Владимир Колычев - Здравствуй, Мурка, и прощай!

– Капрон!!! – как резаный заорал Кнут.

Он был голый по пояс, на голой груди «синяк» – одномачтовый парусник. По второму разу сядет – вторая мачта появится. На плече длинноволосая фурия с обнаженной грудью. Раньше ничего такого у него не было. Видать, на зоне облагородили.

– Братан, ты хоть бы маляву скинул, что приезжаешь! – заголосил Анисим. – С приездом, братуха!

Девки смотрели на Капрона молча, но с интересом.

– Гудим? – спросил он.

– Да уже не помним, какой день, – ощерился Кнут. – Как Анисим откинулся, так и гудим. А я раньше на целый месяц отмотался. Одному скучно было, с пацаном одним скентовался. Это его хата. Он за бухлом дернул, скоро будет.

– А это что такое? – Капрон показал на голую бабу на его плече. – Месть за измену? Мстить кому собираешься?

– А хрен его знает кому. Кому-нибудь. Может, Маринке!

– Маринке?! – нахмурился Капрон. – Ты чо, с катушек съехал? Она чо, рога тебе ставила?

– Ну да. Я ж ее первый надыбал. А кто первым ей вставил, а? Ты и вставил. Получается, изменила.

– Не было ничего, понял?

– Как это не было? – вытянулся в лице Кнут. – Так чо, получается, я первым был...

– Гонишь ты! – хохотнул Анисим. – И у тебя, братан, ничего не было! Не было Маринки за гаражами. Капрон прикололся, типа, там ее оставил. А ее не было. Кружева ты нам наплел. Не было у тебя ничего.

– А у тебя?

– Да я чо, лысый! Тоже чепуху скинул. И у меня ничего не было. Ха! Во байда была, пацаны! Прикололись, да!

Капрон чувствовал себя полным идиотом. Ушла Марина от него, чтобы затем вернуться и отдаться Кнуту. Надо же было в такой бред поверить. Маринка не шлюха. Она всего лишь динамо. Манит, зазывает, а в руки не дается. В общем-то он предполагал, что Кнут и Анисим заливали. Но червь сомнения грыз душу все последние три года.

– Так это ж еще обидней, братва! – пьяно возмутился Кнут. – Нам она не давала. А каким-то козлам дает.

– Каким козлам? – недовольно покосился на него Капрон.

– Так это, помните, хорь был на «шохе». Увез, привез. Она чо, в крестики-нолики, бля, с ним играла?

– Не было с ним ничего, – покачал головой Капрон. – Она его на нож чуть не поставила. Сама говорила.

– Она?! На нож?! – загоготал Кнут. – Ну ты хохмач, в натуре!

– Я тебя насмешил?! А когда тебя на очко ставили, тебе тоже смешно было?

– Не, тогда не смешно было. Потом смешно стало. Маху вы тогда, пацаны, дали. Кореша под бабу подставили. Под какую-то жучку. Простила она меня, ха! Да она сама очканулась! Робик, он жулик правильный, он бы меня портить не стал. У него все по понятиям. А баба, она сама по себе вне нашего закона.

– Значит, Робик по понятиям живет. А мы так себе, да? – возмутился Капрон.

– Кнут, ты, братуха, не прав! – встрял в разговор Анисим. – И ты, братан, чего быкуешь? Ханку жрать нужно, встречу обмывать, а он из-за какой-то мочалки кипишует.

– Из-за мочалки?! – вместо того чтобы успокоиться, еще больше завелся Капрон.

– А чо, ты думаешь, она пай-девочка? Мочалится баба. Сам лично видел, как ее на новой «Волге» к дому подвозили. Клевая телка, не вопрос. Вся в фильдеперсах. Но ведь стелет кому-то.

– Разбор сначала надо сделать, а потом уже ярлыки клеить.

– Да какой там разбор! – отмахнулся Кнут. – Шалавая она.

– Шалавым ты был бы, если бы она твое очко не закрыла!

– Капрон, я чет тебя не пойму! Ты чо, бочку на меня катишь? Я же тебе сказал, никто бы меня не тронул. Еще бы и вас на правилку поставили.

– На правилку бы ты сам попал. На киче. Робик бы тебя не тронул. А Клим бы тебя достал.

– Клим?! Кто такой Клим?

– Бродяга знатный.

– А-а, что-то слыхал. Он-то здесь при чем?

– А то, что Маринка – его дочь.

– Дочь?! – очумело протянул Кнут.

– Она копилку свою на кон ставила. А ты свое очко. Ты бы ее сделал, если бы укатал ее. И тебя бы сделали, если бы она с тебя долг не списала. Поверь, Клим бы с тебя спросил. А у него руки длинные. Были.

– Почему были?

– Потому что нет его больше. Чахотка сожрала.

– Да, дела! – почесал затылок Кнут. – А я еще думал, зубастая баба, откуда такая. А оно вот что. Давай выпьем. Это, за упокой Клима. Ну и за нашу встречу тоже! Расслабься, братан, все ништяк!

Капрон расслабился не по-детски. Плеснул под жабры так, что к ночи на ногах едва держался. В конце концов его свалила в койку пышногрудая бареха. Девка сама довела его до кондиции, сама накрутилась на вертел. Хотел бы Капрон, чтобы на ее месте оказалась Маринка. Но даже в пьяном бреду она казалась такой недоступной.

«Россия», «Космос» и «Континенталь»... Все как в той песне. Марина обожала рестораны, обожала мужское общество и пьяное веселье. Но путаной она не была. И как рыбу, ее к столу не подавали. Если она и подавалась, то только сама. Но далеко не всем удавалось съесть ее целиком.

Сегодня она ужинала в «Праге». С богатым папиком-цеховиком. Мужик две недели крутил вола вокруг нее. По кабакам шикарным возил. И только сегодня он смог заманить ее к себе на хату.

Квартира у него навороченная. Антиквариат, мебель забугорная, техника японская.

– Ну и как тебе у меня, нравится, Мариночка? – восторженно спросил он.

Павлик откровенно тащился от самого себя.

– Неплохо.

Но Марина и не собиралась впадать в телячий экстаз.

– Неплохо? Да у меня все в шоколаде!

– В шоколаде?! Странно, вроде бы не воняет.

– Не понял!

– Вот если не понимаешь, то никогда не говори про шоколад. А то подумают, что у тебя все в говне. Да, не шаришь ты по фене, Павлик. А то бы знал, что такое шоколад.

– А ты что, ботаешь? – растерянно посмотрел на нее мужик.

– Да, но только когда очень-очень пьяная. А я редко напиваюсь, Павлик. Очень редко. Ты зачем меня к себе привез? Трахнуть хочешь?

– А можно?

– Ну, конечно, можно! Такому мужчине, да нельзя! Павлик, да я твоя навеки! Но, извини, только не с сегодняшнего дня.

– А с какого?

– С первого дня после нашей свадьбы! Я буду такая счастливая, что исполню любое твое желание.

– Погоди, какая свадьба? – опешил кавалер. – Разговора же не было.

– Да? А я так надеялась, что ты возьмешь меня замуж, – обиженно надулась Марина.

– Но ты же знаешь, у меня есть жена.

– И где она? На курорте, хахалей развлекает?

– Да кто на нее позарится?

– Не любишь ты свою жену. А меня-то хоть любишь?

– Тебя люблю.

– Тогда женись!

– А без этого нельзя?

– Можно, но не всем.

– Марина, ты очень плохо себя ведешь.

– И в чем, разрешите узнать, это выражается?

– Ты с Парцелем крутила, с Игнатовским. И все они в восторге. Говорят, что в постели ты настоящая королева.

– Ты можешь сказать им то же самое. Я не обижусь.

– Чтобы это сказать, я должен в этом убедиться.

– А я тебе расскажу, как это может быть. Ты нежно берешь меня за грудь. – Марина взяла Павлика за руку, приложила ее к своей груди.

Голос у нее томный, волнующий.

– Я млею, я вся горю! Ты медленно снимаешь с меня кофточку. Лифчика нет. Трусиков тоже... – Она отшвырнула от себя мужскую руку. Но усилила страстную энергию голоса. – Я лежу перед тобой голая. Каждая клеточка моего тела трепещет в ожидании чуда... Павлик, ты такой мужчина!.. Ты такой сильный... Я не могу... Я больше не могу!.. Все!.. Знал бы ты, как мне было хорошо... Я бы осталась у тебя до утра. Но мне уже пора. Я одеваюсь. И ухожу...

– Но ты же даже не раздевалась! – Павлик задыхался под тяжестью нахлынувших чувств.

– Да? Может быть... Но то, что я ухожу, в этом ты не сомневайся! Извини, мне пора! До новых встреч!

Павлик нагнал ее в коридоре. Схватил за плечи, прижал к стене. Глаза горят, морда красная, на губах пена...

– Ты что, издеваешься? Я тебя кормил, я тебя поил! И что, все зря?

– Хочешь, я тебя поцелую? – мило улыбнулась она.

– Хочу! Становись на колени, сука, и целуй!

– Павлик, ты шутишь! Я же не француженка, чтобы так извращаться. Я русская баба. В горящую избу войти? Пожалуйста! Я уже здесь. Коня на скаку остановить? Без проблем. Но предупреждаю, коню будет больно.

– Какому коню-ю-ю? У-йе-е!

Павлик схватился руками за отбитые коки и медленно опустился на колени.

– А у меня целовать совсем не обязательно! – хихикнула Марина.

Она ловко расправилась с дверными замками. И была такова.

Ну не виновата она, что у нее не все ладно по женской части. Флирт она обожает. Нравится, когда интересные мужчины целуют ее и обнимают. Под настроение она и раздеться может. Тело-то у нее роскошное, а красоту скрывать преступно. Перед одним счастливчиком даже ноги раздвинула. Девственность ему свою отдала. Но ложилась под него без особого желания. И удовольствия никакого не получила – ни в первый раз, ни в следующий. Ну не чешется у нее, хоть плачь! Медицина эту болезнь называет фригидностью. Говорят, что беде может помочь только любовь. Но нет любви. Есть только безумная карусель, которая на свой страх и риск крутит Марина. Она и сама безумная. Но ничего не может с собой поделать.