Майлз, когда он приходил в издательство?

— Кажется, нет. А он тут при чем?

Найджел встал, а за ним поднялась и Сьюзен.

— Послушайте, Сьюзен, надо все рассказать инспектору Райту. Хотите, я сделаю это сам, но гораздо лучше, если он услышит прямо от вас.

— Да он же меня убьет за то, что…

— Ничего с вами не будет. Инспектор — очень славный человек и к тому же мой друг. Я ему позвоню и договорюсь о вашей встрече. А потом буду держать вас за руку, чтобы не так было страшно.

Взгляд Сьюзен говорил, что последнее обещание она поняла буквально. Однако томность у нее скоро опять сменилась испугом.

— Но мне ведь придется давать показания в суде? Не–е–ет, на это я не пойду.

— Может, и нет. Смотря как обернется дело. Зато, если придется, вы будете главной свидетельницей обвинения.

Слово «главной» явно подействовало. Большие голубые глаза оживились. Сьюзен видела себя на свидетельском месте и восхищенные взгляды присяжных… А потом можно и в газеты попасть…

— Моему парню будет что почитать! — хихикнула она и приняла развинченную позу, модную у современных манекенщиц.

— Все будут от вас без ума, — пообещал ей Найджел и потянулся за телефонной трубкой.

— Высечь бы эту блондиночку хорошенько, — пробурчал инспектор Райт. — Десять человек целую неделю хлопочут впустую только потому, что эта балда хотела скрыть свои похождения.

Было девять часов вечера. Найджел и Клэр Массинджер пообедали в студии, а теперь поили только что пришедшего инспектора кофе. После недели напряженной работы его длинное костлявое лицо выглядело еще более костлявым, а глаза лихорадочно блестели.

Клэр налила ему большую чашку кофе, плеснула туда коньяку, а потом свернулась рядом с Найджелом на кушетке. Райт поднял чашку:

— Ваше здоровье, мисс Массинджер. Этим вы спасли мне жизнь. — Он оглядел студию, кивком головы показал на одну из скульптур и удивительно точным жестом изобразил работу скульптора над глиной. — Ну, как наше месим–лепим?

— Не жалуюсь.

Клэр и Райт любили делать вид, что инспектор — беспросветно темная личность, чьи эстетические потребности не идут дальше открыток с изображением коров на горном пастбище и порнографических карточек. Он ей чуть–чуть подыграл и выудил из–за спинки кресла комок влажной глины, за что получил вторую чашку кофе с коньяком.

— В странных местах прячут ваши гости жевательную резинку, — заметил он.

— Я бы хотела когда–нибудь вылепить ваши руки, — сказала Клэр.

— А чем вам мое лицо не нравится?

— Нет, оно тоже очень интересное. Но для бюста надо долго позировать, а вы не усидите.

— Когда я покончу с этим делом, я хоть месяц готов сидеть как прикованный.

— Я думала, оно уже кончено.

— Помилуйте, только начинается. Человека, по описанию похожего на Киприана Глида, видели выходящим из здания сразу после убийства. Предположим, мы его арестуем и выставим для опознания рядом с пятью другими людьми, одетыми в пальто с начесом и большие темные шляпы…

— Бородатыми, — добавил Найджел.

— Ладно. Можем раздобыть для них и фальшивые бороды. И вы думаете, что эта дурочка Сьюзен Джонс на него покажет? Разве что чудом. А чудес не бывает, во всяком случае со мной.

— Значит, вы уверены, что это он? — спросил Найджел. — А страница, вложенная в автобиографию?

— Бог с вами, мистер Стрейнджуэйз, на мой взгляд, это — самая сильная улика против него. Хотя прокурор на нее и смотреть не захочет. Вы пошли по неверному следу. Все очень просто. Глиду позарез нужны деньги, и он ненавидит мать. Когда мы в первый раз встретились, он притворился, будто не знает, что она не оставила завещания. Но он мог прекрасно знать, что завещания нет. Ну вот. Значит, она умрет, не оставив никаких распоряжений. А он то и дело забегал к ней в издательство и имел сколько угодно возможностей заглянуть к ней в ее рукопись. Там есть страница, где сказано прямо или намеком, что до брака с отцом Глида у нее был ребенок от другого человека. Из этой страницы могло быть не ясно, что ребенок был внебрачный. Правда, это не имеет большого значения — последний ваш разговор с ним показал, что Глид не разбирается в юридических делах. Он не знал, что внебрачный ребенок не имеет никаких прав, если существуют законные дети. Страница, которую он напечатал после убийства матери, подложена в рукопись для того, чтобы власти не стали искать каких–нибудь других родственников.

— Да, — медленно произнес Найджел, — звучит вполне убедительно. Но вы забываете, что еще сделал убийца с рукописью.

— Ничего я не забываю, — живо возразил Райт. — Вы подразумеваете стертое «Л». Представьте себе, что вы — Глид. Вы убили свою мать, вытащили опасную для вас страницу и заменили ее другой, которую только что напечатали. Перелистываете еще несколько страниц, и вдруг в глаза вам бросается ваш собственный инициал!

— Но…

— В таком состоянии он вполне мог принять его за свой. Он чертовски торопится, ему некогда разглядывать букву. Она стоит перед глазами, растет, указывает на него, как перст убитой матери. И он спешит ее стереть.

— У вас необычайно развито воображение, инспектор, — поежившись, сказала Клэр.

— Да, — сказал Найджел. — О такой возможности я не подумал.

Инспектор Райт изложил им свои ближайшие намерения. За Киприаном Глидом неусыпно следят. Сегодня днем Райт снова его допрашивал, но не упомянул о показаниях Сьюзен Джонс. Глид отрицал, что недавно купил пальто с начесом или саквояж. Люди Райта, вооруженные фотографией Глида, сделают все возможное, чтобы обнаружить покупателя этих предметов и опасной бритвы. Обращение к лондонцам пока не дало результатов, однако теперь показания Сьюзен Джонс позволяют намного точнее определить время убийства, и в новом обращении, которое появится завтра, будет сказано, что преступник, вероятно, бросил свой саквояж с Хангерфордского моста около 5.45, то есть через пять минут после того, как вышел из издательства. Теперь ведь уже ясно, что человек в пальто с начесом — не обычный невинный посетитель.

— Меня удивляет, — вставил Найджел, — что на нем все еще было бежевое пальто, когда его видела Сьюзен. Ведь оно должно было выпачкаться в крови. Известно, что по пятницам сотрудники уходят в пять сорок пять. Однако риск натолкнуться на кого–нибудь из компаньонов все равно был велик. Почему он не снял пальто и не спрятал его в саквояж перед тем, как выйти из комнаты мисс Майлз?

— Наверное, просто забыл. В конце концов сдали нервы. Лишь бы поскорее убраться из этой комнаты.

— Вы полагаете, что он вышел на улицу, вымазанный кровью?

— Мог снять пальто в тамбуре и спрятать до того, как отворил дверь на улицу. — Блестящие глаза инспектора Райта уставились на Найджела. — Никак не успокоитесь, пока не поставите все точки над «i»?

Найджел пожал плечами:

— Пожалуй, да. Но это пальто с начесом меня все же смущает. Ведь все остальное он делал точно по плану. И потом то, что сказала мне Сьюзен, или, вернее, как она это выразила… Да вы и сами несколько минут назад невольно это повторили… — Он замолчал и задумался.

— У маэстро приступ загадочности, — заметила Клэр.

— Бывают обстоятельства, когда форма, мундир — самая лучшая маскировка. Помните рассказ Честертона о почтальоне? Но тут обратная задача: убийца хотел, чтобы его заметили. Ну что ж… — Найджел внезапно обернулся к инспектору: — Вы можете себе представить Артура Джералдайна в роли темной лошадки?

— Это еще что за ход?

Найджел описал свой послеобеденный разговор со старшим компаньоном. А что, если Миллисент Майлз рассказала своей школьной подруге миссис Блейн чистую правду? Что, если молодой Джералдайн действительно пытался изнасиловать рано созревшую девушку? Тот «оглушительный скандал», который, по словам Джералдайна, разразился из–за продажи сервиза, мог, в сущности, произойти из–за его покушения на Миллисент. И отец согласился замять эту историю за деньги. Ведь и через год, хотя он все еще не поступил на работу, семья жила, по мнению Стивена, не нуждаясь. Мистер Майлз не мог бы держать в руках молодого Джералдайна, если бы тот письменно во всем не признался. За молчание папаша получал какую–то ежегодную мзду, а письменное признание служило ему гарантией. Когда через несколько лет после смерти жены умер и мистер Майлз, бумажка попала в руки дочери. В то время она была богата. Но теперь, когда ее книжки вышли из моды, разве не могла она вытащить на свет божий этот документ?

— Несуразная идея, — горячо возразил Райт. — Молодой парень может поддаться запугиванию, но Джералдайн — не зеленый юнец. Если бы мисс Майлз стала ему угрожать, он бы сразу обратился в полицию; он–то знает, что в такого рода процессах о шантаже имя истца теперь не называется.