Роджер Желязны - Покойся с миром

— Меня зовут Овидий Уайли, — представился я. — Мне нужна информация об отце Клоде Бретане. Вас мне порекомендовали как его друга.

Он наклонил голову, поднял брови и прищурился. Я с трудом выдержал его пристальный взгляд, хотя мне очень хотелось отвернуться.

— Да, можно и так сказать, мистер Уайли, — наконец произнес он. — Могу я узнать, чем вызван ваш интерес?

— Его брат Эмиль давно не получал от него вестей. Узнав, что я направляюсь в Рим, он попросил меня расспросить о брате людей, которых тот упоминал в своих письмах. Вы — один из них. Буду весьма признателен, если вы уделите мне несколько минут.

Он открыл дверь полностью и отошел в сторону.

— Позвольте взять ваши вещи.

— Благодарю.

Я вошел в чисто прибранную однокомнатную квартиру. Он исчез куда-то вместе с моим мокрым плащом и зонтом.

— Присаживайтесь, — сказал он, вернувшись и махнув рукой в сторону комнаты. — Кофе не желаете?

— Нет, спасибо.

— Он уже готов, я как раз собирался выпить чашку.

— В таком случае — да, — сказал я, сев на стул. — Предпочитаю черный.

Он принес кофе, передал мне чашку и покачал головой.

— Боюсь, я не знаю, где он и почему уехал. Вы меня очень удивили сообщением о его отъезде.

Я сделал глоток.

— Вы не заметили, что последнее время он был чем-то расстроен или недоволен? — спросил я.

Помедлив с ответом, он сказал:

— Нет. Мне так не показалось.

— Может быть, чем-то фундаментальным? — предположил я. — Допустим, его перестала удовлетворять нынешняя политика Церкви… Или недовольство было вызвано работой, которую он выполнял?

— Лучше бы вы не спрашивали об этом, — сказал он. — Судя по всему, вы понимаете, какие последствия вызовет честный ответ. Он ведь даже не пытался скрывать свои взгляды на некоторые проблемы, о которых было бы лучше промолчать. Он не одобрял позицию Церкви по многим весьма существенным вопросам…

— Может быть, по большинству, а не по многим?

— Возможно. — Он вздохнул. — Я не понимаю, почему он не пожелал лишиться сана, хотя такая возможность существует. Мне кажется, он всегда считал себя истинным католиком. Не в его правилах собрать вещи и тайком сбежать.

Он пожал плечами и отхлебнул кофе. Я дождался, когда он поставит чашку на стол, а потом задал вопрос, который мог либо закончить разговор, либо помочь мне узнать нечто ценное:

— Как, по вашему мнению, он относился к обету безбрачия?

Он покраснел и выдержал довольно долгую паузу.

Я понял, что интуиция меня не обманула.

— Ну… — неуверенным тоном произнес он. — Вопрос достаточно спорный…

— Он придерживался другого мнения. Вернее, выступал против. У него была любовница, я прав?

— Нет! — воскликнул он. — Я имею в виду…

— Я спрашиваю не из праздного любопытства, — медленно произнес я. — Просто очень важно найти его, причем как можно скорее. Меня не интересует его личная жизнь, я затронул эту тему просто для того, чтобы вас разговорить. У меня есть основания полагать, что он встречался с некой женщиной, а вот зачем — я не знаю. Мне нужны ее имя и адрес. Не исключено, что она поможет мне найти его.

— Насколько это важно?

— Очень, очень важно. Это все, что я могу сказать. Если вы сообщите мне, кто она такая и как ее найти, поверьте, я буду крайне осмотрительно использовать эту информацию. Я просто хочу с ней поговорить.

Он помолчал, закурил.

— Не хочу, чтобы ему грозили неприятности любого рода, — сказал он через некоторое время. — Как я могу быть уверен, что вы не детектив или адвокат?

— Никак не можете, — сказал я. — Но это не так.

Он некоторое время молчал, потом произнес:

— Подождите минуту, — и вышел из комнаты.

Скоро он вернулся и протянул мне сложенную пополам узкую полоску бумаги.

— Возьмите, — сказал он. — Возможно, это то, что вам нужно, возможно — нет. Знаю только, что он однажды передал мне эту записку и сказал, что вечером его дома не будет, но если кто-нибудь захочет через меня связаться с ним, я должен позвонить по этому номеру и передать сообщение.

Я взял бумажку, взглянул на нее и убрал в карман.

— Спасибо, — поблагодарил я и встал. — Полагаю, мне пора уходить.

Он кивнул, вышел из комнаты и вернулся с моими вещами.

— Доброй ночи, — сказал я, надевая плащ.

— Доброй ночи, мистер Уайли.

Он сделал вид, что не заметил протянутой руки. Я спустился по ступеням в вестибюль и вышел на темную мокрую улицу.

Я никогда не верил в совпадения. Несмотря на то что они часто случались в моей жизни, я всегда относился к ним крайне скептически, особенно когда они касались важных вопросов.

Поэтому я не мог избавиться от смутного чувства тревоги, когда снимал трубку телефона, чтобы позвонить.

Женщину звали Мария Борзини…

Я был уверен, что это была та самая женщина. Девушка Карла Бернини. Другой быть не могло.

Я помнил эту темноволосую, темноглазую, с тонкой талией девушку, которая пригласила нас в Неаполь после нашей весьма удачной поездки в Англию. Мы устроили праздник в узком кругу, втроем. Я открыл вино, она, устроившись на коленях Карла, наблюдала, как я расставлял по стратегическим местам комнаты плоды нашей экспедиции. Всего четырнадцать произведений голландских и фламандских художников. Мы очень редко занимались старыми мастерами. Исключительно по специальному заказу. Обычно иметь дело с ними было слишком рискованно. Особенно с полотнами семнадцатого века. Голландцы и фламандцы, судя по всему, очень любили поесть и поглазеть на цветы. Если они сами не занимались ни тем ни другим, то любили смотреть на картины, где это делали другие. Кроме того, они предпочитали полотна очень удобного размера, которые можно было легко унести под мышкой. А еще многие из них писали по четыре или пять картин на одну и ту же тему. Практически бесполезно было посылать торговцам произведениями искусства и галереям список украденных произведений, в которых были перечислены картины с изображением вазы с цветами или фруктами, группы крестьян за столом, и ожидать немедленной идентификации. Италия была идеальным местом для продажи подобных полотен. Здесь действовало римское право, в соответствии с которым практически невозможно вернуть владельцу то, что приобретено с честными намерениями, таким образом, покупатель является своего рода гарантией безнаказанности.

Расставив картины, я налил вино в бокалы. Карл перестал перебирать в пальцах длинные волосы Марии и произнес тост.

— За искусство, — сказал он и улыбнулся.

— И за прекрасное настоящее для прошлого, — добавил я.

— И за процветающее будущее для тех, кто им занимается, — сказала она, осушила бокал залпом и хихикнула.

Я, наливая вино, не мог не обратить внимания на ее гладкие загорелые ноги и почувствовал, что она заметила это. Оценивает меня? Флиртует? Тогда я не мог понять. Воровская честь действительно существует, хотя всегда утверждалось обратное.

Было в ее внешности нечто крестьянское, с легкой примесью распущенности, а под этой внешностью — странным образом — скрывался ум, цепкости которого позавидовал бы стальной капкан. За годы общения с Карлом Бернини она узнала и сохранила в памяти поразительно много. Мне показалось, что некоторые произведения ей начали действительно нравиться. Я не мог понять, что в ней было показное, что — предназначено Карлу, а что — настоящее.

Однажды утром она решила выпить со мной кофе, пока Карл валялся в постели, и спросила, что бы я почувствовал, если бы оказался единственным оставшимся в живых пассажиром «Боинга-747», разбившегося несколько месяцев назад в Афинах.

— Счастливчиком, — ответил я.

— Да, — сказала она, немного подумав. — И никто не стал бы играть с тобой в карты, несмотря на то что ты никогда не был замечен в шулерстве. У Карла было много неудач в жизни, но все изменилось, как только он начал работать с тобой. Тебя ни разу не поймали. У меня странное ощущение, что ты всегда получаешь самую высокую цену. Даже Карл, который никогда не верил в подобные вещи, стал считать тебя своим счастливым талисманом.

Она коснулась пальцами висевшего на цепочке медальона, улыбнулась, когда поняла, что делает, и уронила медальон в ложбинку между грудями.

Когда она наклонилась, чтобы налить кофе, ложбинка углубилась, но она не поправила халат, зеленый, с оранжевыми цветами. Матисс изобразил бы открывшийся передо мной вид одной плавной линией. Лично я предпочел бы увидеть то, что осталось в тени.

Когда она заговорила снова, речь ее стала более медленной, на лице появилось выражение любопытства. Даже голос изменился, а также грамматика и точность, с которой произносились слова. Это произвело на меня странное действие, подобно эффекту еще одной выпитой чашки кофе.