Дик Фрэнсис - Напролом

— Ладно, — сказала Холли. — Список мы составим.

— А потом, — сказал я, — надо вычислить, кто мог знать, с кем вы имеете дело. Кто мог составить такой же список. Хотя, конечно, — задумчиво продолжал я, — эту же газету могли получить и десятки других людей, которым вы ничего не должны.

— Я не знаю, — сказала Холли. — Мы об этом не думали.

— Ничего, завтра выясним.

Бобби зевнул.

— Почти всю ночь не спал, — пояснил он.

— Да, Холли мне говорила.

Снаружи внезапно послышался звон, резкий и настойчивый. Быть может, мертвого он и не разбудил бы, но лошадей в денниках разбудил наверняка.

— О господи! — Бобби вскочил на ноги так резко, что опрокинул стул.

— Он вернулся!

Мы высыпали во двор, готовые схватить Джермина Грейвса на месте преступления, похищающим своих собственных лошадей. И действительно обнаружили совершенно ошалевшего человека, отворившего дверь денника, да так и застывшего на месте. Только это был не Джермин Грейвс, а Найгель, старый главный конюх Бобби. Он включил свет в пустом деннике и повернулся к нам. Свет подчеркивал глубокие вертикальные морщины на его обветренном лице.

— Сути исчез! — встревоженно воскликнул он. — Сути исчез, хозяин! Я его сам кормил в полшестого и запер все двери, прежде чем уйти домой!

Голос у него был виноватый. Бобби тоже это заметил и успокоил его.

— С Сути все в порядке, — сказал он. — Я его переставил.

На самом деле коня Грейвса звали вовсе не Сути, но конюхи нередко дают лошадям с чересчур замысловатыми кличками имена попроще. Как прикажете разговаривать с лошадью по имени Неттльтон-Мейнор, к примеру? «Ну-ка, прими, Неттльтон-Мейнор!» «Неттльтон-Мейнор, старый разбойник, морковку хочешь?»

— Я просто зашел взглянуть на лошадей, — объяснил Найгель. — Шел домой из паба…

Бобби кивнул. Найгель, как и большинство главных конюхов, принимал состояние лошадей близко к сердцу. Главный конюх заботится о лошадях не за страх, а за совесть, будто о родных детях, и, словно заботливая матушка, на ночь всегда проверяет, как деткам спится.

— Ты слышал колокольчик? — спросила Холли.

— Еще бы! — Найгель наморщил лоб. — Около дома. — Он помолчал. — Что это было?

— Проверяем новую систему сигнализации, — сказал Бобби. — Чтобы знать, если кто-то зайдет во двор.

— Да ну? — заинтересовался старый Найгель. — А что, неплохо работает!

Сигнализация действительно работала неплохо, но никто больше не явился, чтобы еще раз испытать ее. Я спокойно проспал всю ночь, не раздеваясь, готовый к битве — но битва не состоялась. А утром Бобби вышел и отвязал веревку, прежде чем конюхи пришли на работу.

Они с Холли составили список получивших «Знамя», и после кофе, когда стало совсем светло, я взял машину Холли и отправился беседовать с ними.

Но сперва, поскольку день был воскресный и было еще довольно рано, я объехал все почтовые отделения и газетные киоски в городе и в окрестностях и спросил продавцов, не случалось ли им два дня назад, в пятницу, продавать кому-нибудь большую пачку номеров «Знамени».

Все ответили, что не припомнят такого. В пятницу было продано не больше номеров «Знамени», чем в четверг. Ни в одном из почтовых отделений или киосков не заказывали лишних номеров, и везде даже остались непроданные номера. Разносчики развезли столько же газет, сколько обычно.

Значит, самый простой и естественный путь закончился тупиком.

После этого я отправился к торговцу кормами. Это был не тот, который снабжал кормами моего деда. На самом деле поначалу меня удивило, что все имена в списке Бобби были мне незнакомы. Хотя потом, поразмыслив, я понял, что ничего удивительного здесь нет. Бобби, разумеется, имел дело с теми же поставщиками, что и его дед; а заклятые враги, похоже, не желали иметь ни общего кузнеца, ни общего ветеринара — короче, ничего общего. Каждый боялся, что другой при любой возможности станет шпионить за ним. И оба были правы.

И ни один торговец кормами в Ньюмаркете, где содержится несколько тысяч лошадей, не удивится, что к нему звонят в дверь, несмотря на выходной день. Торговец, который помахал мне рукой окна офиса, примыкавшего к дому, был молод и одет с иголочки. С безупречной речью, какой учат только в самых дорогих колледжах, он решительно заявил мне, что задерживать выплаты недопустимо, что у него самого туго с деньгами и что отпускать корма Аллардеку в кредит он больше не станет.

Я передал ему чек Джермина Грейвса, на котором Бобби, как положено, поставил передаточную подпись.

— А-а! — Лицо торговца просветлело. — Что же вы сразу не сказали?

— Бобби надеялся, что вы все-таки подождете, как обычно.

— Извините, не могу. И впредь я буду требовать, чтобы мистер Аллардек платил наличными.

— Сумма в чеке значительно больше того, что он вам должен, — заметил я.

— Ах, ну да. В таком случае я буду поставлять Бобби корма, пока эти деньги не кончатся.

— Благодарю вас, — сказал я и спросил, не видел ли он того, кто принес ему номер «Знамени».

— Нет. А в чем дело?

Я объяснил, в чем дело.

— Это была широко задуманная враждебная акция. Естественно, люди хотят знать, кто подложил им такую свинью.

— А-а.

Он призадумался. Я ждал.

— Газету доставили в пятницу, довольно рано утром, — сказал он наконец. — И ее принесли сюда, в офис, хотя обычно газеты мне приносят в дом. Я получил ее вместе с деловыми письмами. Где-то в половине девятого.

— И она была раскрыта на странице, где печатаются всякие сплетни, и та заметка была обведена красным карандашом?

— Да.

— А вы не задумывались над тем, кто это мог сделать?

— Да нет… — Он нахмурился. — Я решил, что кто-то хочет оказать мне услугу.

— Хм, — сказал я. — А вы вообще выписываете «Знамя»?

— Нет. Я получаю «Таймс» и «Спортивную жизнь».

Я поблагодарил его и ушел. Отнес выигранные Холли деньги водопроводчику. Тот очень обрадовался и ответил примерно то же, что и торговец кормами.

Он нашел «Знамя» на коврике у двери около семи утра. Кто его принес, он не видел. Мистер Аллардек задолжал ему за починку водопровода еще с лета, и, надо признаться, он позвонил ему и пригрозил обратиться в суд графства, если тот немедленно не заплатит. Выписывает ли он «Знамя»? Выписывает. В пятницу ему принесли два номера.

— Вместе? — спросил я. — В смысле они оба лежали вместе на коврике у двери?

— Да.

— Один на другом?

Он пожал плечами, подумал и сказал:

— Насколько я помню, тот, где была статья, обведенная красным, лежал снизу. Странно, я сперва подумал, что это почтальон принес два номера. А потом увидел выделенную заметку и решил, что кто-то из соседей хочет меня предупредить.

Я сказал ему, что из-за этой истории Бобби оказался в очень тяжелом положении.

— Да уж, наверно! — Он фыркнул. — Платить-то никто не любит. Вот когда у них трубы полопаются, деньги сразу у всех находятся. Как подморозит хорошенько…

Я заехал еще к трем кредиторам, указанным в списке. Поскольку им еще не заплатили, они разговаривали со мной более резко и не горели желанием помочь, но общая тенденция была все та же. «Знамя» доставили до того, как появились почтальоны с утренними газетами, и никто не видел, кто его принес.

Я снова отправился на почту и спросил, во сколько обычно почтальоны начинают разносить газеты.

— Газеты привозят около шести. Мы раскладываем их по пачкам, и почтальоны начинают их развозить около половины седьмого.

— Спасибо, — сказал я.

Мне кивнули.

— Не за что, заходите еще.

Как видно, операция была проведена чисто и с полным соблюдением конспирации. Это встревожило меня еще больше. И я отправился к своему деду, в тот дом, где я вырос: большой дом, окрашенный под кирпич, с карнизами, похожими на забавно вздернутые брови, поверху натянута колючая проволока.

Когда я въехал во двор, там никого не было. Все лошади оставались в денниках, и обе половинки дверей были закрыты, потому что день стоял холодный. Это был последний день сезона гладких скачек, и потому никто не выезжал на Поле тренировать лошадей. «Зимовка», как всегда называл это мой дед, уже началась.

Я нашел его в офисе. Он сосредоточенно печатал письма. Видимо, очередной секретарь снова ушел от него, не выдержав вечных придирок.

— Кит! — воскликнул он, на секунду оторвавшись от своего занятия.

— А я и не знал, что ты зайдешь! Садись, выпей чего-нибудь. — Он махнул худой рукой на стул. — Я сейчас. Проклятый секретарь сбежал. Никакого уважения к старшим, совершенно никакого!

Я сел и принялся смотреть, как он колотит по клавишам в два раза сильнее, чем это необходимо. Я вновь ощутил восхищение перед ним и ту несколько преувеличенную любовь, которую всегда к нему испытывал.