Ольга Лаврова - До третьего выстрела

Громко хлопает входная дверь, и появляется Миша. При виде гостей настороженно останавливается.

— Добрый вечер.

Мухин делает свирепое лицо.

— Милиция в доме. Ясно? Думаешь, все шито-крыто? Выплыли твои штучки, придется ответ держать!

Миша зыркает на деда, тот подмигивает, давая понять, что розыгрыш.

— Минутку, сейчас соберу вещи и сухари.

Знаменский тотчас улавливает привычный Мише тон.

— Если кроме сухарей я разрешу взять три книжки, какие возьмешь?

— «Сумму технологии» Лема, «Алису в стране чудес»… и отрывной календарь для женщин, — полупоклон в сторону Нины.

— Любимое изречение?

— Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно. Конец цитаты.

— Хм… И каковы отношения с преподавателем литературы?

— Пакт о ненападении.

— Какое качество ты ценишь больше всего?

— Не быть как все.

— Книги в основном твои?

— У меня большая информационная емкость.

— Проверим. Кто такой Джо Луис?

— Довоенный чемпион мира по боксу.

— Когда пала Бастилия?

— В 1789 году.

— Чему равен аршин?

— Семьдесят один сантиметр.

— В какую сторону выбрасывается гильза у пистолета?

— Вправо.

— Кроме «Вальтера» тридцать восьмого года. У того — влево. Это чтобы ты мог блеснуть при случае эрудицией.

Насчет «Вальтера» — для отвода глаз, чтобы диалог не закончился на вопросе, к которому Знаменский вел.

В ранних сумерках Сенька, оглядываясь, пробирается в один из пустых сараев. Осиротелый насест и помет под ногами свидетельствует, что тут еще недавно держали кур.

Из сарая должен быть лаз в подпол. Стараясь не шуметь, Сенька разгребает хлам в поисках люка…

В подпол ведет полусгнившая лесенка. Сенька достает из кармана «ТТ», бережно заворачивает в старую майку. Дома держать это сокровище уже опасно — визит следователя Сеньку насторожил…

Наутро ребята, как всегда, сходятся во дворе, и Леша объявляет:

— Дети, вы обхохочетесь! У нас вчера была милиция!

— Ладно заливать! — Миша делает вид, что не верит.

— Да честное слово! Натка?

— Подтверждаю. Хорошенькая девица и при ней майор.

Подает голос Сенька:

— А зачем они к вам?

— Для оздоровления нашей психики. Поскольку мы вроде творога — скоропортящийся продукт.

— Хранить в сухом, прохладном месте, — по привычке подхватывает Миша.

— Родители при виде них в обморок попадали, — с усмешкой говорит Наташа. — Решили, что Лешка кого-нибудь зашиб до смерти.

— Потом мать тяпнула валидолу и принялась врать, какие мы хорошие. Комедь!

Мише надоело притворяться:

— А теперь вы обхохочетесь, братцы Терентьевы, у нас с Сенькой тоже была милиция. И через дом в двух подъездах. Так что не один Ледокол удостоен.

Компания веселится, лишь Сеньке тревожно:

— Ребята, вам ничего не показалось?… Что они насчет пистолета?..

Ребята переглядываются: а вдруг и впрямь?

— Это, Сеня, надо тебя спросить: могут они подозревать или нет. — На сей раз Наташа выразила общее мнений, и от Сеньки ждут серьезного ответа. Но он еще не решается на откровенность.

— Я думаю, нет, потому что… в общем, пока не могут.

Вечер. По улице идет Виктор, замечает парней, участвовавших в драке с Лешей.

— Эй! Так и ходите с битой рожей? А еще хвастали: возьмем ножик, возьмем вилку. Передайте Топору, что вы слабаки.

Он направляется дальше и подходит к нашей компании.

— Привет подрастающему поколению! Об чем толкуете?

— Обсуждаем цвет прошлогоднего снега.

— Хватит, Натка, — останавливает Леша. — Милиция вокруг нас засуетилась, Виктор.

— На чем застукали? — с показным равнодушием спрашивает Виктор.

— Да ни на чем. Организуют родительский актив. Наши вчера записались. Интересно, какой кружок способен вести мой папочка?

— А он кто?

— Специалист по кожезаменителям, — пожимает плечами Леша.

— Классный кружок, — осеняет Мишу. — «Кожезаменители в быту молодежи». Будешь поставлять наглядные пособия.

— Точно. Кому чего на роже заменить, — похохатывает Виктор. — Ну-ка, расскажите про милицию.

Знаменский и Нина возвращаются между тем в отделение.

— Пал Палыч, завтра снова с визитами?

— А что, Нина-Тоня, мне нравится ходить с вами в гости.

— Мне тоже, — вскидывает глаза Нина. — Но ведь надо спешить. Вчера мы посетили восемь семей, сегодня — девять и столько раз пили чай…

— А толку чуть, да?

— Наоборот, мне кажется, что мы уже видели их. Или его.

— Вполне вероятно.

— Топорков, да? Из него прямо лезут эти словечки, повадки! Вы тоже о нем думаете, да? Нет? Но кого-нибудь вы подозреваете? — Нина засматривает Знаменскому в лицо.

— Дайте вашу книжечку. Вот, с первых страничек: Гвоздарев, Мухин, Терентьевы. Терентьевы… Вы бы хотели таких родителей?

— Нет…

— Правильно, они на редкость нудные. Две скрипучие деревянные пилы.

— Ой, Пал Палыч, — улыбается Нина.

— Да чем я виноват, если они такие? А из сына с дочерью жизнь ключом. Вспомните этого Леху-Ледокола. Разве не может он баловаться пистолетом?

— Может… Хоть бы не он!

— А Сэм — Мухин?

— Где дед-старовер и «отец — не мать»? Мне кажется, он больше на словах боек.

— Но стремление не быть как все… Может, и он. Тем более, что дома опять-таки…

— Да, общего языка нет. В этой компании, пожалуй, только Гвоздарев с матерью считается, верно?

— Верно. Сенька, по прозванию Гвоздик. Трудно ему, да еще при тех сплетнях, что ходят.

— Пал Палыч, она не такая! Злословят потому, что красивая.

— Разве я говорю, что «такая», Нина-Тоня! Я говоря, что Сеньке трудно. Комплекс неполноценности. Позарез надо чем-то компенсировать. Мальчишка заводной.

— Гвоздик сильно нервничал при нас, да?.. Ой, Пал Палыч, но ведь не он же! Его слишком жалко. Нет, и остальных жалко.

Бондарь мрачнее тучи.

— Стараюсь, маэстро! В три узла готов!.. — клянется Виктор.

— Старайся, Витек. Старайся, пока я добрый, — зловеще-ласково внушает Бондарь. — Если милиция до пистолета доберется, я тогда в тридцать три завяжу. По крайней мере не продашь, когда заметут.

Виктор опасливо ежится.

— Нет, ну… На чем же заметут… Вроде бы не на чем.

— А ты не зарекайся, такой страховки небось нету. Транзитники мы, ясно? Уже засиделись. Не к добру… Короче, даю тебе три дня сроку. На Таганке у метро есть блинная, знаешь? С завтрева в восемнадцать часов жду там. Только не ори: «Привет, маэстро!» Пятница — крайний срок!

Угрозы маэстро — не пустой звук. Виктор понимает. Надо спешить…

— Топору и топоришкам! — провозглашает он, застав парней за вялым разговором.

Те отвечают вразброд и неуверенно: крутится тут новый тип, а что за тип — неведомо.

— Отойдем на пару слов, — говорит Виктор Топоркову.

Отходят в сторону.

— Считаю, пора для знакомства, — Виктор щелкает себя по шее. — И вообще, для осмысления жизни.

Топорков польщен:

— Если ставят — не отказываюсь. — И машет приятелям: — Я пошел!

Они уходят, сворачивают за угол, продолжая разговор.

— А касательно Лехи у меня политика — сестричку клею, куколку.

— Да она еще… Что она понимает?

— Объясню — поймет!

Виктор покровительственно хихикает.

Томин валится на диван в кабинете Знаменского. Подождав немного, Пал Палыч присаживается рядом.

— Саша, ну что?

— А что? Тихо, покойно, мягкий диван… Только не давай мне спать, не добудишься.

— Ты пропадал пять дней — что принес?

— Пока шел, что-то, помнится, было… — Томин лукаво приоткрывает один глаз. — Ах да, ты интересовался неким Бондарем. Нашел я его берлогу. — Там сейчас поджидают.

— Гора с плеч! Да расскажи же.

— Слишком длинная история. Она описана в рапорте. А рапорт лежит в папке. Папка в сейфе, сейф в кабинете у начальника… К чему это я?.. А-а, да: в ближайшие часы доставят Бондаря, подготовь достойную встречу…

Встреча подготовлена. Бондарь сидит между двух мужчин, однотипных с ним по комплекции, возрасту, цвету волос. Рядом на столике лежат три кепки.

— Начинаем опознание, — объявляет Знаменский.

Томин выходит в коридор. Бондарь быстро меняется местами с соседом. Заметя, что двое других без галстука, стаскивает свой. Томин вводит продавщицу.

— Посмотрите внимательно, — говорит ей Знаменский, — есть ли среди опознаваемых мужчина, которого вы прежде видели.

— Сейчас, — толстуха попеременно вглядывается в мужчин. — Сейчас-сейчас…. Вот ведь… Как-то все кажется по-другому.