Уильям Холланд - Московские сумерки

Но в тот вечер, еще не успев как следует осмотреться, они увидели у себя на столе бутылку шампанского. Чантурия в удивлении завертел головой и поймал взгляд Таниных глаз. Она сидела через несколько столиков от них и подняла свой бокал, кивнув капитану. Его друзья радостно зашумели.

Деваться Чантурия было некуда, и он пригласил ее на танец. А когда после танца они подошли к ее столику, его друзья уже сидели за ним. Мужчин и женщин оказалось поровну, пары, похоже, разобрались и подошли друг другу, и он волей-неволей должен был танцевать с Таней.

Танцевала она легко, говорила по-дружески непринужденно, юмора у нее хватало. Спустя некоторое время они вернулись к его столику и сели там одни.

– Вы все еще гоняетесь за иконами? – спросила она.

– Тюрьма плачет по этим людям.

– Ладно. Но у меня нет ни одной. Можете прийти и обшарить квартиру, если не верите.

А потом он пошел к ней домой. Икон у нее и впрямь не было. Но зато ее квартира оказалась такова, что ему стало неловко за свою, – трехкомнатная, в центре Москвы, обставленная финской мебелью, кругом чешский хрусталь, гардероб забит модной одеждой. Он попытался прикинуть, на какие шиши все это покупалось: единственным источником ее благосостояния, до которого он смог додуматься, была проституция, и он прямо сказал ей об этом. Таня лишь рассмеялась в ответ.

– В деньгах я не нуждаюсь, – сказала она. – У меня создан клуб обмена дефицитом.

– Что это?

– Эх вы, – поддела она. – Образованьица-то у вас явно маловато для офицера КГБ.

Таня работала продавщицей косметики. Косметика всегда была в дефиците – покупателям требовалось гораздо больше этого товара, нежели его производилось в стране и импортировалось. Хорошая косметика распродавалась за несколько минут. Таня и ее коллеги-продавщицы стали регулировать спрос и предложение. Таня откладывала кое-какой дефицитный товар для своих подруг, а те в обмен на косметику снабжали ее товарами, к которым сами имели доступ. У одной были итальянские свитера, у другой – зимние пальто, у третьей – майонез. На создание целой сети взаимозависимых контактов ушел не один год. Но Таня продолжала плести свою сеть, организовав бизнес внутри бизнеса, существующего в ЦУМе. Она занималась спекуляцией на грани нарушения законности, но это не относилось к компетенции КГБ. Таким путем многие зарабатывали себе на жизнь.

Чантурия, как он вскоре понял, стал частью ее плана расширения бизнеса. Он имел доступ к закрытым распределителям партии, где отоваривались отдельные категории советских граждан, в том числе и сотрудники КГБ.

Нельзя сказать, что Таня полностью увязла в бизнесе. Она не нуждалась в новом муже: единственный и постоянный босс – для нее это слишком много. Но ей нужен был приходящий друг, который время от времени спал бы с ней. Чантурия вскоре догадался, что свои деловые принципы Таня перенесла и на личную жизнь. Она, впрочем, сделала это тонко, чтобы он не почувствовал, что является всего-навсего частичкой ее клуба обмена дефицитом.

Таня или приходила к нему домой раз-два в неделю, или принимала его у себя на квартире. И тем не менее, если не считать товаров из партийных закрытых распределителей, она не втягивала его в свою деловую жизнь и не совалась в его служебные дела. Ей хотелось, чтобы жизнь текла размеренно, легко и без всяких забот.

Четверг, 19 января 1989 года,

10 часов 30 минут утра,

Лубянка

Лев Бок, администратор пострадавшего кафе, замерз. Весь предшествующий день и сегодняшнее утро он просидел на Лубянке в пустой комнате без окон. В ней стоял холод, но Комитет госбезопасности – это такое учреждение: хочешь не хочешь, а считаться с ним приходится.

Руки у Бока все еще слегка дрожали, когда он сел за стол напротив Чантурия, ожидая, пока тот закончит читать его объяснение, пересланное из милиции. А Чантурия ознакомился с объяснением еще до прихода Бока и теперь не читал, а исподтишка наблюдал за его пальцами, ритмически выбивающими дробь через каждые две секунды: судорожные три удара и пауза, судорожные три удара и пауза.

Не отрывая глаз от объяснения, Чантурия спросил:

– Скольких налетчиков вы опознали?

– Скольких… скольких? Ни одного. В моем объяснении не написано, что я кого-то опознал. Разве не так?

Чантурия поднял на него глаза:

– Вот ваше объяснение. Узнаете? Вот ваша подпись внизу. Это ваша подпись?

Лев Бок утвердительно кивнул и добавил:

– Но я же говорил милиционеру, что не знаю никого из налетчиков.

– Мы сейчас не обсуждаем, что вы там говорили в милиции. Я спрашиваю: скольких из них вы опознали?

– Но они же натянули на лица капюшоны…

– И все же если вы кого-то хорошо знаете, то он не скроется и под капюшоном.

– А с какой стати кто-то из моих знакомых станет нападать на кафе?

– На этот вопрос я не могу ответить. Я хочу знать пока одно: скольких налетчиков вы знаете, а вы на мой вопрос не отвечаете.

– Я же вам сказал: никого из них не знаю.

– Нет, вы не сказали. Это ваше официальное показание?

– Так я написал в объяснении, я же помню.

– Да, но теперь-то это ваше официальное показание?

– Да, конечно же.

– Очень хорошо. Пойдем дальше. Я думаю, если вы перестанете уклоняться от моих вопросов, то дело пойдет гораздо быстрее, гражданин Бок.

Паузы в выстукивании Боком барабанной дроби сократились с двух секунд до одной.

– Но уверяю вас, я вовсе не уклонялся от вопросов! Я просто…

Чантурия резко оборвал его:

Какой банде вы платите за покровительство?

Руки администратора наконец-то успокоились.

– Не понимаю, о чем речь? Пальцы снова забарабанили.

– Вы же образованный человек, гражданин Бок. Безусловно, вам понятен русский язык. Кому вы платите за охрану от нападений, подобных произошедшему?

– Охранять граждан государства входит в обязанности органов безопасности, – твердо и с пафосом заявил Бок.

Чантурия лишь рассмеялся. Он много лет вырабатывал в себе умение придавать смеху презрительный оттенок и очень любил смеяться таким образом.

– Конечно, вы правы. И мой долг, и долг Комитета безопасности заключается, в частности, в том, чтобы стоять на страже безопасности государства. А если вы не договорились с уголовными элементами о цене, то урегулировать это разногласие должна милиция. Но если в вашем сговоре лежит тайный умысел, угрожающий государству, тогда мы вряд ли останемся безучастными. Боюсь, что вам все же придется рассказать о ваших договоренностях, хотите вы этого или нет. Итак, кому же вы все-таки платите за покровительство?

Бок опустил голову. Через минуту он произнес, наклонившись к крышке стола:

– Его зовут Туз.

– Туз? Это кличка. А настоящее имя?

– Мне неизвестно.

– Он кто по-национальности? Грузин?

На лице Льва Бока явственно отразился неподдельный испуг, голос у него стал каким-то писклявым:

– Нет-нет! Он русский! Русский!

– В его шайке есть грузины?

– Я таких не знаю.

– На кого он работает?

– Этого я тоже не знаю.

– Ну ладно. Как по-вашему, на кого бы он мог работать? Вы же не станете платить мзду за охрану кому попало, кто работает сам на себя. Что, не так?

Руки Льва Бока теперь выбивали дробь непрерывно, а лицо стало совсем белым:

– Ну пожалуйста! Вы же должны понимать. Меня же могут убить, если я скажу хоть слово из того, что знаю.

Чантурия пристально глядел на Бока.

– Мы знаем, кто эти бандиты, гражданин Бок, – сказал он и даже не посмотрел, какой эффект произвели его слова. – Нам известно, из кого состоят их группировки. Мы обязаны контролировать их. Итак, повторяю: на кого работает Туз?

– Не знаю, – как попугай ответил Бок. – Если вы знаете все их группировки, тогда знаете и на кого они работают, а мне это неизвестно. Я не узнал никого из тех, кто напал на кафе. Я говорю вам об этом совершенно искренне.

Больше он не сказал ни слова.

Чантурия сидел с чашкой чая в руке, тупо уставившись в свои записи.

– Тут есть кто-то такой, кого они боятся больше, чем нас, – сказал он Орлову.

И такая ситуация грозила перерасти в проблему. Может, не сегодня и не завтра, может, даже и не в связи с ведущимся расследованием. Но перерастет довольно быстро.

Четверг, 19 января 1989 года,

3 часа дня,

Лубянка

Максим Николаевич Градский явился на допрос на следующий день после назначенного в повестке.

Он пришел в синем костюме советского пошива, серой рубашке с синим полистироловым галстуком и серых ботинках из кожезаменителя. Ботинки (как подумал Чантурия, выбранные специально, чтобы не переиграть роль) изготовлены в Чехословакии, но не из добротного чешского материала. Если не считать модной дорогой прически, которую вообще-то трудно не заметить, Максим Николаевич выглядел как добропорядочный советский трудяга из маловажной конторы.